Абстинентный синдром. Глава 3. Черногуб

«Открой, Тарелкин! Чую не засохнем
Мы ни желудком, ни цветами губ...
Ну кто там? Деловой братан ли, лох ли?»
«Да это я, Мыкола Черногуб, –
Вплыл в комнату усач с кудрявым чубом
В жилетке, как без крыльев красный фрак.
«Архангела ль тебя согнали трубы
С астральных сфер на землю, чёрный маг?»
«Вчера в гостях мы были у вдовицы,
Нам жёны и позволили напиться...»

«Понятно: им ужасней вдовьи чары,
Чем муженёк, начокавшийся в хлам.»
«Ох, еле встал, но под угрозой свары
Лечиться страшно дома сам на сам,
Хотя была «кедровка» припасённой,
Вот и решился до тебя добечь.»
«Ах, жёны-жёны – ружья заряжёны:
С похмелья стопка – бац в тебя картечь!»
«Звонил – «вне зоны доступа» даёт,
Ну значит дома, думаю, и пьёт.»

«Ах жёны-жёны, бурями раздора
Опохмеленье в опыт я занёс:
Так первая – глушила громом ссоры,
Вторая ж – заливала ливнем слёз, –
Поморщился Неверов, – от лазури
Любви и ласк в кубышке ни гроша.
Что ясно помню? Только эти бури
И как под панцирь пряталась душа,
Угасла память чудных всех мгновений...
Иди, Тарелкин, отвари пельменей!»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

«Эх, нет с похмелья лучшего подарка, –
Сказал, наполнив рюмки, Черногуб, –
Чем водочки кедровой этой чарка:
Мягка для горла, ласкова для губ.»
«В твоей душе таится дар поэта,
Хотя твой прадед был лишь брадобрей,
Но, может, и приятен ты за это,
По метрике – хохол, на вид – еврей, –
Неверов засмеялся, – но никак
Я не пойму: зачем сей полуфрак!»

Рванули, опрокинули в мгновенье.
«Как ласточка, влетела, вмиг дошла, –
Сказал Тарелкин, – Ну а под пельмени
Особенно «кедровка» хороша.»
«Я, может, и еврей, но в очень малом, –
Прожёвывая, заметил Черногуб, –
По мне так на закуску лучше сало.»
«Кто где пророс, тот дёрн тому и люб, –
Кивнул Неверов, – Пить чтоб без промашки,
Давай вдогон добавим по рюмашке!»

Рванули. Опрокинули... «Не диво,
Что в СССР евреем был отец.
Мне стало три, он скрылся в Тель-Авиве;
А отчим мой – хохол, и швец, и жнец.
И вырос я в хатёнке под Полтавой,
В селеньи, что нельзя назвать дырой,
Где матушкина пращурка во славу
Двоюродной ль, троюродной ль сестрой
Слыла той соизбраннице стихий,
Что Гоголь описал в мейнстриме «Вий».

«Пан Черногуб, что родственна та дама
Тебе, не верю, но являешь дар.»
«На Новый год мне надобна реклама...»
«Застолие – не место про пиар, –
Неверов буркнул, – Приходи в контору
С утра и до вечерних самых зорь,
А здесь дай место просто разговору,
С Тарелкиным о чём-нибудь поспорь.»
«Да бесполезно биться с ним речисто,
Мы в ощущениях антагонисты.»

«Причём здесь ощущенья, раз предметы
Обманывать нас могут лучше лис?!
Был, например, такой танцор балета:
Подпрыгнет и как будто бы завис! –
Вскричал Тарелкин, – А на самом деле –
Иллюзия, обман следящих глаз,
Затем, что свет, крутясь в пространства теле,
С задержками фиксируется в нас!»
«Да не шуми ты, как пчелиный рой;
Послушай, что я чувствовал порой.

Как раз в тот год, когда Союз распался,
А мне уже пошёл двадцатый год,
По набережной Волги я шатался
В раздумьях над дождливой рябью вод.
Вдруг ясно, как щекой касанье ветра,
Я ощущаю телом всем: река
Цепляется, что дождь за ворсы фетра,
За все остринки гальки и песка
И катится в мученьи подневольном...
Так ощутил, что пяткам стало больно!

Умом я не придал тому значенья...
Но вскоре, как накрыл газоны снег,
Я с лекций топал, вдруг в волне свеченья
Возник, как ниоткуда, человек
И говорит с лицом – такие лица
Ещё я не встречал до этих пор:
«Твоя Полтава будет заграницей,
Придут к вам обнищанье и позор.»
А через месяц в Беловежской пуще
Был писан договор, державу рвущий.

Вот я и захотел спознаться с ликом,
Спророчившим империи финал.
Дознался, обратившись к умным книгам,
Что чувством проникаю я в астрал.
Вот ты, Тарелкин, примитивно хочешь
Материю прощупать и понять,
Так с истины сбивает Демон ночи,
Чтоб ты не знался с Ангелами дня.
Вся суть не в многомерности материй,
А в вечном повторении мистерий.

Материя – не густо и не пусто,
Навоз для неузревших небеса;
Так нарекал её сам Заратустра
И призывал на зыбкостях плясать.»
«Весь ваш астрал – обманы ощущений, –
Взбрыкнул Тарелкин, – тут для вас с руки
Обряды ваши тёмные, как тени,
Куренья, свечи, иглы, пауки...
У всех людей в основе та лишь цель:
Пожрать, поспать да женщину в постель.

Телесна воля и к познанью мира:
Жить вечно телом – вот её алмаз!»
«Материализм – учение сортира:
Деянья тела сходят в унитаз, –
Неверов всхохотал, – Все ваши думки
О вас самих и больше ни о чём.
Тарелкин, разливай остатки в рюмки,
Умом не просветлились, так допьём!»
Разлил Тарелкин, выпили без тоста,
Различье душ почувствовав вдруг остро.

«Уж скоро два. Поклялся я невесте, –
Вздохнул Тарелкин, – что пойдём в кино.»
«И мне пора, – маг подхватил, – я к тестю
Пообещал наведаться с женой.
А не пойти, такая будет хлуда:
Душе расстройство – бросишь все дела.»
«Тарелкин, ты давай помой посуду,
А ты, волшебник, вытри со стола, –
Неверов приказал, – Без женских рук
Гощение оплачивает друг.»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Расстались у дверей без обниманий.
По лестнице скатились голоса...
Неверов подошёл к окну: сияьем
Меж туч чуть распахнулись небеса.
Но чувства от клочков льдяной лазури,
Как и от водки, не были пьяны:
Не слышались в них вьюжистые бури,
Не виделись в них искристые сны.
«Пойти куда, душе дав подзатыльник?..
Не стоит.» И достал, включил мобильник.