***

               
              МУМРАЙ ПО ЧЕШСКИ – "НЕРАЗБЕРИХА"
 (Неразбериха в восьми разномыслиях, четырнадцати усомнениях)

                Сколько лет, гляди, живу,
                а не ждал, что доживу
                до такого дежавю....

                Из фамильных частушек

   В этой маленькой истории из большого театрального и киношного бизнеса есть что-то от гофмановских заморочек, конандойлевских страшилок и лемовских туннелей во времени.Но прежде всего это – густо-заквашенная  гогольщина...
             
                I

   Год, примерно, 1987. Москва, звонят из чешского посольства: не хочу ли приехать в Прагу на премьеру моей пьесы?
Хочу, говорю, но только никакой пьесы я не писал, несколько, правда, перевел, в основном с румынского: "Бурную ночь" Караджале по заказу МХАТа, поставлена в 82-м, две комедии Тудора Попеску по заказу Министерства культуры, "Третий кол" Марина Сореску для журнала "Румынская литература" и его же пьесу "Лоно" (совместно с Кириллом Ковальджи) для какого-то, не помню, московского изд-ва. Ну, еще фарс "Король Юбю" великого француза Альфреда Жарри, в 78-м, – но это так, для себя и друзей (позже, в 1990-м перевод был опубликован в журнале "Кодры", а в 98-м, впервые на русском, Марк Вайль поставил по этой публикации спектакль в Ташкенте).
   – Своих же пьес – повторяю им, – ни одной...  Так что, может, речь идет о каком-то все же переводе?
   –  Нет-нет, о вашей пьесе – о пьесе Льва Беринского! 
   – Ну и где ж вы этот текст  взяли?
   – Вот в том-то и дело, кто-то там нашел его в архиве театра...
   – А на каком языке...
   – На немецком...
   – Но я же не пишу на немецком, хотя с немецкого, опять же, переводил, впрочем,  поэтов и немного – прозу... Может, кто эту прозу инсценировал, например, Карл-Хайнц Якобс... Но какой смысл был инсценировать русский перевод и переводить его обратно на немецкий...
   – Да-да,  тут так и написано, что это перевод. Но только пьесы именно вашей.
   – А с какого языка?
   – С чешского...
                * * *

   Проходит, может, полгода, год, звонят из ВААПа (Всесоюзное Агентство по охране авторских прав): чего я боюсь и зачем отказываюсь? Во-первых, объясняют, времена уже не те, чтоб бояться. Во-вторых, от меня требуется только формальное разрешение на перевод с моего русского оригинала, разумеется, за определенный процент со спектаклей. В-третьих, что уж такого я мог написать там, читаю ли я, что у нас сегодня себе писать позволяют – и никого же  не  трогают!
– Девочки, – говорю, – у вас там  членствует братец мой Сергей, композитор под той же фамилией, вы спросите у него, написал когда-нибудь его брат хоть одну пьесу?

   С тем в начале 91-го и уехал в Израиль.
Где – да хоть завались ты своими пьесами, как наш Миша Фельзенбаум, никто тебе не позвонит – не попросит, а об инсцени-ровках (к примеру,  моего перевода "Кукареку" И. Зингера в моно-спектакле Д. Пукшанского) узнаешь только постфактум, вместе с долгими объяснениями, что, мол, сборы едва покрывают стоимость съема помещения и скромных декораций, так что сами, Лев, понимаете...
– Понимаю, понимаю... – смеюсь я смехом раздавленной змеи и вспоминаю, что на фоне этой мелочной обираловки я за честь почесть должен  истинное  пиратство, коим удостоился, скажем, от того же М. Вайля, объехавшего с моим "Королем Юбю" добрый десяток сцен в России и Европе, или от московского театра Ал. Калягина "Et Cetera",  восьмой год подряд эксплуатирующий пьесу, в одноименном спектакле, в котором "использованы переводы А.Миролюбовой и Л.Беринского", что означает из рук вон плохую переделку русского текста без моего ведома и гонорар, целиком выплаченный некоей  А.М.. 

                II

   Весной 95-го является ко мне в Дом творчества на берлинском  Ваннзее человек с букетом цветов и настоящей, греческой бутылкой "Метаксе": Штефан Строукс.
   – Я звонил вам, герр Беринский, и вы соблаговолили выразить свое согласие принять меня сегодня между тремя и...
   – И вас, – говорю, – принимаю, и вино ваше выпьем, и водки добавить можно, но только никакой пьесы, господин режиссер, я не писал. В  юности  пробовал,  но сразу  скучно становилось...
   Вино мы, конечно, выпили, букет я отдал пившей утренний со мной кофе и  разом  заторопившейся было художнице, стипендиатке из Испании. А пока с ним пили, я много смеялся, а он... всё больше лицом тускнел.
Недели две спустя – уже без звонка – появляется с пузырем виски и решительным видом.
   – Вот что, Беринский, вы, прочитал я, к началу мая уедете – а потом ищи-свисти вас опять в той безумной Москве.
   – В Акко.
   – Где?
   – В безумном Израиле... Впервые встречается в Книге Судей. Позже – Акра, Птолемаида...  Но ни в какую эпоху и ни в какой точке земли ни одной пьесы я  не написал. 
   – Никакой?
   – Никакой.
   – А вот эту?
   И подает мне в большом белом конверте пачку скопированных страниц, из которых я вытягиваю верхнюю, титульную, и читаю:

                Lev Berinskij

                "MUMMENSCHANZ"
                ("Mumraj")

                Groteske in vier Akten
                Neu ;bertragen und eingerichtet
                von  Ji;i Vrba und Stefan Stroux

                что означает:

                "МАСКАРАД"
                ("Неразбериха")
                Гротеск в четырех актах
        Новый перевод и компоновка Иржи Врбы и Штефана Строукса

    Но прочитал я эту пьесу... 13 июня 2009 г.,заполучив ее снова,14 лет спустя, от знакомых из Рендсбурга, у которых я, вложив обратно в конверт титульный лист, оставил ее тогда.

