Из Роберта Геррика. H-382. О Бене Джонсоне

H-382. О Бене Джонсоне

С тех пор как ты ушёл, великий Бен,
В драматургии много перемен:
Комедии ли, драмы, все они
Столь жалки - как вдовица в скорбны дни.
Спектакль любой с пародиею  схож:
В походках, позах, взглядах – фальшь и ложь.
А как теперь на сцене говорят?
Пищат, ревут: посмотришь – и не рад;
Нет мыслей, чувств в игре; дурная речь;
Нет должного огня, чтоб зал зажечь.
Аплодисментов мало кто слыхал;
Не сотрясают крики «Браво!» зал;
Бездарны сцены, пьесы все плохи -
Невежество в них, мерзкие грехи:
Невеждами (ты помнишь день тот злой)
Освистан был «Алхимик» чудный твой.
Да «тьфу» на них! Видать, удел таков -
Почило мастерство во тьме веков;
Но всё же я надежду дать бы мог:
Оно с тобой воскреснет в должный срок.


382. Upon M. Ben. Jonson. Epig.

After the rare arch-poet, Jonson, died,
The sock grew loathsome, and the buskin’s pride,
Together with the stage’s glory, stood
Each like a poor and pitied widowhood.
The cirque profan’d was, and all postures rack’d;
For men did strut, and stride, and stare, not act.
Then temper flew from words, and men did squeak,
Look red, and blow, and bluster, but not speak;
No holy rage or frantic fires did stir
Or flash about the spacious theatre.
No clap of hands, or shout, or praise’s proof
Did crack the play-house sides, or cleave her roof.
Artless the scene was, and that monstrous sin
Of deep and arrant ignorance came in:
Such ignorance as theirs was who once hiss’d
At thy unequall’d play, the Alchemist;
Oh, fie upon ’em! Lastly, too, all wit
In utter darkness did, and still will sit,
Sleeping the luckless age out, till that she
Her resurrection has again with thee.