Андрей Хаданович. Война и мир

Латиноамериканцы
как раз начинали меня бить,
но, увидев его,
разбежались.

И не удивительно: он был на голову выше меня
и, как минимум, вдвое толще,
в маленьких очках,
только подчёркивавших его габариты:
просто-таки Сергей Бондарчук
посреди декораций своего Бородино,
или, скорей, Ватерлоо,
потому что всё происходило именно в Бельгии.

Он почему-то сразу же заговорил со мной по-русски,
будто на мне было написано,
что я знаю, кто такой Бондарчук.

«Напрасно ты с ними разговаривал, – сказал он. –
Эти могли бы и зарезать».
«Если б молчал, – ответил я, –
точно бы зарезали.
Здесь как на зачёте».

«Зачёт, – сказал он. –
Меня зовут Пьер. Как Безухова».
«А меня Андрей. Как Болконского».

Остаток ночи я помню неважно.
««Трапписты»! – всё  время повторял он. –
Лучшее в Брюсселе пиво – это «Трапписты»!
Пойдём, покажу одно место,
платит граф Толстой».

«Так ты не из России?
Из Беларуси? Ещё лучше!
Я там с женой познакомился».
«Я тоже».
«Но моя – японка, представь. Изучали вместе русский,
а выучили... она – французский, а я – японский.
Бальзак и маленькая японка, знаешь кино?
Белорусы, говорит она, – это такие русские,
только со знаком качества».

«Китаянка», – поправил я.
«Кто? Моя жена?»
«Я говорю, Бальзак и маленькая китаянка.
Китайцы – это такие японцы,
только со знаком количества».

Здесь его фильм обрывается,
а мой крутится дальше.
Мы в машине, как в маленьком кинозале:
на заднем сиденье – Чип и Дейл, два героя-бондарчука,
спешат на помощь трампистам,
а жена-японка за рулём занимается прокатом.

Наш передвижной кинотеатр
всё ближе к последней пивоварне,
где самые святые монахи
варят пиво со знаком качества,
которое развязывает языки так,
что изгнанники всех стран
понимают друг друга без субтитров.

(Перевод с белорусского)