Таланту И. А. Бунина. В Париже

    Когда он был в шляпе, - шёл по улице или стоял в вагоне метро, - и не видно было,
что его коротко стриженные красноватые волосы остро серебрятся, словно лунный свет,
по свежести его худого, бритого лица, по прямой выправке худой, высокой фигуры
в длинном непромокаемом пальто, ему можно было дать не больше сорока лет.
   Держался он, как человек, много испытавший в жизни.
Многие знали, что ещё в Константинополе его бросила жена
и что живёт он с тех пор с постоянной раной в душе.
Он иногда  шутил, если разговор касался женщин, намекал, что в разговоре – она, его жена:
Rien n'est plus difficile que de reconna;tre un bon melon et une femme de bien  -
/Нет ничего более трудного, как распознать хороший арбуз
и порядочную женщину (франц.), – не узнав её вкус./
     Однажды, в сырой парижский вечер поздней осенью, когда дождик моросил,
он зашёл пообедать в небольшую русскую столовую в переулке близ улицы Пасси.
При столовой было нечто вроде гастрономического магазина - 
перед его широким окном были видны на подоконнике розовые бутылки конусом с рябиновкой
и жёлтые кубастые с зубровкой,
блюдо с засохшими жареными пирожками,
блюдо с посеревшими рублеными котлетами прямо перед глазами,
коробка халвы,
коробка шпротов с вкусным маслицем,
дальше стойка, уставленная закусками,
за стойкой - хозяйка с простым русским лицом.
   В магазине было светло, как и покупателей облики.
Он вошёл, прошёл в ещё пустую, слабо освещенную комнату, прилегавшую к магазину, где белели накрытые бумагой столики,
сел за дальний и увидал безучастно-вежливо подходящую женщину лет тридцати,
с чёрными волосами - на прямой пробор,
с чёрными глазами,
в белом переднике с прошивками, словно с цветами,
и в чёрном платье с загадочным вырезом.
Bonsoir, monsieur 
/Добрый вечер, сударь (франц.)/ - сказала она приятным голосом.
   Она показалась ему так хороша, что он смутился и неловко ответил:
Bonsoir...  Но вы ведь русская - говорите чисто по-русски!
    Русская. Извините, образовалась привычка говорить с гостями по-французски.
    Да разве у вас много бывает французов?
   Довольно много. И все спрашивают непременно зубровку, блины, даже борщ.
Вы что-нибудь уже выбрали?
    Нет, тут столько всего... Вы уж сами посоветуйте что-нибудь, что вы бы заказали?
   Она стала перечислять заученным тоном:
Нынче у нас щи флотские,  битки по-казацки,
отбивная телячья котлетка или попробуйте уху по-царски
и, если желаете, шашлык по-карски...
   Прекрасно. Будьте добры дать щи и битки.
   Она записала в свой блокнот какие-то быстрые завитки.
Закусить что прикажете? -
Есть чудная дунайская сельдь,
красная икра недавней получки,
коркуновские огурчики малосольные, они так хрустят и будут завлекать ведь!
    Он опять взглянул на неё:
очень красив белый передник с прошивками на чёрном платье её,
красиво выдаются под ним груди сильной молодой женщины,
полные губы не накрашены, но свежи,
на голове просто свернутая чёрная коса, увлекающе почти на плече лежит,
но кожа на белой руке холёная,
ногти блестящие и чуть розовые - виден маникюр, 
ладонь словно точёная!
   Что я прикажу закусить? - сказал он, улыбаясь. –
Если позволите, только селёдку с горячим картофелем покушаю.
   А вино какое прикажете?  Красное, обыкновенное, какое всегда к столу дают? Я вас слущаю.
    Он закачал головой:
Нет, мерси, ни воды, ни вина с водой никогда не пью.
L'eau gate le vin comme la charette le chemin et la femme — l'аme.
/ Вода портит вино так же, как повозка дорогу и как женщина душу (франц.)./
    Хорошего же вы мнения о нас! - безразлично ответила она и пошла за заказом,
словно ушла из холодного моря на солнечную  сушу.
    Он посмотрел ей вслед - на то, как ровно она держалась,
как колебалось на ходу её чёрное платье – легко, без труда...
Да, вежливость и безразличие, все повадки и движения скромной и достойной служащей.
Но дорогие хорошие туфли. Откуда?
     Он давно не был так оживлён, как в этот вечер, благодаря ей.
На другой день он опять пришёл и сел за свой столик, обслуживавшийся ей.
    Она была сперва занята, потом пошла к нему с лёгкой улыбкой,
уже как к знакомому, которому всё нравилось:
Добрый вечер. Приятно, что вам у нас понравилось.
    Он весело приподнялся:
Доброго здоровья. Очень понравилось!
Как вас величать прикажете?
    Ольга Александровна. Так называть можете.
   А вас, позвольте узнать?
    Николай Платоныч. Так меня звать,
   Они пожали друг другу руки, и она подняла блокнот:
Нынче у нас чудный рассольник. Повар предложил.
