Интервью Йост Блюм. Идиш не обречен 29. 7. 2021

      
                СОБЕСЕДНИК ЛЬВА БЕРИНСКОГО –
              НЕМЕЦКИЙ ИЗДАТЕЛЬ И ПЕРЕВОДЧИК ЙОСТ БЛЮМ
 
              ИДИШ НЕ ОБРЕЧЕН ЕЩЕ  - НИ НА СМЕРТЬ,НИ НА ШМАД

     - Господин Блюм, диктофон включен, можете говорить.
     - Ну что ж, я догадываюсь, что представляю собой нечто для ваших читателей диковинное: немец, занимающийся языком и культурой идиш.
     - Не обольщайтесь, читающая публика у нас разная,  и для определенной части ее давно уже не в новинку, что интерес к этой все умирающей и умирающей культуре в течение последних нескольких десятилетий ощутимо вырос в Европе, да и во всем мире, - в отличие, надо признаться, от нашей страны, где
казалось бы...  Но это вопрос отдельный,  ведь следуя, к примеру, концепции оксфордского,  а в недавнем прошлом московского идишиста Геннадия Эстрайха, ситуация с идиш,  среди прочих последствий Катастрофы, явление, кто же спорит, горестное, но для языка как такового совсем не смертоносное, ибо идиш, по его мнению, из языка живого и народного переходит в разряд языков академических и элитарных, наподобие латыни... Причем, большей частью не у евреев.
Так что будь вы хоть индейцем, а хоть лапландцем, мы вас ценим, как шутилось в ста-а-ром русском "армянском"  анекдоте, не за это,в Иерусалиме вон живет и занимается аж несколькими еврейскими языками сразу,может слышали,
настоящий японец...
- Да, о нем много писали. И само собой, что, конечно, не японское происхождение - самое интересное в деятельности этой яркой личности. Но говоря о себе в связи с определенной реакцией еврейской публики,  я имел в виду не то, что  я  не еврей,  а то - что я немец. Реакция на этот факт,  я говорю исходя из опыта моих разнообразных общений, может быть  положительной  или отрицательной, прямой или скрытой, но она - есть.
   
- Опыт, конечно,  у всех у нас разный. Вот я - еврей, а не немец,и я бы, в моем случае, скорей говорил не о "реакции", а - о некоем удивлении, вопросительно-сочувственном  выражении  лица массового собеседника:"И как это тебя, бедный,                в этот идиш-то занесло?" Иногда на этом лице читается явная - как к завшивевшему калеке - брезгливость (такое испытать,  правда, можно только в Израиле), порой - праздное любопытство, в редких и тоже малоприятных  случаях  - восхищение твоим чуть ли не героизмом.  Но для всего этого,  повторяю, вовсе не обязательно быть немцем. Что же до реакции иного еврея на вас как на "немца" - то она естественна, больше того, для известной социально-возрастной категории - закономерна, но это  никак,  полагаю,  не обусловлено  вашими интересами и деятельностью в области идиш. Хотя нельзя исключить и такую мысль в голове у кого-нибудь из публики в  зале: "Погубили народ, теперь,видите ли,нашу культуру спасают..."
Мне и самому нередко доводится отвечать (или промолчать) на чей-нибудь вопрос из зала,  мол, как  это я,  еврейский литератор, позволяю переводить себя на немецкий, иметь с немцами какие-либо контакты,  ездить  в ужасную эту страну,  выступать в каком-нибудь там  Берлине, Гамбурге, Любеке –  в городах, чье название уже звучит как проклятие...               
Ну вот видите, разговор у нас получается вполне откровенный.
