Закованная Русь

Средь чистых,девственных лесов,
просторных пашен,нив,урочищ,
встречала орды ты врагов
его несметных,грозных полчищ.
Наш верный пращур от сохи
взяв в свою руку меч булатный,
вновь оторвавшись от семьи
и местью праведной объятой;
шёл смело грудью на врага
себе не требуя пощады,
и била сильная рука
его встречая злые взгляды.

Авар или хитрый печенег
накинув свой аркан умело,
с тобой,свой ускоряя бег
в полон гнал от родного брега.
Но вновь отважные сыны
в степь вместе дружно выходили,
и как разящие орлы
те орды дикие громили.
И степь костьми была полна
твоих богатырей отважных,
не все их ныне имена
хранятся в летописях наших.

И бесноватая орда
огнём пройдя по русским весям,
пьянела с крови и вина
от конских узд до самых чресел.
Гудел тогда Бахчисарай
и дух невольничий томился,
опустошён был отчий край
но взгляд,вновь к северу стремился.
Гремели звонко кандалы,
и русых дочерей в гаремах,
встречали алчные мурзы
всю похоть источив на девах.

Но славный Миних в час возмездья
взошёл на грозный Перекоп,
с полками двинувшись немедля
в Крыму закончил свой поход.
И Крымский хан под вой картечи
сметён был русскою волной,
вкусив всю боль от лютой сечи
он поплатился головой.
Уж грозен был тот час расплаты
за все коварные дела,
когда в те ханские пенаты
вступила царская нога.

Но крепостнической рукою
закован твёрдо был народ,
тянул оброк он за собою
от власти посланных господ.
Ему и ноздри вырывали,
клеймили тело не спрося,
в Сибирь далёкую ссылали,
пороли розгой как дитя.
Но дух народный пробуждался,
и бунтом полнилась земля;
когда к подворью приближался
час воздаянья для царя.
Пылали царские остроги
и плаха в залитой крови,
ей пропитавшись у дороги
зловеще дыбилась в ночи.

Гудел народа рой мятежный
и жалил царственных господ,
и наполнялся край безбрежный
приливом от народных толп.
Вновь дыбой с царственным наказом
подавлен ропот войском был;
и снова с присланным приказом,
клеймил,рвал ноздри и судил.
Чтоб знала чернь слугу народа
который Богом избран был,
в ком изначальная порода
хладила бы холопский пыл.

Коварный галл штыком разящим
громил Кутузова полки,
под зноем жарким и палящим
одним движением руки;
послав несметные громады
разноязыких,пёстрых орд,
не слыша возгласов пощады,
шли в свой стремительный поход.
И славу русского оружья
они вкусили все сполна,
когда в Москве от пьянок дружно
хмелели,грабя всех и вся.
Свой драп,стремительный и скорый,
в снегах ускорили они,
оставив галльский дух тлетворный
путь устилая свой костьми.
И дух двенадцатого года
витал в потомках много лет,
и мнилась царская свобода
в острогах пряча её след.

Но пало рабство крепостное
под гнётом видимых причин,
и замаячила свобода
под маской царственных личин.
И внял народ ученью бурно,
идеей Маркса воспылал,
её в шёлка одев ажурно
он в массы тёмные внедрял.
И средь сынов пошло броженье;
Маркс всех утопией пленил;
и где-то призрак исступленья
по избам скошенным бродил.
Стихийно грянул бунт бунтарский,
и царский скипетр слетел,
под вой народный,пролетарский,
иной кумир в кремле сидел.

Тому кумиру, мир бесправный,
служил навозом на полях,
себя он мнил идеей равной
как мнит себя холоп в сенях.
И с той холопскою душою
он жертвы с радостью вознёс,
и свою мнимую свободу
он в страны ближние понёс.
А злой и каверзный владыка
лишь хитро ус рябой крутил,
и с гордо поднятого лика
табачный дым один валил.
Готовил новые остроги
злодей народу своему,
а сам в Кремлёвской жил берлоге
давая праздно жить двору.

Но час возмездия свершился,
и засипел тот хриплый бас,
когда в июле появился
лукавый профиль и анфас.
Взывая к братьям со слезою
он в страхе скорбном трепетал,
лишь дребезжал стакан с водою
когда он из него лакал.
А весь народ под гнётом страха,
кипя тем мщеньем роковым,
покорно млел,как млеет птаха
под вой моторов и турбин.
И сечь кровавая повсюду
зловещей тенью налегла,
и дух тевтонский отовсюду
в крестах пополз как саранча.
И вознеслись курганы павших
по всей израненной земле,
тем обелиском воинов наших
кто послужил своей стране.

Но смог сломить он вражью силу,
ценой усилий и невзгод,
явив любовь сыновью миру
прославив свой на веки род.
И стяг кровавый над Рейхстагом
взнесён был майскою порой,
в стихах воспетый гимном славным,
омытый вдовией слезой.
И вечным миру назиданьем
стоит тот воин у ворот,
в тиши гранитным изваяньем
в Берлине завершив поход.
Лишь к вые ручками своими
дитя прильнула на груди,
на век прижавшись к той твердыне
кто сокрушил нацизм с земли.

Не долог был тот век тирана
он слёг в могиле у Кремля,
померкла в раз былая слава,
чело обмякло палача.
И снова алые зарницы
зардели огненной страдой,
кого опять сослав в темницы,
кого сравняв с сырой землёй.
Кумиры блекли и мельчали
всё расточив по сторонам,
их лица праздные мелькали
на мавзолее по утрам.
И разуверился в той басне
народ одной-шестой земли,
уже не верил старой власти,
что принесли большевики.
И Мишка меченный в опалу
в конце концов опять попал,
подвергнув страшному распаду
свою державу потерял.

Тут замелькали проходимцы
все выйдя сразу из элит,
они как будто кровопийцы
все льнут туда, где зло смрадит.
Продав всю совесть той мамоне
своей возлюбленной жене,
ей шлют поклоны как иконе
скрываясь в чуждой ей толпе.
И стал телец златой-слугою
пленив толпу своей красой,
срывая мзду,забыв свободу,
ему свой гимн поют "святой."
И заковали вновь в оковы
державу бедную мою,
и на копыта ей подковы
прибили на мертво во всю.
Она стенает и трепещет
от царства мерзости и лжи,
былою роскошью не блещет,
полна как нищенка нужды.

Но всё равно её не брошу,
она мне как родная мать;
пусть и считает свои гроши,
что обнуленец смог подать.
Пусть вся она в кровоподтёках,
в рубцах и шрамах на челе,
живёт и бедствует в пороках,
живя в заботах и нужде.
Я знаю,что в груди той светлой
ещё стучится всем на зло,
порывом пламенным воспетый
тот дух великий всё равно.

Пусть он опять воспламенится,
и в новых, трепетных сердцах,
из нищенки взойдёт царица
с терновой ветвию в руках.
И ликом светлым своим чистым
простит ей вверенный народ,
и своим взглядом материнским
рукой слезу с очей утрёт.....