                III

   "I have got Your e-mail adress by Ms. Pavla Palanova from Embassy of Israel in Prague" – так начиналось письмо, присланное мне 21 ноября 2008 года, то есть: "Я получил ваш электронный адрес от г-жи Павлы Палановой из израильского посольства в Праге". А закончилась эта переписка (на нынешней пока стадии) 10 мая с.г. официальным  приглашением  меня в качестве гостя 10-го международного фестиваля «9 Bran», или по-русски «9 Врат».

   Понятие "Врат" относится в этом контексте к иудаизму и еврейской эзотерике, что косвенно и отразилось в названии этого Фестиваля чешско-немецко-еврейской культуры, а именно – заимствовано из творчества чешско-еврейского прозаика и поэта Иржи Мордехая Лангера (1894, Прага – 1943, Тель-Авив),  издавшего под одноименной обложкой, в 1937, сборник хасидских рассказов, впо-следствии переведенных с чешского на другие европейские языки. Смысл и пафос Фестиваля выражен в  высказывании  Иштвана Сабо: "Мир высокой духовности и культуры не может позволить себе исчезнуть, раствориться в современной Европе. Духовная и культурная мощь, проявившаяся в самом сердце довоенной Европы, в условиях чешско-немецко-еврейского сосуществования, – это традиция, которая воздействует на нас и позволяет нам в наши дни из нее черпать". 

   Первый пражский фестиваль "«9 Врат»" состоялся  в 2000-м году. Задумал и организовал его нынешний с тех пор директор фестиваля Павел Халупа, полагая необходимым  возродить в центральной  Европе процессы, жестоко погубленные Второй мировой  войной.
   
   Сам Павел Халупа – сын чеха и венгерской еврейки. История его семьи похожа на тысячи других. Мать и бабушку в 1943 году разлучили, отправив в два разных лагеря, и только в  1947-м, при содействии Красного Креста, они,  чудом выжившие, снова отыскались.
Павел Халупа находит, отбирает и приглашает на фестиваль  музыкальные и театральные коллективы из Европы, США, Израиля, Росии. Что до еврейских "программ", то в прошлые годы из одной лишь Москвы показали здесь свои спектакли театр "У Никитских ворот" ("Фокусник из Люблина" по  И-Б.Зингеру),  театр "Шалом" (две постановки – "Испанскую балладу" и "Фаршированную рыбу"). Хор московской синагоги исполнял литургическую музыку еврейских классиков и  еврейские народные песни. В прошлом году должен был по договоренности приехать театр  «На Таганке». Увы, гости не явились...
Нынешний фестиваль посвящен был 20-летию падения коммунистического режима, а почетный председатель фестиваля – замечательный чешский писатель Арношт Лустиг.
Из Википедии: "Арношт Лустиг. Родился в 1926 г. в семье еврейского коммерсанта. Проучившись 7 классов, был вынужден оставить школу, поскольку по нацистским законам евреям запрещалось учиться в школе и университете. В 1941 интернирован в концлагерь Терезиенштадт, позже переведен в Аушвиц, где в газовой камере погиб его отец, затем в Бухенвальд. В 1945 сумел бежать с «поезда смерти», который направлялся в Дахау: паровоз разнесло, по ошибке, американской бомбой. Лустиг вернулся в Прагу, принял участие в майском восстании против остатков немецких войск».
   
   После войны изучал журналистику в Карловом университете, потом работал на Пражском радио. Во время Шестидневной войны Лустиг был корреспондентом в Израиле, а когда Чехословакия разорвала дипломатические отношения с  еврейским  государством,покинул ряды компартии.
В 1968-м, после разгрома пражской весны, выехал из страны, жил в Югославии, позже  в  Вашингтоне, где преподавал в Американском университете.
После бархатной революции бывал в Праге, а с 2003-го живет здесь постоянно". С пожилым этим весельчаком и на вид бонвиваном я познакомился в позапрошлом году в Дрездене, на фестивале еврейской музыки, театра и литературы "Jiddische Woche". И единственный, кажется, в жизни политический анекдот, который  не показался бы мне пошлым, я услышал именно от него. А может это и быль. Юный немец, перебирая на чердаке их дома старый хлам, видит вдруг фотографию, где Гитлер выступает с трибуны, а  в толпе вокруг Гансик узнает своего молодого отца, вместе со всеми одухотворенно вскинувшего руку. Потрясенный, паренек бежит к Pappi: как же так,  ты, убежденный демократ, известный в городе антифашист...
   – Ты не понял, – обрывает его отец, это все остальные там, да,свой восторг фюреру выражали,а я – напротив,резко,помню,вот так руку выбросил,в смысле: "Довольно! Замолкни!", – и когда этот самодовольный нацист вдруг понял и, ошарашенный, разом замолк,я высказал там ему все,что я о нем думал...

