Пожар эпохи

Охватив всё живое числами,
Затаив перед сном дыхание,
Я иду вниз, ступая чистыми,
Возвращаюсь назад с раскаяньем.
Берег жжёт ночь костром желания.
Я всё реже тропками низкими
Пробираюсь сквозь глушь призвания,
Называя сомнения близкими.
Вечер ходит вокруг. За пазухой
У него плачет день забывчивый.
И когда с ним идёт рядом разум мой,
Вечер стынет, как гость неуживчивый.
Я сожму в горсти снежные локоны
Белых дней, от зимы расплаканных,
У циклической плоскости около,
Что прощается днём с утратами.
И пойдёт прожигать цвет истории
Моя новая, глупая, вкрадчивость,
Несмотря на болезнь территории,
Что в журналах эпох новых значилась.
Веришь ты, что пожар этот снег даёт?
Помнишь ли, пламя волнами прятали?
Хочешь, вместе узнаем, что здесь найдёт
Моя вера путями крылатыми?
Первый камень в сплетении времени
Или просто песок мифический –
Что найдёт ум в последнем семени,
Если думать об этом логически?
Уйму сплетен и слов специфических,
Что рождают финальные серии,
И, как правило, пульс статический,
Характерный для нового племени.
Но, спускаясь в долину сложностей,
И, возможно, уверовав в праведность,
Занялась заостризмом ложностей
Я, испробовав коммуникабельность.
Аркой возможностей цвета шафрана
Я заменяла своё одиночество,
И лишь сейчас понимаю, что рано
Было показывать львиное зодчество.
Крепкими реями, сваями новыми
Ставила будущее в глазах разума
И объясняла проблемами плёвыми
Заселение новой заразы нам.
Всё пройти и эфирною лавою
Хлынуть с берега стен разрушенных
Мне хотелось, когда я плавала
Среди сотен людей, задушенных
Своей ложью, чужими ранами,
Серой верой, на дне оставленной,
И какими-то фьордами странными
И осколками их раздавленных.
Я кричала раздетому ветру
О забытых им ангелах пламенных,
Но напрасно искала ответа
В его снах, лаконически правильных,
Так как ветер ушёл в зенит мрака,
И остался лишь роббер к апрелю,
Тот, что путь свой сквозь круг зодиака
Продолжал бесконечно. Я верю:
Даже в эти бессонные будни
Кто-то станет дисперсией эха,
Кто-то лагерем преданных трутней
Здесь пополнит энергию цеха.
И тогда, оторвавшись от эры,
От эпохи, что гранью их судеб
Нас встречала, забрав с собой веру,
Улетела бы прочь, и пусть судят
Одержимые этносы рикшей,
Что плетут тут харизмы модели,
Человеческой расы испивших
И христианской узнавших картели.
Я их видела как-то в апреле:
Шли, сцепившись узлами падений,
А когда я ушла, вдруг запели,
Что всё это из ряда видений –
Тех видений, которые дышат
И витраж разбивают от зноя,
Тех видений, что рикши лишь слышат
И выплёскивают в нас весною.
Я ушла, убежала, исчезла.
Я не знала, как выжить сквозь пламя,
И мечом опоясала чресла
Я, как будто бы правды не зная.
Ограничена светом одним лишь,
И, туманом одним обернувшись,
Я к тебе прилетела. Отнимешь
Ты, наверное, меч мой, проснувшись.
И, пронзённая лезвием нежности,
Я сама его отдам, улыбнувшись,
Потому что в придании свежести
Мир нуждается, у ног свернувшись.
Я к деннице стремилась от света
И лелеяла образ твой тайно,
А теперь, как бы вместо ответа,
Ты явился мне чисто случайно.
И иерархией возрастов скучных
Я откроюсь в ладонях последствий,
В этих громких и солнечно-тучных
Представителях классовых бедствий.
Южных склонов полярным сиянием
Ветер встретит нас там, на границе,
И однажды очерченным знанием
Перед самой свободой приснится.
Он заветом отныне невидимый
И не числами вновь истраченный,
Перешёл на язык обыденный,
Для пустой болтовни предназначенный.
И мы спрятались в тени доверчивой
Этих масок, нарочито испорченных.
Нам теперь без сознания нечего
Делать здесь. Я считаю стих конченым.