Повар у нас замечательный, на яхте у великого князя Александра Михайловича служил.
    На третий вечер Николай Платоныч спросил:
 Вот теперь идёт в синема «Etoile» какой-то, говорят, замечательный фильм.
Хотите - пойдём посмотрим? У вас есть, конечно, выходные дни на этот фильм?
     Мерси. Но я свободна по понедельникам. У меня посетители в выходные, вы меня поймёте.
     Итак, послезавтра.   Где же нам встретиться? Вы где живёте?
     Возле метро Motte-Picquet  - прямой путь до Etoile. /Итуаль/
     Я буду ждать вас ровно в восемь с половиной при выходе из метро, это - не даль.
    Вечером в понедельник шёл дождь, мглистое небо над Парижем мутно краснело.
Из метро несло банным ветром. Внезапно в подымавшейся толпе показалась она - смело.
Он радостно двинулся к ней навстречу, широко, восхищённо открыв глаза.
Нарядно и модно одетая,
она свободно, не так, как в столовой, подняла на него чёрно-подведенные глаза,
дамским движением подала руку, на которой висел зонтик,
подхватив другой подол длинного вечернего платья.
Он обрадовался ещё больше, будто обнял её в объятья:
«Вечернее платье! - Значит, тоже думала, что после синема поедем куда-нибудь», -
 и отвернул край её перчатки, поцеловал кисть белой руки, желая к ней всей прильнуть.
    Бедный, вы долго ждали?
    Нет, я только что приехал. Идём скорей в такси. Мы с вами кино посетить желали.
И с давно не испытанным волнением он вошёл в карету, сел рядом с ней.
На повороте карету сильно качнуло, внутренность её на мгновение осветил фонарь над ней,
он невольно поддержал её за талию, почувствовал запах пудры от её щеки,
увидал под вечерним чёрным платьем её крупные колени,
блеск чёрного глаза и полные в красной помаде губы -  её влеченье!
   Совсем другая женщина сидела теперь возле него в тёмном зале.
Они глядели на сияющую белизну экрана, по которой распластанные аэропланы летали
и тихо переговаривались:
Вы одна или с какой-нибудь подругой живёте?
   Одна. В сущности, ужасно.  Ночью, в дождь страшная тоска.
Забываешь, что жизнь может быть в полёте.
А вы, конечно, холостой и тоже в отеле живёте?
      У меня небольшая квартирка в Пасси. Живу тоже один.
И, главное, полное одиночество. Жена меня ещё в Константинополе бросила.
Я теперь сам себе господин.
    Вы шутите?
Qui se marie par amour a bonne nuits et mauvais jours.
/Кто женится по любви,
тот имеет хорошие ночи и скверные дни (франц.)./
   А у меня даже и того, и другого было очень мало. Жена бросила меня  на второй год замужества.
    Где же теперь она сама?
    Не знаю...
    Вам,  верно, очень одиноко, - сказала она.
    Да. Но что ж, надо терпеть. Patience - mеdecine des pauvres .
/Терпенье — медицина бедных (франц.)./
    Очень грустная mеdecine. Но для любви ли медицина небедных?
    Но разве у вас нет друзей, знакомых безбедных?
    Друзей нет. А знакомства - плохая утеха.
   Кто же ваше хозяйство ведёт? Пожелайте ей успеха. 
   Хозяйство у меня скромное. Кофе варю себе сам, завтрак готовлю сам по утрам.
К вечеру быстро убирает femme de mеnage /уборщица/, потом отдыхаю от всего сам.
   Бедный! - сказала она, сжав его руку в зале, покрытом мраком.
    И они долго сидели так, рука с рукой, соединенные сумраком
и близостью мест, делая вид, что смотрят на экран, сидя рука в руке друг с другом.
   Он наклонился к ней:
Знаете что? Поедёмте куда-нибудь на Монпарнасс, например, вот затем, 
что тут ужасно скучно и дышать нечем...
   Она кивнула головой и стала надевать перчатки, так нравящиеся ей.
Снова сев в полутёмную карету и глядя на искристые от дождя стёкла,
то и дело загоравшиеся разноцветными алмазами от фонарных огней
и переливавшихся в чёрной вышине то кровью, то ртутью реклам,
он опять отвернул край её перчатки и продолжительно поцеловал руку, наклонившись к ней.
   Она посмотрела на него тоже странно искрящимися глазами -
с угольно-крупными ресницами
и любовно-грустно потянулась к нему лицом, полными со сладким помадным вкусом губами.
    В кафе «Coupole» /«Купол»/ начали с устриц и анжу, потом осмелели
и заказали куропаток и красного бордо.
За кофе с жёлтым шартрезом оба слегка охмелели.
    Он среди разговора смотрел на её разгоревшееся лицо и думал, что она ему очень нравится,
она - вполне красавица!
     Но скажите правду, — говорила она, снимая с кончика языка крошки табаку порой.
Как вы разошлись с женой?
    Постыдно. Был мальчишка, красавец гречонок, чрезвычайно богатый даже для нас.
