Мы успели в гости к Богу, не указ нам кнут и плеть

МЫ УСПЕЛИ В ГОСТИ К БОГУ, НЕ УКАЗ НАМ КНУТ И ПЛЕТЬ!


Глубокой ночью сегодня смотрела американский фильм об опасных играх лоббистов в США, о необыкновенной женщине, лидере - победительнице в этих порочных играх, и вспомнила вдруг о... лошадях. Конечно, в  связи со своей журналистской практикой и  своей карьерной гонкой за местом в крупной московской газете. Не было у меня членства в КПСС, не было столичной прописки, а предложения сыпались одно за другим: в аспирантуре МГУ, в журнал, в газеты. И переступить эту красную черту глупых советских законов я не могла, но мои статьи и очерки сами привели меня в город моей мечты. Все-таки желание столичных редакторов взять меня в штат указало правильный путь, и в один  определенный момент я поняла – дело сделано. Хотя и тщательно скрывала это от коллег из региональной молодежки. Но они, видимо,  тоже что-то поняли.
        Возвращаясь к вопросу советских законов о прописке, все-таки справедливости ради замечу, что и сегодня мы не очень-то далеко ушли от тех  жестких правил  проживания и трудоустройства. Недавно мне пришлось  изучить современные инструкции по законному  проживанию гражданина в РФ.  Как и раньше, получить постоянную регистрацию очень и очень трудно. А потеряв ее и став бомжом, восстановить практически невозможно без сердобольных родственников, денег или внезапно упавшего наследства в виде собственности.
       Но даже будучи прописанным  в собственной квартире и решив отъехать на продолжительное время - более 90 дней, вы должны заявить об этом в райотдел полиции, а затем, приехав на место, получить временную регистрацию по месту проживания. Как без постоянной, так и без временной регистрации вас будут  приводить в полицию и штрафовать, а потом заведут и уголовное дело и, возможно, посадят на определенный законом срок.
       Изучая эти инструкции, я поняла, что и сегодня  наши граждане проживают в своего рода  «режимной» системе и их существование отслеживается на каждом шагу. Без хотя бы временной регистрации вы не можете ни  проживать по какому-нибудь адресу, ни лечиться, ни учиться, ни работать. У вас отберут детей, и вы легко попадете в натуральное рабство, если  нелегально отдадитесь в руки какого-нибудь хозяина, пытаясь заработать хотя бы на скудное пропитание. Как страшно-то, а?
        Так мы живем  в наши демократические дни, и не приведи Бог  столкнуться с этим в действительности, а не в теории. Что уж говорить о «режимном» СССР! Поэтому мои особенно наблюдательные коллеги по молодежной газете в самом начале девяностых напряженно отслеживали  мои карьерные шаги, казавшиеся им подозрительными. За этими их  недостойными приличных людей действиями стояла банальная зависть, и  мучил вопрос: «Почему она, а не я? Я- талантливее и достойнее! Не пущу!» И это было серьезно.
        Они не знали, какие практические шаги я предпринимаю, но могли влиять на мое настроение, борясь против моих публикаций, которые были лучше всех других ( иначе зачем бы я была нужна столичным редакторам, которые вытягивали меня из этого провинциального болота?) Этой ночью, когда я смотрела фильм о замечательно умной и продвинутой женщине-аналитике, попавшей в засаду своих коллег по фирме, из которой она перешла в другую, более перспективную для  раскрытия ее способностей, мне вдруг вспомнился мой очерк о лошадях, который я написала перед самым отъездом в Москву.
      Материал случайно «упал» ко мне в блокнот. Услышала о разведении на конезаводе «валютных» пони и решила заехать, посмотреть на этих маленьких лошадок. С ними у меня была личная необыкновенная история. История любви. С отцом моего сына.
     Он был профессиональный спортсмен, и я попросила его  побыть моим тренером, чтобы  восстановить утраченное в отвратительном семейном  быту, с ужасным мужем, потерянное здоровье. Он побыл, здоровье мне восстановил, и до такой степени, что я вновь стала готова рожать детей после девяти лет бесплодия. Стала я незамужней, но зато любимой. Это были чудные дни, месяцы, годы, которые слились в моей памяти в одно  яркое лето. Конечно, мой «тренер» ревновал меня ко всем и ко всему. И однажды приревновал даже к пони в парке, которые гуляли там сами по себе и один из них вдруг тоже воспылал ко мне определенными «чувствами». Кто бы мог подумать, что эта смешная ситуация  озлобит моего любовника до … конфликта с экзотической лошадкой. Встретившись с любвеобильным пони в парке один на один, он ударил  маленького лохматого жеребца в бок, но тот ему дал сдачи, сильно укусив за плечо.