                IV

   Ответив на приглашение в Прагу  согласием,  получаю в конце мая программку, в которой читаю, что "театральная часть Фестиваля в этом году открывается 15-го июня спектаклем "Мумрай" в постановке пражского драматического театра "На Виноградах" по пьесе Л. Беринского "Танец дураков" (a piece by L. Berinski "Narrentanz").
 
   И вдруг меня осенило!Всё сошлось, эврика!

                * * *
   Жил в подмосковной Малаховке старый,небось,моих теперь лет,еврей Рувим Пустыльников, из отставных, если верно помнится, слесарей, иногда заглядывавший в редакцию "Советиш Геймланд" и что-то туда пописывавший. Сблизились мы с ним в начале лета 82-го, когда он помог мне снять там дачку на одного, чтобы хоть изредка  видеть  поселившуюся  на лето на другом конце поселка Свету К. с двумя ее девочками. Проще и удачливей всего бывало отправиться часов в одиннадцать к большому пруду и там не спеша походить вдоль берега – и вдруг, если повезет, услышать из-под высоченной какой сосны или из прибрежной, полной говора и смеха  воды женский – Ле-ев  Самуи-и-илови-и-ч! – оклик Светланы или детский зов:    Лё-о-ва! – старшей, девятилетней Саши. С мужем, отцом полуторагодовалой Маши, мне так ни разу на свете встретиться и не довелось,и я даже не знал его имени, знал только, что он по профессии химик, так что достойное место в нескольких моих стихотворениях занял он именно как таковой, к примеру, "...какой-то задумчивый химик, святая душа", или "...бедный химик, питаясь морошкой, по глухим лесосекам блуждает, / бог весть чем занимаясь – впрочем, времени зря не теряет" ("Не целуйтесь, гуляя на железной дороге").

В следующем, 83-м году я – по тому же неизлечимому поводу –  поселился там же, и Рувим, уже вовсе освоясь со мной, вынудил меня как-то свозить его (не больше не меньше!) в театр "Ромэн", но не спектакль какой посмотреть – а совсем напротив, на прием к художественному руководителю Николаю Сличенко, с которым я и знаком-то не был, и пришлось мне обратиться за помощью к другу Гельману.
   

   Николаю Алексеевичу,когда мы приехали, Пустыльников предложил написать пьесу для их театра, разумеется, на русском (которым он владел хуже идиша, или наоборот), а уж они, если подойдет, переведут ее на свой родный, бо сам он, веришь, Коля, по-цыгански ни слова... И тут же стал выкладывать один "случ;й" за другим, все сюжеты, конечно, про цыган, пока Сличенко, на четвертом или пятом "случ;е", каким-то вдруг не своим прославленным голосом прохрипел:
   – Достаточно...
   И посмотрел на меня, сидевшего взор опустив низко долу:
   – Помогите человеку составить заявку.Одну.До свидания.Привет Гельману,его я люблю. 
   Еще бы, подумал я, Гельман умный,не пошел с нами.

   Рувим Пустыльников приволок мне на дачку страниц и обрывков, исписанных от руки, может, целую тачку, и чтоб раз навсегда с этим делом покончить, я месяца полтора расшифровал его русский и идиш, и решил уже не заявку писать, а сразу сгрести, кое-как скомпоновав, все "случаи"  в некую этакую "Цыганиаду". Закончив труд, я отдал скрепленное автору с условием, что о его сочинениях больше никогда  не услышу. Это условие он принял, выставив, правда, свое встречное: поскольку у него пишущей машинки нет, так может быть я...
   – Йо, – сказал я, –  х'вэл  айх дос  отпечатэвэн!
               
                * * *
   Прошло лет семь, а месяца за три до отъезда моего в Израиль я как-то заглянул в редакцию на Кировской 17. В коридорчике меня кто-то ухватил за рукав:
– Ха! Хорошо шо... Слушайте, вы же уже все равно уезжаете, уже больше года тут все говорят тут об этом... А я вам скажу, почему вам так тянут. У вас, говорят, большая квартира, четыре или пять комнат, правильно? Так у них маклеры договариваются с ОВИРом, и те тянут, пока эти не найдут клиента, которому потом в райсовете за большой хабар эту квартиру передадут. Потому-таки вам ее приватизировать не разрешили, так мне тут рассказали тут... Так вам уже все равно, слушайте... Я тогда переслал через знакомых то, что вы написали мне из моих папирлэх, за границу... Под вашей фамилией, а теперь вы всё равно же уже уезжаете...
   Я опешил:
   – Как это под моей фамилией?
– Беринский. Лев Беринский. Не пугайтесь, не в буржуазную страну,в Прагу.И кроме того, там же про цыганских красноармейцев... Как они всегда были за евреев...

                V

   И вот за день до моего отлета в Прагу, 13 июня с.г.,распечатываю я тот большой белый конверт с якобы моей пьесой в немецком переводе и принимаюсь читать.Листаю страницу за страницей – но ничего, ни один персонаж, ни одна сцена, ни одна фраза даже отдаленно не напоминают мне тех набросков Пустыль-никова и мою из тех кусков компиляцию. Никаких цыганских красных отрядов, въезжающих  на конях в еврейское местечко, никаких вообще цыган, а евреи хоть и фигурируют, но совсем  в другом контексте и... в другом времени. Никакой гражданской войны, погромов, казаков, беляков... Зато какие-то студенты-анархисты, юные марксисты, губернатор и его жена-развратница, чиновники-взяточники, абсурдные ситуации, грубо отдающие "Ревизором"...