- Что ж, а иначе и смысла в нем не было б. Насчет спасения культуры идиш" - я этим не занимаюсь. Я занимаюсь живым и здоровым, дай Бог другим, языком европейского народа ашкеназим и его современной - подчеркиваю, современной,  сегодняшней, жизненно-активной и очень талантливой – литературой на этом языке,  г л а в н а я  проблема которой в наши дни - не писатели, не создание высоко эстетических,  по всем мировым параметрам, произведений, а - читатели,  массовый адресат этих произведений.  Но ведь это стало проблемой не  одной  только  идишской  литературы  и  культуры. Идишская  культура и идишский массовый адресат ее, да, в большей, может быть, своей части – были уничтожены физически,  и тут мне комментировать нечего, мне только больно и стыдно, стыдно и больно. Но в какой национальной культуре не происходит сегодня уход из нее и от нее огромных человеческих масс, осиротение ее, устрашающее ее прозябание в образе ожидающей подаяния нищенки.
Подаяния - не только денежного, это во все времена так было, но - доли внимания,  поворота головы в ее сторону,  взгляда не на бегу... Нам с вами могут,  конечно,  возразить  и указать на небывалый расцвет мировой культуры, отнеся к ней,  скажем, Майкла Джексона и многие миллионы - по всему земному шару! - ценителей и истинных знатоков его творчества.  Явлением культуры в наши дни становится, если задуматься, и элитарный спорт: звезды баскетбола, бокса и тенниса формируют через телевидение (а теперь еще Интер-нет,  в том числе - наш "зоhав" ) эстетический вкус и философию жизни, этику целых поколений и,  рискнем сказать,  стран - такое торжество планетарной культуры не могло б и присниться Леонардо да Винчи,  Гете, Шостаковичу...
А знаете, мне взбрело сейчас в голову,как возродить - во всем мире и разом!  - культуру идиш: Майкл Джексон должен сделать клип "Варнэчкес"... А вы-то как в этот идиш попали?
- Мне даже неловко рассказывать,  но вот что произошло.  Мы  родом  из Австрии. Отец был адвокатом. И вот в первые послевоенные годы какой-то американский офицер обратился к отцу с просьбой проконсультуровать его по  какому-то юрид-ическому вопросу. Отец проконсультировал. А за это в виде гонорара офицер вручил ему книжку на идиш.  Ни мой отец, ни я до сих пор не понимаем, почему он расплатился книгой на идиш и кто был этот офицер.
- Думаю,  что офицер был американский еврей во втором, не далее, поколении,а книжка на идиш - намек-напоминание о содеянном...  Но реальность, не  очень распознающая исторические намеки и психологические нюансы,  обошлась с вами, сыном этого адвоката и, надо полагать, немецкого интеллигента, довольно бесхитростно,  грубо: отняла вас, по меньшей мере частично, у немецкой лингвистики, литературы, культуры, - отняла насколько это возможно и не возместив, конечно, и толики нанесенного нашей культуре катастрофического урона.  Но она, реальность, действовала как бы на стороне или со стороны евреев, а еврейское "Глаз за глаз" - это ведь не синий, к примеру, немецкий глаз за карий еврейский, это компенсация за частичную либо, если единственный или оба, полную утрату зрения. Но восполнить потерю 12 000 000, то есть 6 000 000 пар погашенных глаз - это никакой реальности не под силу, вот и обходится символической компенсацией отдельными судьбами.
- Жестко вы со мной говорите. В духе вашей поэмы "Одиннадцатая казнь", которую, если судить по уже переведенным фрагментам, можно воспринимать как откровенно антинемецкую,  что,  впрочем, не помешает мне, если вы согласны, опубликовать эти несколько глав в моем журнале "Метафора".
- Нет,  публиковать ее можно только целиком,  именно потому, что любые выбранные фрагменты дадут тот эффект, о котором вы сказали. Поэма так построена, что только в целостном виде,  только при общем соединении - эмоциональном  даже  важнее,  чем смысловом - всех отдельных глав откроется не то что не-антинемецкость ее,  но - больше,  боль за  немецкий  народ,  Сатаной разъяренный и содомизированный.
 - Я  понимаю,  что народного мстителя вы из себя не изображаете...