       Бесстрашного «дуэлянта» давно уже не было рядом со мной в жизни, на тот момент, когда я в командировке на конезаводе любовалась  стадом  пони на лугу, а зоотехник рассказывал мне грустную историю фермы и ее питомцев – настоящих  больших лошадей, Орловских рысаков. А их финансовые спасители - маленькие «долларовые» лошадки - на воле оказались  злыми существами со спутанными длинными гривами в репьях.
       Выяснилось, что коневодство находится в бедственном положении и вымирает. И в деревнях лошади тоже вымирают и «стоят в очередях» на мясокомбинате. В общем, наступил для  русских серых в яблоках и гнедых настоящий ледниковый период в начале девяностых. Ученый-зоотехник уверял, что это вопрос не только производственный, но и проблема национального культурного наследия. Конечно, он был прав. И я занялась этой темой. Исследовала ее глубоко, даже затронула цыганское конокрадство, от которого в то время страдали крестьянские хозяйства в глубинке России.
       Статью разместили на половине  газетной полосы с хорошей иллюстрацией. Она, как и лохматые дикие пони, получилась вполне экзотической и привлекла внимание читателей. Это был мой прощальный «привет» коллегам и изданию. Но не успела я уволиться, как  появилась новая огромная статья другого корреспондента, тоже женщины, еще и поэтессы,  редакционной любимицы. Если я готовилась к отъезду, то она уже вернулась из столицы, за несколько лет на смогла там  найти себе место хотя бы в какой-нибудь газете.
         Появление  публикации на уже «объезженную» мною «лошадиную» тему было сюрпризом, как я поняла, прочитав очерк, приготовленном вполне оперативно специально для меня. На первой же планерке этот  очерк мои коллеги превозносили до небес, смакуя его художественные достоинства. Разумеется, моя слава первооткрывательницы лошадиной темы была сразу же похерена. А я, внимательно ознакомившись с опубликованным материалом, ничего кроме розовых слюней и  жалкого непрофессионализма не увидела. Речь в нем шла о гибели лошади  по вине людей,  смаковывались страдания животного, да я даже не помню сегодня, собственно, о чем там шла речь-то? Не то покалечил кто-то лошадь, не то она сама покалечилась и не получила во время помощи. Что-то в этом роде. Автор «рыдала» над этой ситуацией на полполосы, а на планерке получила стопроцентное одобрение и восхищение коллег, которые победоносно поглядывали на меня, которая, по их мнению,  позорно проиграла в мастерстве их любимой поэтессе. Они, восторгаясь очерком, словно говорили: «Ее место в Москве, а не твое!»
        А я знала, что они  глупы и неправы. Ведь  этой «поэтичной» публикацией редакционные «мастера интриги» действительно перекрыли интерес читателей к теме гибели коневодства в регионе и  вырождения лошади как  традиционного для этих мест  животного, которую я глубоко и всесторонне осветила в своей статье. И добились того, чего и ждали от них местные чиновники и столичные министерства: отвлекли внимание народа от  тяжелой проблемы, от вопросов к ним о том, куда же деваются бюджетные вливания в коневодство? А его в регионе на тот момент поддерживали только крошечные взъерошенные «долларовые» пони, пользующиеся спросом у англичан.
        Пока читатель рыдал над историей загубленной падением в канаву одной лошадки, чиновники ловко распихивали «лошадиные» деньги по карманам. Но вскоре я продолжила эту тему в столичной газете, и очень успешно – так, как хотели ее видеть на страницах прессы  коневоды и крестьяне. А этой ночью, годы спустя, у меня вдруг возник вопрос к ретивой и завистливой к чужой удаче, но «сострадательной» к животным, поэтессе: за что же она так не любила лошадей? Вам кажется этот вопрос нелогичным? Мне – нет.