                * * *
   
Лев Беринский, он же Лев Биринский,а также Лео, Леон,  Лав,и даже Отто и Иржи Бе- или Биринский, или Готесман, или Веланский  – родился, согласно различным документам, в 1880-м или в 1882-м, или в 1884-м, или в 1885-м, или даже в 1893-м году в селе Лисянка Киевской губернии или в Киеве, или в Черновцах,или в Борщёве,или даже в городе Блуфилдс Уругвай),а застрелился в 1920-м или 1921-м, или в 1922-м г.,или умер в 1944-м,а уж точно, может быть,умер еще через семь лет (согласно авторитетному The Ultimate Directory of Film Technicians он родился в 1882-м,а умер в 1951-м).Его отец (или приемный отец) Герш или Герман Готесман и мать Чарна Беринская жили в восьмидесятые годы 19-го века в селе Лисянка  на Украине, километрах в двухстах от Кривого Озера,где – внимание!– у моего прадеда Даниила Беринского в 1882-м родился дед мой Лейб Беринский,у которого в 1914-м родился мой папан Шмил,таинственно рассказывавший мне,еще мальчику, что где-то в дальней Америке,по утверждению давней молвы в довоенном еще Бухаресте,живет его дядя,очень там известный человек,но чем тот известен – отец не знал или сказать не хотел:в СССР это было по сию пору нам памятное начало пятидесятых.д.н.э.

Да,но ведь Лев-Иржи-Отто тот жил не в 4-м каком-нибудь веке д.н.э.,как,скажем, Гомер,за право считаться родиной которого спорили семь городов, а совсем даже, в историческом масштабе,недавно, да что там, это ж при его еще жизни я в 51-м  стихи свои в стенгазете помещал, от любви к Наде Мельниковой подыхал,а на первом же уроке по химии (6-й класс) после высказанного новому учителю мнения насчет того, что мол, вряд ли,как он говорит,химия имеет отношение к мылу,поскольку известно ведь всем, что мыло делают из собак, – я услышал в ответ: "Ага, ты Беринский, меня математичка ваша предупредила,так что вон из класса и больше ко мне..". И поскольку был он не только новый учитель,а и новый директор школы, то я... с химией в следующий раз уж столкнулся в 1993-м, в городе Базеле, в бесе-дах с замечательным лириком Алексеем Парщиковым, который за пивом с их воблой вприкуску полагал,что поэт вообще не способен быть "единицей валентной".
 
   Среднюю школу я,правда,заканчивал уже в Сталино,но был негласно,по запущен-ности материала,от  предмета этого освобожден,однако советская система образо-вания проставила мне в аттестате тройку – и поступила по справедливости. Потому что мыло,я уверен, действительно делают из собак, ибо до сих пор еще ходят и ездят в разных странах – как в 51-м по улицам Кишинева – гицели, правда, уже без сетей своих или петель на палках,но зато с прописной уже буквы: Гицель Хая Моисеевна или Гицель Георге Нефедович.
   
   О моем же полном,до базелевских бесед,невежестве в химии свидетельствует, среди прочего,одно такое из тех стенгазетных стихотворений,по меньшей мере строфу из которого следует здесь процитировать, поскольку в Postum моих сочине-ний пацифистский сей опус вставлен явно не будет:"Пусть помнят атомщики и водо-роды, что все они – кучка проклятых людей,что скоро они будут все истреблёны,а сила народов растет все быстрей!".
   Водород – теперь-то я знаю – это никакая не кучка людей,это химический такой элемент в таблице Менделеева,ну,возможно,и в природе.

   Но вернемся к Лео-Леону, что родился, вдруг завтра окажется,в Сьера-Леоне.
Все приведенные выше имена и фамилии, места и даты рождения и смерти (гилгулим-вариант:псевдорождений и псевдосмертей)этого человека взяты не из чьих-то воспо-минаний,переписки и прочей лирики,но исключительно из официальных документов, как-то:въездных и гостиничных анкет,полицейских отметок и видов на жительство в Германии и Австрии,и даже эмигрантской визы в Соединенные Штаты Америки.
   
   Существуют две фотографии и один рисованный черно-белый портрет,а также шарж на нашего героя,но одна из фотографий – групповая,так что идентифицировать его, сидящего на реквизитном коне, можно весьма произвольно,а на двух портретах (фото от Манеля и рисунок Саши Финкельштейна)он почему-то назван М.Биринским. Что же до  шаржа, то на нас там смотрит человек,в чертах которого и профессиональный-то физиономист вряд ли найдет что-то общее с хотя бы одним из двух разных лиц, изо-браженных на упомянутых двух портретах.(О художнике Саше Финкельштейне коротко пишет в журнале «Weekend» № 119 Татьяна Маркина: "...этот редчайший на рынке живописец русского происхождения немного работал в Париже, а потом сгинул в Америке;почти все полотна художника сжег позже его сын."Аллею" 1914 года Саши Финкельштейна по экспрессии, мазку и цвету можно сравнивать с пейзажами Ван Гога".)               
               