- Да и то сказать, какой из поэта мститель, вспомним их, самых пламенных за последние пару сот лет,  от Байрона до Каценельсона... Но если б и так, то сколь более достоверно, оплачено личной судьбой, сегодня звучали б мотивы возмездия у Аврума Суцкевера, у Мордехая Цанина, у Цви Айзнмана, Ривки Басман. Но смотрите,  именно они, идишские писатели старшего поколения,  к мести, к непрощению - не призывают, напротив, отдают свои призведения немецким переводчикам, переписываются с писателями, участвуют в различных антологиях,издают,когда предлагают им,книги. Да ведь это вы, Йост Блюм, перевели и издали в Германии "Зеленый аквариум" Суцкевера, книжку лирической прозы, сделавшую ее автора в вашей стране не просто известным, но по-настоящему популярным у читателей.  Ну а о том, что сказал мне наш крупнейший, может быть, на сегодняшний день прозаик Мордехай Цанин, стоит мне и вам  повторить, он  очень серьезно считает,  что ежели идишской культуре и языку предназначено еще чудесное возрождение,  тхиес-амейсим,  то произойти это  может  только  в Европе,  а точнее - в Германии.  Это сказал человек и писатель, родившийся в Польше в 1906 году: можете представить себе, сколько всего в своей жизни насмотрелся этот еврей-ашкеназ от немцев и вообще европейцев.
 - Путь  европейца  и  немца к сегодняшней идишской культуре тоже непрост,  непрост по многим причинам,  одна из которых - ощущение,  как бы это сказать,  психологической и экзистенциальной "зоны опасности". Страх узнать слишком много, ибо прав Соломон... Я ведь тоже не сразу, не из разового любопытства к той идишской книжке вошел в эту сферу, в Мюнхене и в Лондоне я вполне благопристойно изучал арабский,  арамейский, иврит в  академическом объеме.  Само  собой - германистику.  Потом - сравнительное языкознание, с основой опорой на арамейский в христианской, так называемой сиро-арамейской литературе, наследниками которой сегодня являются марониты.
- Scripta aramaica.  Замечательная область культуры,мне этим  тоже довелось увлечься, я даже перевел на русский (через европейские публикации) ряд библейских апокрифов, а также "Деяния Балака" по книге Зоhар, "Апостола жизни", и - через Mandaeische Liturgien М. Лицбарского - кое-что из гностической поэзии,  фантатически полизначные гимны мандеян,  Гимны Манды, высочайший символизм,  до которого европейцам спустя полтора, примерно, тысячелетия, было, конечно, не дотянуться...
- Значит,  не вам мне рассказывать, насколько всем этим я был поглощен и сколь ясным казался мне будущий выбор. Но потом оказалось, что весьма специальными  этими  материями  заниматься профессионально в Германии почти негде,  только лишь при двух теологических институтах, где место найти было уже невозможно. И тут,  понимаете, вдруг откуда ни возмись, как по доброму или злому чародейству,  возникает на письменном столе у меня - эта книжица, из раннего детства.
- Та, на идиш? -
- Да, та самая. Судьба подложила. А я к этому времени уже знал еврейский алфавит, однако книжка была так себе (одного советского писателя, который и сейчас,слава Богу, жив еще), так что ей, судьбе пришлось и потом еще приложить немало усилий для особого в небе расположения звезд и для того, чтобы следующей книгой на идиш, которую я открыл, были бы стихи и поэмы Суцкевера, а затем уже - Мангера, Кульбака... Лучших из лучших!
- В самом деле,  как будто кто-то выбирал их для вас.Но надо понимать так,что и склонность к поэзии вообще была у вас?
- Ну конечно!  Я и сам писал, что-то публиковал, даже некую скромную премию получил, но писателем себя не считаю, дабы не быть из тех писателей, кого радует сниходительный хлопок по плечу спешащего в буфет метра:давай,мол,дерзай,кое-что получается...
- Но образное слово,  его объем и вес, метафороемкость, слово как - процитируем великого немца - вещь в себе, Ding an sich...
- Да-да, это я ощущаю! И могу оценить. Великих арабских поэтов я прочел в оригинале, как германист профессионально занимался немецкой литературой,  историей языка,  средне-немецкой диалектологией, что, кстати сказать,мне впоследствии очень помогло в моей работе уже в качестве идишиста. А "склонность", как вы это назвали, к поэзии, к лирическому слову  - дала мне мгновенно,с первых строк понять,когда я открыл вторую книжку на идиш, что
предо мной настоящий большой поэт.
