Не предан забвенью сад веселья

Веселья сад сокрыл меня от мира,
А лунный свет навеял тихий сон,
В котором, словно травы влагу лира,
Впитал строки изящной перезвон,
И вот уж я опять в сей сад влюблён,
Где забывается тщета навек,
И, словно нимфы юной лёгкий стон,
Поэма льётся, замедляя бег.

Зефиром стих я у корней дубовых,
Где на ветвях в сиянии луны
Души висят на ветошах пунцовых,
Как будто сочные, созревшие плоды.
Сей дуб склонился кротко у воды,
Чтобы узрел то таинство поэт,
Как падают с ветвей, созрев, плоды,
Являясь в мир, дабы узреть рассвет.

Родившись в мир, в забвении прибудут
Те души, что, избрав приют судьбы,
Однажды свой исток в момент забудут,
Посеяв зерна, ждут до молотьбы
Так, как отделят под ударами судьбы
Их от телес (ну, что за шутка злая):
Восстанут вольными вчерашние рабы,
Вернутся в рай, кто изгнан был из рая!

Но есть и те, среди рождённых в мире,
Кто память сохранил, не растерял:
Он помнит, как звучал в мотиве лиры
Сад праздности — бездомных душ причал,
И только он, родившись, песней стал,
Явился, чтоб в момент прозреть,
В трудах весёлых, в радости предстал,
Дабы бессмертия мгновение узреть…

Пройдоха-трубадур оставил след
Изящным слогом в сердце милой донны;
Был наш певец в саду, а ныне нет:
Ушел, отвесив, вежливо поклоны.
И вот: девица ждёт, но только стоном
Ей отвечает ветер; так звучал
Голос поэта, что прослыл влюблённым,
А как влюбилась дама, замолчал!

Картина: Jean-Honore Fragonard (1732–1806), La pastora, 1752