Летний листопад и другое...

Летние листопады

  Вчера окунулся нечаянно в осень. Ехал к поэту Валерию Павловичу Шабалину и на возвышенности у посёлка, справа и слева дороги увидел много-много небольших берёзок с пожелтевшей листвой. И под окном у него одна из старых берез желта очень. Удивительное, редкое дело. А первый листопад в этом году прошёл в конце июня во время грозы и дождя. Грозой, правда, больше пугануло. Ветер взорвался внезапно, хлопнул воздухом, закрутил пыль дороги, взметал лёгкий мусор вверх, а испод березовых подолов посыпался лист. Как цыплятки из хранящего мамкиного оперенья, выскользнули из чрева берёзы листы. Убежали тихо на землю, и всё стихло. Но ветер снова ударил по деревьям – понеслись, забились в воздухе в парке и над дорогами тёмные точки листа, как рой разъярённых насекомых.
  Невиданные листопады лета вызваны морозом в конце мая, обдавшем молодую поросль на деревьях и пеклом июня и июля. Вот прохваченный морозцем и жарой лист и нестоек, хрупок, податлив черенком. И в бане свежие веники сорят листом.
  Настоящему гурману нужно подыскивать сейгод нужное дерево для веников. Не всякое идёт в дело…
  …А дни последние отдают августом. И вот стоят во вчерашнем солнышке наполовину жёлтые берёзы… И так тёплого и солнечного сентября запросила душа!
  Никакое тепло и солнце не сравнится с теплом и солнцем сентября! Ласковы они необыкновенно. Никогда солнце так любовно не касается нас. Легко и всеобъемлюще одновременно. И мир вокруг тоже мозаичен, издроблён и - сферичен, полон. Открыта во все стороны всякая его волшебная мелочь. Процежена плоть лесов, спала телом, подсохла, но как красива и стройна стала! Река бодра весёлыми и холодными перекатами, синя до невозможности! Последние томительные стоны кузнечиков наполняют поля. Стр-р-р-р-р… Стр-р-р-р-р… - убаюкивает тебя в медленном шествии к грибному месту. Неторопливо бабье лето. Несуетно. И всё последнее ново – и ромашка на краю дороги, и бабочка над пыльным завитком кипрея, и пресыщенный шмель, и чистый, шагнувший навстречу с обочины белый гриб, и амфора солнечной просеки со столпами безобидных комаров…
  Нет, не буду больше, а то захлебнусь. Всему своё время.

  Приятно видеть Димку над черникой, его тонкие пальцы, учащиеся вылавливать ягодки из паутины веточек и листьев. Приятно слышать его: «Дедушка, смотри, сколько у меня уже!» - и видеть в слепящем на солнце стекле синеватые катышки черники, их мягкую зернистую геометрию. Радостно и мне, и я вдруг запою надо мхами и ягодниками или что-то весёлое крикну или скажу внуку. Встанем над богатым и щедрым. Выпрямимся, и я расскажу, где и что находится: река, лесная тропинка, поля, дороги… Послушаем и посмотрим обстоятельного, не шумного в конце июля дятла, улыбнёмся на ворчащего в дебрях ворона, на первые поганки поглазеем, вывернем их из мха, разглядим.
  Свежий ветерок сдувает комаров, яснит небо над теплотой сосновой, и музыка одинокого комара в ладу с покоем и теплом дня, с радостью этого почти первобытного труда, с его древним зовом, азартом, слитностью с вечным, неизменным, что даёт силу и уверенность человеку. Вот, думаю, и внук заразится лесом, покорится в конце концов его обаянию, тайне, оберегу. Всё охочее собирается и едет со мной по утрам в бор.
  Димка поначалу отправлялся в лес с выражением мировой скорби на лице. Но я твёрдо знал, что сгонит «древнегреческую трагедию» с его личика черёмухи, земляника, сверкающий черничник, лесные дорожки, речка, «солнечные палаты» сосняка! Так и происходило всякий раз: лес вмиг изживал неохоту. Отбирал без усилий сон и апатию, раздражение и обиду…
  Ульяна, та готова прыгнуть в любые поданные сани, только свистни – лишь бы убежать «из скучного дому». Крепкий, круглый, светлоголовый этот шарик готов скакать куда угодно. И вопросы её как рассыпанные по траве мячики… О последствиях она не думает, что нас ждёт впереди – её не интересует до поры до времени. И вдруг из густых зарослей крапивы и иван-чая, сквозь которые мы ведем свои велосипеды по пути к черёмухам, вырастает плач по несправедливости судьбы, не оправдавшей лёгкой прогулки. Я приминаю траву, усаживаю её напротив черёмухи, ломаю ей с десяток-другой кисточек и показываю, как нужно крутить черёмушных головастиков, чтобы не оставались черенки. Всё стихает. И только я философствую и блаженствую. Как её много, ягоды, как тут удобно собирать её, ягоду, сколько мы втроём-то её наберём, ягоды, как бабушка сварит компоты из неё, ягоды, как ещё много, сколько вёдер висит нетронутыми её, ягоды черёмухи! Солнце освещает нас.
  Успокаивает «мировую скорбь» и плачущее, легкомысленное дитя. Хорошо оборачиваться и оглядывать долину, где виден наш посёлок, реки, горка на Прислоне. Всё тихое, уютное, домашнее – в легкой дымке. Назад мы весело крутим педали, не ругаемся, не выпячиваем губы, не плачем. Ибо познали и набрали.