- Суцкевер?
- Да.  В переводческой работе - все в работу идет. И когда я, уже годы спустя,  переводил его "Зеленый аквариум", мне опосредованным неким образом пригодились  мои  "театральные" навыки - в свое время я редактировал пьесы, сам, быв-ало, играл на сцене, правда, в сатирических постановках и скетчах, на так в Германии называемом кабаре-театре.
- А я этого вашего кабаре-театра начисто, знаете, лишен был, хотя в юности, в городе в Донецке, тогда еще Сталино, в самом конце 50-х, тоже играл на сцене, то на учебной – злоб-ного белогвардейца-кокаиниста в "Бронепоезде 14-69" извест-ного и у вас на Западе Всеволода Иванова, то на телевидении - розовощекого с морозца комсомольца-романтика по "Продолжению легенды" Анатолия Кузнецова,  да-да, не удивляйтесь, не с рождения же был он антисоветским.
- Знаете  немецкую  поговорку  "ви  айн  фришер шнит им лекерен кухен" ("Как свежий надрез в лакомом пироге"),  нечто подобным была для меня  мной открытая идишская литература.  Большая литература, по разным причинам на ту пору мало известная у нас в Германии.  Я загорелся просветительским энтузиазмом,  да  и в буднично-жизненном смысле это все было кстати, ибо, как я сказал уже,со всеми моими дипломами и образованиями получить место,а тем более внедриться в академическую систему было непросто,да и,признаться, совсем не по мне. А тут передо мной лежала terra для многих incognita - целая литература с великолепной поэзией, мощной прозой, драматургией, тяготеющей,правда,к фольклору,и эссеистикой, у многих авторов, к сожалению, поверностной. Вот такое хозяйство, ждущее переводчиков, издателей и Читателей.  И - одно уж к одному - в начале 80-х мне дали возможность открыть  на филфаке в Мюнхене группу идиш.
- На ваш баварский "надрез в пироге" отвечу одесским «вы  будете  смеяться". Можете, конечно, и не смеяться, но именно тогда, в начале 80-х была в Москве,  впервые в СССР в годы после войны, открыта группа идиш - на двухгодичных Высших писательских курсах. По всей стране нас,  по-разному молодых,набрали 5 человек пишущих, и четверо из нас теперь в Израиле. Но интересно, что в эти начальные 80-е в идиш вообще пришла, как потом выяснилось, целая ватага, халястра литераторов, критиков, редакторов, лингвистов, преподавателей - притом, часто из других языков и нередко из не-евреев. Правда, звучит это слишком уж как-то множественно,  нет,  количественно  все  это скромнее,  редакторов, скажем,  раз-два и обчелся. Но примечательно: все в начале восьмидесятых! Скажем, из нас троих, получивших вчера Мангеровскую премию (четвертый лауреат - групповой, тель-авивский театр Идишпиль), я дебютировал (в Москве) со стихами на идиш в 82-м;  Аврум Новерштерн выступил (в Иерусалиме) с первой своей тематически самостоятельной работой,  толкующей о модернистской стилистике в поэзии идиш (о творчестве Мойше-Лейб  Альперна)  - в  82-м,  Хирше-Довид  Кац  защитил  (в Лондоне) свою докторскую диссертацию по идишской филологии - в 82-м. И это при том, что я родился в 1939-м в  Бессарабии,  Новерштерн  -  в  51-м в Аргентине,  Кац - в 58-м в Нью-Йорке. Разница в возрасте, разные страны рождения, и то, что все эти даты и географические точки сошлись вчера, 16 ноября 1997-го, в Тель-Авиве,в торжественном зале и при стечении идишской публики - это,  по-моему,  о чем-то,а  может  быть и о многом,все-таки говорит,идиш, может быть, все-таки не обречен еще - ни на смерть, ни на шмад, обслуживать гоев-интеллектуалов, что  ему предрекает сам Оксфорд...  Об этом,  похоже,  еврейское Провидение наше в разное время и в разных на земле странах заботится. Напротив - вот ведь,  немца Блюма, совсем уже как бы с припеку! - отыскало Оно и посадило за стол: переводи-ка, брат, нашего Суцкевера.
