6 Глава. На языке любви

Но как бы ни встречались в свете вздоры,
их рассмотреть должны приличные салоны.

                «Наскучив жертвой быть привычной,
                Давно презренной суеты
                И неприязни двуязычной,
                И простодушной клеветы»

И то, что царь, уже твердят,
молвою души бередят:
склонял на провокацию повеса,
камер-юнкера Дантеса,               
ведь Пушкин под надзором вечным,             
шалил сатириконом вредно-беспечным.
Такая магия сюжета,
и смелый штрих бытует в образе портрета:

                «А между тем, соперник мой надменный…
                Везде всегда преследует меня,
                Он вечно тут, колено преклонённый».

Между мужьями двух сестёр
Размытые изображения,
И шепоток, и несмываемый позор
глухонемыми красками презрения.
Позёр и ухажёр, чей дух женоподобный,
румянцем похотливо благородный,
Дантес покорности  не проявлял и не желал
к поэту величайшему эпохи,
и проклят был эпохой сам,
всененавидящие жизни крохи.            

Неукротимых домыслов герой
всеми цветами преследовал покой.
Сам пастырь здесь…
                И Пушкин весь…
                Простясь:

                «Отступник света, друг природы,
                Покинул он родной предел
                И в край далекий полетел
                С веселым призраком свободы».

Расчёт был безошибочным. Кровавым столкновением
ценою жизни бесповоротно отстранил соперника:

«Зачем поэту тревожить сердца тяжкий сон?»

Под ледяной корой безукоризненного самообладанья
кровь предков африканская в любви, в поэзии певца,
на экспансивном нраве гиперборейца отыгралась данью.

                «Но был ли я любим, и кем,
                И где, и долго ли?.. Зачем
                Вам это знать? Не в этом дело!»

А дело в том, что целиком, он отдавался,
(По мнению Н. Волконской),
«По-настоящему любил и преклонялся
                только музе»
                о, муза в музе, на тебя досье:

Сдружились удалью в едином человеке под настроение его
и впечатлительные чувства, и штурм переживаний буйства,
и наважденье чутких строк и клятв, и мщения зарок.
Так вот, любовь любя, как можно две стихии поделя,
Волконской сделанным однажды заявлением. Нельзя:

                «Ты прав: что может быть важней
                На свете женщины прекрасной?
                Улыбка, взор её очей
                Дороже злата и честей,
                Дороже славы разногласной».

В ней А. С. Пушкин – зодчий собственной судьбы –
переплетает струны лиры из вдохновенной красоты,
Тайфун и Север непокорный – он муза, с музою на Вы,
и той же "лирою нескромной" поэзию боготворил       
деталями живыми, на языке любви мир покорил:

                «Я в бурях жизни молодой
                Обязан опытом ужасным
                И рая мигом сладострастным».

Незримые враги скоплением клеветы
свалили замертво поэта тяжестью трагизма:

                «И сети разорвав, где бился я в плену,
                для сердца новую вкушаю тишину».

Автор иллюстрации М. Шаньков.