Чувствую

И вот, я смотрю в зеркало. И вот, я вся такая… такая человеческая. Передо мной вянут корзины с цветами, за мной посвистывает окно с бликами и отражениями; слева – одна стена с полкой, справа – другая стена, но с картиной. И вот, от этой комнаты я не освобождена, и вот, она вокруг стоит, почти везде, почти во всем, но больше – ни в чем и нигде, потому что я ее не чувствую, не ощущаю. Будто бы я есть, и есть эта комната, но об ее существовании я знаю столько же, сколько знаю о существовании звезд, космоса, в общем-то… И вот, чувствую я эту комнату так же, как космос – не чувствую, а знаю, что есть. А потом руки: протянула! Но и их нет — не чувствую, только знаю, что есть. А потянусь ими к лицу своему – почувствую. Вот оно – кинестетическое переосмысление. Я точно приняла их существование, и это как будто бы даже имеет смысл и правда чего-то да весит в этом мире, в отличие от комнаты или космоса, но лишь прямо сейчас. Я могу дотронуться ими до твоего лица и пойму, что я чувствую свои руки, это не искажение. Между тем, твое лицо – оно яснее. И потом — глаза...

И вот, сидя на полу этой пустой комнатушки, я продолжала смотреть по сторонам, а особенно – в этот потолок брошенного блеклого помещения с четырьмя неправильными углами. И как-то он точно неуклюж, и он не тут, и он нигде, в общем-то. У этой комнаты очень странная физиономия, очень как будто бы дерзкая, заставляющая вновь и вновь разглядывать ее: от потолка и пола излучалась необъяснимая сила двух антонимичных сторон, антонимичность которых проявлялась на совершенно неясном, чувственном уровне неприязни. Стена справа пребывала в обездвиженном состоянии, но кружила голову своей динамикой, будто пыталось весить что-то – не получалось. Только картина, висящая на ней, помню, чего-то да весит.

И вот, можно выйти на улицу. А здесь, в улице, в линиях тротуаров, дорог, в линиях лучей золотых, серых столбов, линиях домов, линиях лавочек и качелей, порой в вечерних растворяющихся световых линиях фонарей – всё сужалось, всё беспрерывно и всеохватывающе стремилось к одному концу, некой границе, или что еще могло связывать каждую деталь в центре горизонта? Да сам горизонт – сплошная непрерывающаяся линия, и она всё свяжет, и она, она вот и высосет всю кровь из земли. А потом вновь непонятно, откуда столько желания всё потрогать, всё ощутить, понять и исправить. Как я могу принять существование своих рук, так этой комнаты, так звезды, ну, смогла бы, переосмыслила! Чем возможнее доказать это существование одним лишь касанием, тем больший вес в этом мире имеет этот объект… или что, наверное, есть исключения, или что, мне важен космос? А всё ты. Ты! А потом – твои руки, я их чувствую, а потом – моя с твоей, и вот – всё вместе, и доказывать даже не нужно, ведь ты весь, и весь существуешь, с такой же точностью, с такой мудрой непререкаемой уверенностью и уверенным значением, с какой есть и будут эта опора – земля, этот свет – солнце; и как любое горе, как любая радость – вот становление полного мира, которое происходит, или происходило, или произойдет – но точно есть во всем этом важная слезинка мира, и вот, хочу сказать, есть и ты в ней или во всем около.