- Не его одного.  Есть немало еще кого переводить,  кому переводить  и для кого переводить на немецкий. Есть новое поколение и тех, и других. Вот, пьесу Михаэля Фельзенбаума из Ашдода перевел  для  Дрезденского  Рок-театра Губерт Витт из Лейпцига,  стихи Льва Беринского из Акко - Андрей Ендруш из Берлина, хорошо  бы свести вашего Велвла Чернина с нашим Юргеном Реннертом, опытнейшим перевод-чиком, еще много лет назад выпустившего, к примеру, книгу такого непростого идишского поэта, как Марк Разумный из тогда еще советской Риги. Кроме вас, Лев, и Фельзенбаума, уже вошли в антологию идишской поэзии и прозы последних пятидесяти лет "Federmenschen", выпущенную в прошлом году крупным издательством Wagenbach, еще два автора из нового поколения - прозаики Геннадий  Эстрайх и Борис Сандлер.  А почему бы немецкому читателю не узнать стихи Леи Робинсон,  прекрасной идишской поэтессы из Америки, которую сам я прочел в вашем альманахе "Найе вегн"? Вашего автора Цви Канара.Серьезного литературоведа Аврума Новерштерна.  А юный американец Шолем  Бергер,дерзкий поэт и редактор первого идишского интернет-журнала? Все вы, и еще другие, не упомянутые, - одно разновозрастное поколение, принесшее с собой, впервые после Катастрофы, надежду, вероятность того, что идиш - и не только как язык,  о чем мы уже говорили, но шире, как словесность и культура - будет жить и в веке двадцать первом, а там как оно, ваше Провидение, захочет: третье тысячелетие веком названным не кончается...
- Пожалуй, поколение мы одно, но - именно что разновозрастное.
- Конечно.  Нечто подобное произошло в восьмидесятые годы и у немцев,сорок послевоенных лет дали нам полтора биологических, или демографических, поколения,  но мировоззренчески - это было одно поколение, национально, общественно  и  личностно  прозревшее. К  этому времени наше "чувство вины", Schuldgefuel,  дейст-вительно мучившее значительную часть интеллигенции, при которой и случилась, происходила Катастрофа народа ашкеназим, стало у нового  поколения,  о  котором я говорю, трансформироваться  в  плодотворное "чувство ответственности" – Verantwortungsgefuel. Ибо отчаяние - не созидательно,не продуктивно. Нет и не может быть "коллективной вины", но должна быть кол-лективная ответственность. При том,разумеется, что всеохватной и стопроцентной она быть не может - ни один народ не обходится без идиотов.
Отчаянье европейских  евреев,  видевших  и переживших Катастрофу,  их, скажем без нагнетания,экзистенциальный шок, столь страшно и сильно выраженный,  например,  в  гигантской  поэме погибшего в Освенциме Ицхака Каценельсона "Дос лид фун ойсгехаргетн идишн фолк" - "Песнь об истребленном еврейском народе", еще позволил этому поколению как-то, не совсем, не до конца, но все-таки в этом мире опять адаптироваться, даже трудиться, создавать семьи, растить детей, но - отчаянье так и не оставило их, и должно было появиться,  взрасти и войти в свою созидательно-творческую фазу новое поколение, ничего, как вы, Лев, в своей "Одиннад-цатой казни", исторически не забывшее, но - духовно и бы-тийно имеющее право на воплощении своей собственной, на новой планете, судьбы.
- Я не сомневаюсь,что есть не только трагедия жертвы,но и трагедия преступника.  Это - двуединность, и нельзя этого не понимать или недооценивать. И это было послевоенной проблемой, одной из проблем первого - с обеих сторон  - поко-ления.  И все же я никогда не поставлю вровень и даже взвешивать не стану тяжесть трагедии жертвы и трагедии преступника.