   Все верно,я и сам, глядя на его портрет М. Биринского, подумал,что это работа пейзажиста,причем в манере Ван Гога,дебютировавшего в свое время картиной "Натюрморт с капустой"). 
                ДОСЮДА
 
Здесь я должен условиться с читателем, что впредь – во избежание, насколько это возможно, неразберихи между героем нашего повество-
вания и самим автором – я  буду называть его на этих страницах (кроме как в цитатах) не иначе как Лео Биринский, при том, что имя сегодняшнего автора, то есть мое,  здесь останется прежним.  А читатель, получив все эти и (последуют еще) другие документальные данные, может на собственный вкус составить для себя  биографию Лео – прозаика, драматурга, переводчика, режиссера, сценариста, инсценировщика Достоевского и других русских авторов, работавшего в Берлине, Вене и Голливуде с Марлен Дитрих, Анри Дюпоном и Гретой Гарбо, создавая спектакли и всемирно-известные фильмы, такие, к примеру, как "Трагедия любви" и "Кабинет восковых фигур". Что касается официальной биографии Биринского, то крупнейший, а может быть и единственный в наши дни исследователь его жизни и творчества Душан Хюбл (Du;an H;bl), издав посвященные этой личности два тома (500 и 700 страниц, оба – под названием "Lev Birinskij" и с подзаголовком "(;ivotopisn; mumraj" –"Биографическая неразбериха", из которых, собственно, и почерпнуты почти все приводимые здесь данные, – Душан Хюбл ни одному из возможных вариантов этой биографии предпочтения пока не отдал. При том, что в течение последних десяти лет он разыскал и вступил в контакт с доброй сотней людей, могущих бы располагать новыми (старыми) сведениями об этом знаменитом человеке, или оказаться близким или дальним его родственником. Но судя по тому, что перед началом спектакля уже в театре "На Виноградах", а в другой раз перед показом двух фильмов Лео Биринского меня представляли публике в качестве "The distant relative" – дальнего родственника, то именно я, Лев Беринский – в жизни путаник, а в писотворчестве – любитель псевдонимов, а то и полной анонимности – показался биографу наиболее подходящим кандидатом на роль такого релятивного дистанта. Хотя совсем уж недавно, месяца три назад была им выужена достовернейшая племянница, дочь родной сестры Лео – гверет Иона Рисс из Хайфы, которая, в свою очередь, навела его на племянника по линии другой сестры – адона Цвика Арад, проживающего в киббуце Ашдод Яков, Израиль. Впрочем, оба они дядю Лёву никогда не видели, только знают, что детей у него не было. И женат, кажется, тоже не был.

Не было? Не был?

А "самоубийство", условно в 1920-м году, прокомментированное газетчиками как единственный, по-видимому,  выход в той ситуации, в какой оказался наш персонаж. Причем, намеков в некрологах больше было, чем существительных и глаголов. Впрочем, ах да, вспомним, что никакого самоубийства тогда и не произошло, и дожил наш Иржи до следующих некрологов в 1944-м и до самой в конце концов смерти в 1951-м.
 Что до женатости его или нет, то 16-го сентября 1927 года в нью-йоркском морском порту пришвартовался пароход "Беренгария" компании «Кюнард лайн» иммиграционной службы США. В списке пассажиров, среди прочих, значится: Биринский Леон (Birinski Leon),  43 года, женат; профессия "автор"; гражданство – Никарагуа; еврейского вероисповедания; место рождения: Никарагуа, Bluefields; последнее местожительство: Берлин; ближайшие родственники: жена Фелиция Биринская (Felicia Birinski); конечный пункт назначения: Берлин, имеет обратный билет; поездка оплачена самостоятельно, в США прибыл впервые; цель поездки: посещение известного Симона Шулова, адрес: кв. 7, 303 авеню, Нью-Йорк. (Симон Шулов родился в 1881 г. в Москве, в семье мехоторговцев. Семья Шуловых  эмигрировала в США в мае 1892  и поселилась в Нью-Йорке. В  1917-м Симон получил статус Naturalized American и продолжил  сугубо семейный бизнес, поскольку отец к тому времени стал  компаньоном в "Shulof & Co., Furs")...
Итак, был Биринский отцом и мужем или нет – а в любом случае, в году уже 1935-м, он, согласно Academy of Motion Picture Arts, "был впутан бывшей его секретаршей в судебную тяжбу и имел два разных домашних адреса".  Надо же, как не везет мужику....