И в месяц, два не осталось и следа от чистой, трогательной девочки,
которая просто молилась на белую армию, на всех на нас.
Стала ужинать с ним в самом дорогом кабаке в Пера,
получать от него гигантские корзины цветов...  Для чего?!
«Не понимаю, неужели ты можешь ревновать меня к нему?
Ты весь день занят, мне с ним весело, он для меня просто милый мальчик - и больше ничего.»
Милый мальчик! А самой двадцать лет.
Не легко было забыть её, — прежнюю, екатеринодарскую – юной красы букет.
    Когда подали счёт, она внимательно просмотрела его
и не велела давать больше десяти процентов на прислугу.
После этого им обоим показалось ещё страннее расстаться через полчаса -
они стали нужны друг другу!
     Поедемте ко мне, - сказал он печально. - Посидим, поговорим ещё...
   Да, да, - ответила она, вставая, беря его под руку и прижимая её к себе, волнуясь.
Ночной шофёр, русский, привёз их в одинокий переулок.
Вошли в тесный лифт и медленно потянулись вверх, обнявшись и тихо целуясь.
    Он успел попасть ключом в замок своей двери, пока не погасло электричество,
и ввёл её в прихожую, потом в маленькую столовую,
где в люстре скучно зажглась только одна лампочка – словно пророчество.
Лица у них были уже усталые. Он предложил ещё выпить вина.
   Нет, дорогой мой, я больше не могу, - сказала она, —
пейте, милый, а я пойду разденусь и помоюсь. И спать, спать.
Мы не дети, вы, я думаю, отлично знали, что раз я согласилась к вам ехать...
И вообще, зачем нам расставаться опять?
    Он от волнения не мог ответить, молча провел её в спальню, тут лампочки горели неярко, 
потом ещё ярче осветил  ванную комнату, дверь в которую была из спальни не закрыта.
В спальне, в большом зеркале она стояла спиной к нему, вся голая, белая, крепкая, наклонившись над умывальником, грудь её была открыта.
    Нельзя сюда! - сказала она и, накинув купальный халат его,
не прикрыв налитые груди, белый сильный живот и белые тугие бёдра,
подошла и, как жена, обняла его.
И, как жену, обнял и он её, всё её прохладное тело,
целуя ещё влажную грудь, пахнущую туалетным мылом,
глаза и губы, с которых она уже вытерла краску или просто быстро смыла.
   Через день, оставив службу, она переехала к нему.
Однажды зимой он уговорил её взять на своё имя сейф в Лионском кредите и потому
 положить туда всё, что им было заработано в Парижском быте,
он говорил: предосторожность никогда не мешает, всё должно рядом быть,
L'amour fait danser les аnes, - говорил он. –
/ Любовь заставляет танцевать  ослов (франц.)./
и я чувствую себя так, точно мне лет двадцать. Я нов! Но мало ли что может быть...
    На третий день Пасхи он умер в вагоне метро.
    Когда она в трауре возвращалась с кладбища, был милый весенний день, но не её.
Кое-где плыли в мягком парижском небе весенние облака 
и всё говорило о жизни юной, вечной и о жизни её…
    26 октября 1940.
_______
И.А. Бунин. В Париже (отрывок.
   Когда он был в шляпе, — шел по улице или стоял в вагоне метро, — и не видно было, что его коротко стриженные красноватые волосы остро серебрятся, по свежести его худого, бритого лица, по прямой выправке худой, высокой фигуры в длинном непромокаемом пальто, ему можно было дать не больше сорока лет. Только светлые глаза его смотрели с сухой грустью и говорил и держался он как человек, много испытавший в жизни. Одно время он арендовал ферму в Провансе, наслышался едких провансальских шуток и в Париже любил иногда вставлять их с усмешкой в свою всегда сжатую речь. Многие знали, что еще в Константинополе его бросила жена и что живет он с тех пор с постоянной раной в душе. Он никогда и никому не открывал тайны этой раны, но иногда невольно намекал на нее, — неприятно шутил, если разговор касался женщин:
 Rien n'est plus difficile que de reconna;tre un bon melon et une femme de bien…
…
   Когда она, в трауре, возвращалась с кладбища, был милый весенний день, кое-где плыли в мягком парижском небе весенние облака, и всё говорило о жизни юной, вечной - и о её конченой. Дома она стала убирать квартиру. В коридоре, в плакаре, увидала его давнюю летнюю шинель, серую, на красной подкладке. Она сняла её с вешалки, прижала к лицу и, прижимая, села на пол, вся дергаясь от рыданий и вскрикивая, моля кого-то о пощаде.
    26 октября 1940.
_____
Нет ничего более трудного, как распознать хороший арбуз и порядочную женщину (франц.).
Вода портит вино так же, как повозка дорогу и как женщина душу (франц.).
Милосердный господь всегда дает штаны тем, у кого нет зада... (франц.)
Кто женится по любви, тот имеет хорошие ночи и скверные дни (франц.).
Терпенье — медицина бедных (франц.).
Любовь заставляет даже ослов танцевать (франц.).