- Этого и нельзя! Но с нашей стороны, поймите,появление нового поколения было не менее необходимо, чем вам на вашей стороне, то есть для нас это означает:я не  травмирован как предыдущее поколение преступления, но я ответственен за то, что произошло. Я этого не совершил, но это совершил мой народ.
- Знаете,  Блюм, когда вы это говорите, немец и со стороны немцев, мне это представляется  справедливым  и даже нравится,  но что-то тут все же не так.  Ведь и нас, евреев, две тысячи лет гойский мир призывает раскаяться и признать свою ответственность за якобы убитого нашими предками Иисуса. Они, предки, его не убивали, я этим вопросом очень много занимался для моей поэмы "Сейфер INRI", и у меня нет сомнений, что э т а версия ложна, в  э т о м случае евреи Йешу не убивали,  но ведь - м о г л и  и убить, ни один народ, как вы сказали, не обходится без идиотов, и процент их, продолжил бы я, колеблется от народа к народу, от эпохи к эпохе, от смены направления ветра и журавлиных  путей,от скорости формирования облаков и осеннего похолодания вод в Куросио. А я, мальчик на послевоенной кишиневской окраине... Вот если б все  немцы,  и все европейцы,  и все народы тогдашней евразийской империи назначили бы теперь день, и сняли бы обувь, и сели бы - по еврейскому народу ашкеназим - сидеть шивэ,  не семь, один только день, но - все разом! Такой огромно-пространственный круг сидящих, по периметру всей Береговой искромсанной  линии  с  точками  по сему громадному эллипсу:   Кадис - Гавр - Олесунн - Нордкап - Нарьян-Мар - Тикси - Уэлен - Находка ; Пном-Пень ; Коломбо ;  Аден ; Анкара ; Тенарой ; Спартивенто ; Кадис ; Гавр - и дальше по тому же кругу, а тот кишиневский мальчик обходил бы народы с траурной в руках чашей, а не олимпийским, спорящим с солнцем, факелом...
Такого народа,Блюм,как те погубленные ашкеназы, - на земле больше не будет. Не то что хорош он был или плох: он был какой был - неповторимый.
    
  -Ваша "Метафора" - это журнал или альманах?
 - Журнал. Вот, я привез первый номер. На передней обложке, видите, по всему  фону  -  бледновато-розовый большой Алеф. На задней - такой же Бет.
Структура журнала проста, в первом его разделе представляемые языки и страны будут сменяться, в данном номере, например, 180 страниц отдано пятнадцати современным португальским авторам, второй раздел - постоянный, эта часть неизменно и во всех номерах будет отдана литературе идиш,  каждый раз - одному автору, причем автору живому. Здесь вы видите два рассказа Цви Айзнмана. И если в первом разделе произведения печатаются параллельно, то есть на левой странице разворота - оригинал, а справа - немецкий перевод, то в еврейской части мы даем,  видите, помимо оригинала и перевода, еще и идишский текст в латинской транслитерации, так что каждый человек, владеющей латиницей, а это весь цивилизованный мир, о читателе немецком уж и говорить нечего, может с большей или меньшей степенью фонетической приближенности читать этот текст как бы в оригинале и слышать звучание его,следя за содержанием по переводу.
 - Кто финансирует ваше издание?
  - Я.
 - Вы богаты?
 - Я беден.
 - А как же...
 - При  этом продажная стоимость экземпляра не покрывает его себестоимости. А то не купят - и тираж не окупит,  хотя бы частично, затрат.
    - Но вино-то, я вижу, вы пьете хорошее.
    - Это то, что я себе позволяю.
    - Может и мне позволите,  откупорим? Это ж, я так понимаю, для гостя? Я бы мог спросить вас как вам Израиль, но об этом естественней вам спросить меня, вы ведь бывали здесь, когда я еще пешком под Кремль ходил?
     - Еще до работы с Суцкевером. За вас в Израиле.
     - Auf Ihr Wohl, Blum.
      - Лэхаим.
                Тель- Авив. 17 ноября `97.

* * *