VI

Постановка "Мумрай" в Праге идет в этом году в чешском пере-воде Винцента Червинки с русского – по написанной (если верить старым афишам) на немецком языке трагикомедии Лео Биринского "Narrentanz" – "Танец дураков"(а не "Mummenschanz" – "Маскарад", как пьеса названа в переводе Врбы и Строукса). Мировая премьера этой вещи, с гордостью напоминают нам,  состоялась именно в Праге, в 1912 году.
А в кинопрограмму нынешнего фестиваля включена была еще и блестящая экспрессионистическая работа Лео Биринского (где он выс-тупил как режиссер) «Музей восковых фигур», ("Das Wachsfiguren-kabinett", Neptun-Film AG Berlin, 1924).
Занимательна, между тем, историйка о благоприятном в свое вре-мя влиянии Л. Биринского на начинающую тогда актрису Марлен Дитрих. Дело в том, что еще в ее первом, дебютном фильме "Таковы мужчины" ("So sind die M;nner",1922), где ей досталась роль горничной, игра ее была так вульгарна и топорна, что сама она производила впечатление случайно приглашенной на эту роль потаскушки с улицы. Но вот уже  во втором своем фильме "Трагедия любви" ("Trag;die der Liebe", 1923), по сценарию Лео Биринского, который присутствовал на съемках и имел возможность общаться с актерами, она многое поняла и  учла – и этот фильм принес ей успех и известность.
 В литературе Лео Биринский известен был как прозаик, перевод-чик "с 12 языков" (с каких на какой или какие?), но прежде всего как драматург. Он автор десятков театральных инсценировок и пьес, самые известные и до сих пор иногда исполняемые из которых – трагедия "Молох" (1910), трагедия "Раскольников" (1911), "Танец дураков" (1912) и "Придет день" ("The Day Will Come"), премьера которой состоялась а сентябре 1944-го в Национальном Театре на Бродвее (позже  Нидерландский театр). Действие происходит во время второй мировой войны в русской деревне, из которой отступила Красная Армия. Деревню покинули все жители, кроме старого Аврум-Довида. И немцы убеждены, что Аврум-Довид – это сам Агасфер, Веч-ный Жид, так что высшие чины организуют встречу с ним самого фюрера, в надежде на то, что Адольф, прислушавшись к пророчествам  сего нострадамуса,  не пошлет их захватывать Москву именно в зимний сезон, ранее начало которого еврей предрекает как для них гибельный...  После недолгой дискуссии о противоречащей иудео-христианской рели-гии нацистской идеологии Гитлер от немедленного Drang nach Moskau не отказывается, а старого Аврум-Довида приказывает расстрелять. Во время исполнения приказа с неба начинает сыпать густой снег.
 "Придет день" – последняя из известных работ Лео Биринского. Следующие семь лет его жизни снова покрыты мраком. Согласно сви-детельству о смерти – Lev Birinski скончался 23 октября 1951 года в больнице для бездомных и бедных Lincoln Hospital в Бронксе, Нью-Йорк. Свидетельство не содержит указаний на причину смерти и почти никаких данных о самом умершем – только "информацию" о его воз-расте: 50 лет. Но ведь на тот момент ему было лет 67 или около этого. Что, еще одна, последняя шутка в духе розыгрышей и мистификаций всей его жизни? Похоронен он был на кладбище для неимущих Potter;s Field на острове Hart Island, о чем свидетельствует запись в списке извест-ных личностей, кому это кладбище предоставило вечный приют: "The Jewish playwright, film screenwriter, and director Leo Birinski was buried here in 1951, when he had died alone and in poverty" – "Еврейский драматург, киносценарист  и режиссер Лео Биринский был похоронен здесь в 1951-м, он умер в одиночестве и  бедности". Похоронен в коллек-тивной могиле (участок 45, секция 2, № 14).

                * * *
Центральная пьеса в драматургии Лео Биринского – это "Танец дураков". Хотя восторженный критик в свое время и назвал автора "черновицким Аристофаном",  текст, если судить по немецкому пере-воду Врбы и Строукса с чешского, в стилистическом плане весьма слаб и плакативен, а примитивно-идеологическая функциональность персо-нажей почти полностью лишает их какой-либо психологичности и рефлексий. Беден язык, работающий, в основном, на сюжет и разобла-чительный пафос. В постановке театра "На Виноградах" (да и, веро-ятно, в других десятках или сотне постановок на протяжении почти столетия) этот текст, благодаря режиссеру и актерам наполняется жизненностью, характерами и нюансировкой, обретает полнокровное сце-ническое существование, что удавалось однако, судя по старым рецензиям, не всякому театру. И что позволило, скажем, рецензенту на спектакль не помню в какой балканской столице назвать эту одноразово, видимо, поставленную пьесу "пасквилем на русскую революцию 1905-го года" (с  чем мне лично, в плане литературном,  трудно не согласиться). Но вот именно этот "жанр" пасквиля, или скажем мягче – острого памфлета, и обеспечивает, похоже, пьесе столь долгую актуальность – ничем иным я  не могу объяснить этот истинный феномен: уже одновременно с первой "мировой  премьерой" в Праге  28-го сентября 1912-го года, в тот же день или вечер она была сыграна на сценах крупнейших театров Берлина, Мюнхена, Франкфурта, Дрездена, Лейп-цига, Кёльна, Ганновера, Кёнигсберга, Вены и др., а позже и до наших дней – во Франции, Дании, Голландии, Венгрии, Румынии, Словении, Сербии, Словакии, Хорватии, Македонии, США, Японии и т.д., причем в каждой стране и в каждом столице разные спектакли по "Narrentanz" ставились в нескольких театрах. (Вот и этим летом в Праге пьесу, наряду со знаменитым "На Виноградах", играют и  в любительском  театре "Esence", показавшем, к слову сказать, свою первую постановку "Мум-рай"  намного раньше – еще в 1976 г.).   
Надо думать, что именно литературная слабость текста, создавая впечатление драматургического сырья, парадоксальным образом и привлекает режиссеров, давая неограниченные возможности для его произвольного сценического воплощения. Примечательно, что не обошел вниманием  эту пьесу и еврейский театр,  свидетельство чему  я откопал недавно в интернетных завалах:  библиографическую ссылку на некую брошюру (или рукопись перевода)  с указанием автора и под названием "Дер лецтер ид, одер, дер губернат" ("Последний еврей, или губернатор") с подзаголовком: "Сатирише комедие нох а шотн фун Евреиновс а мотив" – "Сатирическая комедия по  мотиву Евреинова"
 (Produced: Nov.2, 1919, Yiddish Art Theater (director: Maurice Schwartz)".  Это, что интересно, единственное упоминание о влиянии творчества Н.Н. Евреинова на драматургию Л. Биринского, обычно критики укаывают в этой связи прежде всего на "Ревизор" Гоголя, а также, в более широком плане, на влияние Горького, Андреева и других русских писателей, которых, уместно заметить, Л. Биринский не только читал, но и переводил (на какие, знать бы, языки?). Вообще же плодовитость этого автора поражает, одних киносценариев он написал – нет, подсчиты-вайте уж (если  понадобится  специалисту) сами: "Trag;die der Liebe" 1923; "Finale der Liebe" 1925 ; Variet; 1925; " Der Bastard" 1925 ; "Der Mann aus dem Jenseits" 1925; "Der Prinz und die Kokotte" 1926 ;  "Die Flucht in den Zirkus" 1926; "Winnetou " 1926; "Die Geliebte" 1927; "Verbotene Liebe" 1927; "Der Soldat der Marie" 1927 ; "Der Meister der Welt "1927 ; "Laster der Menschheit " 1927;  "Mata Hari, die rote T;nzerin" 1927 ;  "Love and the Devil " 1929 ; "Betrayal "1929 ; "Queen Kelly" 1929 ;  "The Bargain in the Kremlin" 1929 ; "Olympia" 1930 ; "Murders in the Rue Morgue" 1931;  "Mata Hari" 1931 ; "Cheaters at Play" 1932 ;  "The Song of Songs " 1933 ; "Stamboul Quest " 1934 ;  "Nana" (по Эмилю Золя) 1934;    "The Gay Desperado" 1936 ; "Mademoiselle Docteur" 1936 ; "I Gave My Wife to the King" 1936; "The Prisoner of Zenda"1937; "Full Confession!") 1939 ; "Whitechapel" 1939 ; "Palace of Thousand Lies"1942;  и др.

