Взгляд на душу. Аристотель 10

    Всякий раз при прочтении текстов Аристотеля я испытываю фундаментальное раздвоение, смысл которого я сейчас постараюсь пояснить. Ключевой фразой Аристотеля я считаю ту фразу, с которой я начала своё повествование - чувствует не душа человека, а весь человек; и которую я дополнила более развёрнутым подходом - мыслит не ум человека, а весь человек. И пожалуй, переворачивая эту мысль - болеет не тело человека, а весь человек, то есть и здоровое тело это всегда и обязательно здоровый человек (здесь узнаётся древнегреческий подход вообще). Я написала, что мне эта фраза нравится. И я не устану расписываться в том, что она собственно "моя" фраза (всех людей, не считающих такое утверждение критерием я отправляю на поиски "объективных истин" о душе). Итак, это "моя" фраза. И не потому что она мне сразу же легла на сердце, а потому, что я её сама произвела на свет, ещё до чтения Аристотеля, как основополагающую истину в подходе к человеку. Абсолютно отдельные телесные проявления не могут быть выделены, даже самые примитивные физиологические реакции будут нести на себе следы жизни, то есть души. Душевные порывы, страсти и переживания сопровождаются телесными "денотатами", по которым иногда их можно при желании верно распознать, а самые глубокие душевные надломы сопровождаются реальными страданиями тела, что же касается радостей, то и они моментально передаются телу; кроме этого и помимо этого вся душа пронизана не только "снизу" телесным образом, но и "сверху" - образом разумным. Душа как кровеносная система или русла рек для нашего пламенного мышления. И чтобы мог разум помыслить, если бы он не желал знать истину? Несомненный факт это не душа или ум, или тело, это весь человек (хотя мы до сих пор и не знаем какой именно "пакет" должен составлять это непритязательное словечко "весь"). Человек конечно может собираться и быть "весь" в одном слове, или скажем в одном поступке или взгляде, но и в таком случае мы никуда не уходим от того, что было заявлено - здесь не часть человека, здесь он "весь". Не наличная данность человека составляет его "весь" характер, а бытийное устройство его структур, что мы знаем благодаря Хайдеггеру. Так что если бы мы даже захотели сложить ум, душу и тело, у нас бы ничего не получилось, как в силу их несводимости друг к другу прямым способом, так и в силу того, что от нас постоянно ускользают их переходы друг в друга. Человек не сумма своих частей, да и являются ли эти трое частями? Следовательно, имея на руках установку "весь" мы не знаем куда нам тыкаться, к чему обращаться, за что хвататься первым делом? Мы не имеем на руках нити Ариадны, поэтому наше начало при изучении человека каждый раз случайно, и погружаясь в него, мы рано или поздно обнаруживаем, что оно обманчиво. Существует пропасть между установкой на "весь" человек и конкретными способами осуществления этой установки на деле. Именно в эту яму проваливается и сам Аристотель.

    Если у души есть материальные основания, но душа никогда ими не производится, то сколько бы мы не рассматривали эти материальные основания, живой души мы не получим - мы не получим из бронзы, мрамора и камня ни одной сотворённой человеческой рукой статуи, хотя "душа" этих статуй вселяется именно в эту бронзу, в этот мрамор и в этот камень. Но этот мрамор ничем не отличается от мрамора в общей глыбе, пока мы его не расколдуем на душевный воспринимающий лад, но чисто физическими материальными параметрами он никак не будет отличаться. И если кто-то мне напомнит об его изменённых внешних контурах, то я напомню ему, что эти контуры не способны "считать" с него ни звери, ни птицы, а может быть не способен "считать" и какой-то древний человек, чьи глаза ещё не приспособлены к высокой культуре. Что же получается? - материальные носители взаимозаменяемы и не имеют источника того, что они переносят в самих себе. Можем ли мы, как спрашивал Аристотель - перейти от этих статуй к человеческим душам? Корабельщик и судно, ваятель и статуя это не просто "материальное основание" и "душа", здесь вмешивается в их отношения нечто третье, причём активное, стержневое, главное, и я намерено не спешу называть его привычным словом "субъект". Если тело и душа как корабельщик и судно, то наша телесность тогда не может быть только "материальным основанием" для души, но Аристотель легко и быстро переходит от одного к другому и ничего не распутывает - оставляет запутанным этот узел. Нечто третье, исходя из идеи (цели) преобразует "материальное основание" в "душу" и замыкая кольцо, образует нечто под названием "весь" человек. Но что здесь что? Чему соответствует душа или тело, что представляет из себя это нечто третье - неужели мы не сможем в этом вопросе распутаться?

    Во всяком ремесле или искусстве мы выделяем три элемента, если даже и не четыре, как утверждал Аристотель: судно, корабельщик и плавание или ваятель, статуя, искусство. К какому месту здесь можно прилепить "материальное основание" как четвёртый элемент? Равноценен ли этот элемент с предыдущими тремя в завершённом цикле? Материальное основание имеется у всех трёх, но у всех трёх, оно несомненно подчинено и отошло на второй план (Гегель сказал бы наверно - "снято").
    Ваятель должен быть жив, чтобы ваять, это понятно, то есть он реально должен ходить своими материальными ногами по материальной земле, но фактичность его материальности никаким образом не делает его ваятелем. Ваятелем его всё же делает искусство - то есть другой элемент. Кто же делает искусство? - С обратной стороны ваятель. И это прекрасно, это так и должно звучать - не в одну сторону. Они делают друг друга посредством такого элемента как статуя, это означает, что статую делает и ваятель, и искусство - ваятель как творец, искусство как "считывание".
    Между тем и сам ваятель может рассматриваться как опосредующий средний элемент, который делается искусством (идеей, вдохновением) и статуей (воплощением, творчеством) - человек, приобщённый к искусству только как "смотритель" статуй не есть ваятель, ему не хватает одного замыкающего элемента (как в анекдоте чукча не писатель, чукча - читатель). Тоже самое можно сказать и про искусство. Оно лишь с одной стороны собрание статуй, а с другой стороны собрание их творцов. Но тогда к чему же мы приходим? К тому, что это есть самопорождающаяся структура - игра в троицу. Поэтому Аристотель, берущий тело как "материальное основание", а душу как энтелехию (искусство, ваяние, плавание) соединяет непонятно что непонятно с чем. Главная триада из его поля зрения ускользает, а остаётся известная биполярность: материя - форма, в рамках которой и совершаются потуги вывести одно из другого. Словно осмысленные именно Аристотелем категории автоматически накладываются на любой смысл и вопрос - и душу мы помещаем туда же, найдя ей ячейку в привычной схеме. Но у души есть своя триада саморазвития, если она - плавание и ваяние, то у неё есть свой корабельщик и судно, или ваятель и статуя, а не просто конкретная эмпиричность конкретного плавания (курс "от" и "до"). Создаётся впечатление, что Аристотель вообще не видит данной проблемы. Вся статуя это прежде всего искусство в неё вложенное и творец, а не физическая структура, и это справедливо настолько, что даже поломанные статуи (без рук и без ног), то есть статуи, потерявшие свои внешние контуры, в которых казалось бы и заключено их искусство, продолжают нас впечатлять именно своим искусством.

    Итак, весь человек или вся статуя - это бронза вместе с её красотой или же красота, отсылающая к духу творчества и культурного зрения (искусству)?