                VII

В этой маленькой истории из большого театрального и киношного бизнеса есть что-то от гофмановских заморочек, конандойлевских страшилок и лемовских туннелей во времени.
Но прежде всего это – густо-заквашенная гогольщина, бо именно в приполтавском украинском селе (читай: еврейском местечке) Лисянка  почувствовала, примерно 130 лет назад, Чарна Беринская первый в своем лоне выкрутас еще не рожденного Лейбэлэ. А в том же (!) 1882-м году, в двухстах километрах от Лисянки, в украинском селе  (читай: еврейском местечке) Кривое Озеро моя прабабка Хана Беринская родила будущего моего деда Лейба Беринского, человека совсем иной, причем очень короткой Vita: он был кузнецом, три года отвоевал в окопах Первой мировой войны и умер в возрасте 36 лет.
А между Лисянкой и Кривым Озером, надо вам знать, почти ровно посередине находилось украинское село (читай: еврейское местечко) Беринка (ныне часть села Лесовое), откуда, мол, – по самоучно-доморощенной ономастике Александра Бейдера – все Беринские российской империи и пошли быть ("A dictionary of Jewish surnames from the Russian Empire". В границы Российской империи входила, однако, не толь-ко Малороссия, но и Польша со своими Беринскими, причем упоми-навшимися в документах задолго до того, как в Российской империи вообще появилось, к концу 18-го века, понятие фамилии в именной формуле, а "процесс приобретения фамилий в основном завершился только к 30-м годам 20-го века".

                * * *
 Малозначительная, но почти мистическая история произошла с Лейбом Беринским, пишущим  сейчас эти строки 7 апреля  2009 года в Тель-Авиве. Сразу по окончании моего авторского вечера в Российском культурном центре подошла ко мне незнакомая пожилая, но весьма моложавая женщина и молодым задорным голосом назвалась Анной Мазаевой. Она приехала к кому-то здесь в гости,  из Бобруйска, лично не еврейка и к стихам интереса не питает, а сюда зашла, проходя мимо к морю и вдруг увидев мою фамилию на афише у входа... Ничего, два часа вот высидела, ну, музыка, конечно... Так вот, знаю ли я, откуда происходит моя Фамилия? Я  ответил, что знаю, в России считают, будто от названия села Беринки. "Так и есть", – сказала она и пояснила, что она сама родом из этого села, а  названо оно по фамилии первого его хозя-ина, польского графа, люди у них называют его Беринг, но в действии-тельности его фамилия была не такая, а только похожая. А дом этого графа стоит еще там до сих пор. Я было возразил ей, что дом не мог простоять столько лет, давно бы обрушился. "Как это не может дом стоять, –  возмутилась дама, – если там находится школа, в которой я училась и до сих пор учатся все местные дети?!".
 Нет сомнений, что оба Лейбы Беринские, родившиеся в начале восьмидесятых годов 19-го века, имели общие в той округе корни, но попутно заметим г-ну А. Бейдеру,  что  не фамилия Беринский родилась от названия села, а название села произошло от фамилии Беринский – польского графа Ф. Беринского (в польской ономастике Bierzy;ski  z Bierzyna). Традиция русского произнесения польских дифтонгов такова, что, к примеру, А.В. Суворов, упоминая в рапорте 1731-го года одного из военачальников польского восстания, которое он подавлял, пишет: "Собственные Беринского драгуны и подобные могут тут службу принять или абшитованы быть по желанию (...)  но были тогда глупы и побоялись, ушли за границу, а Беринского самого тут налицо не было. Беринского же сделать камергером и подкоморим, да посадить отдыхать в Краков или Варшаву, например, и пусть он пишет против, и уговаривает бунтовников. Он умной статской и письмоводительной, хотя читать и писать малоумеющий человек".
А годом позже "Felicjan Pawe; Bierzy;ski z Bierzyna, urodzony w  roku 1700" – уже действительно podkomorzy ;ytomierzkij (подкоморий Житомирский) и покупает поблизости от Умани... впрочем, здесь уместней выдержка из книжки Михайла Дигтяренко, изданной в 1995-м на Украине, "З історії землі Тальнівської":
  "В 1732 році Іван Зарудний продав їх Ф. Бержинському, котрий, як стверджують історики, швидко відродив Шаулиху та Веселий Кут і від свого імені заснував Беринку... (...)  Від польських імен та прозвищ походять назви Янківки (від імені Ян) та Заліського (...) від прізвища нового прикажчика Заліського" –
 "В 1732 году Иван Зарудный продал их (две пришедшие в упадок деревеньки – Л.Б.) Ф. Бержинскому (украинское произнесение этой фамилии опиралось, как видим, на ее польское написание – Л.Б.), который, как утверждают историки, быстро возродил Шаулиху и Веселый Кут, и по своему имени основал Беринку. (...) От польских имен и фамилий происходят названия Янкивки (от имени Ян) и Залиского (...) по имени приказчика Залиского".

Итак, моя версия, предлагаемая здесь главному биографу Лео Беринского (кстати, превосходно владеющему русским языком) Душану Хюблу на предмет  окончательного оформления генеалогии и жизнеописания загадочного героя  многолетних его исследований:
Поскольку исторически у евреев фамилии не существовало – толь-ко имя и отчество (ссылка на отца: "бен", то есть сын такого-то), а давалось это отчество новорожденному, как у многих народов, по умершим деду и бабке. Появиться же новоиспеченные "Беринские"  могли в Беринке не ранее конца 18-го века. Но сам род каждых этих "Беринских" был, разумеется, много старше. Это значит, что первый из малороссийских Беринских, относящихся к нашему роду, перебрался в Кривое Озеро не раньше конца 18-го века. А так как средний обще-принятый срок появления нового поколения – 30 лет, то примерный обратный отсчет  показывает, что первый в нашем роду "Беринский" должен был быть мой пра-пра-прадед по имени Даниил бен Лейб. Дальше следовали:
Пра-прадед – Лейб бен Даниил.   
Прадед – Даниил бен Лейб.
Дед – Лейб бен Даниил.
Отец – Шмуэль (потому что дед Даниил еще жив был) бен Лейб.
Я – Лейб бен Шмуэль (как оно и записано в моем израильском Т.З.).

                * * *
А у прадеда Даниила мог быть брат, поселившийся в недальней  Лисянке. 
С той же, ясное дело, над нависшей ним родословной.
И вот в 1882-м у Даниила рождается в Кривом Озере мальчик. Какое имя  получит он при рождении? Верно, Лейб, по деду. И в том же году (согласно Directory of Film Technicians) рождается мальчик у его брата в Лисянке, и дают ему имя, по тому же общему деду, Лейб. Два Лейба Беринских,  по соседству, считай, родившихся в один год.

И кто же он мне, тот Беринский Лейб из Лисянки? Хошь не хошь – а двоюродный дед.

                V  III

И подумал я, к этому придя выводу: да шут с ним, с этим Бе-Би-Лео-Иржи-(Юрием)-Отто!
Тут открываются дали иные, с перспективой поширше... Даниил – это ж имя и польское.  Daniel Bierzy;ski  – нормально?  Lev опять же...

 После доказанной принадлежности Михалковых к дворянскому  роду Мих;лковых, владевшему одноименной деревенькой, про которую  прямо так и писалось: «пустошь, что была деревня», а также рода Достоевских, владевших частью сельца Достоева в Пинском повете, да и опубликованного недавно факта, по которому "ныне прямой потомок Челищевых – поэт Константин Александрович Кедров" – не пора ли и мне свой графский титул от самих от Bierzy;ski'х обнародовать, тем боле – усадьба в Беринке хозяина ждет не дождется. Вот и некий ведь юный Санек Беринский письмишко мне из чуть ли не тундры прислал: "Приветствую! Родился я в Казахстане, а родители мои из Киргизии, а прадед из Польши. Деда звали Теофан".
Вот значит: забираю обратно пану Хюблу предложенную родо-словную и выставляю на обозрение новую, опирающуюся на данные из  "Genealogia Potomk;w Sejmu Wielkiego" ("Генеалогия потомков Великого Сейма"), начиная с основателя Беринки:

    Felicjan Bierzy;ski z Bierzyna, 1700, –  Kunegunda ;wi;cicka,  1710.
Фелициан Беринский из Бержина, 1700, –  (жена)  Кунигунда Свенцицкая, 1710, –
и дальше, через всех Daniel'ов и Lev'ов Bierzy;ski'х, но уже не из Беринки, а из Бержина,  z Bierzyna!

                * * *    
Да разузнать бы еще: кто именно там имелся в виду, в старо-давнем том списке владений иноземных князей, хранящемся в РГАДА (Российский государственный архив древних актов), где стоит же черным по белу: "...земли князя Мотияса, арцыкнязя Ферденанда цесарева дяди, князя Беринского...". 

Акко, июль 2009