Марк Каганцов. Стихи

Марк Каганцов:
«СВЕТИТЬ НЕ ОТРАЖЁННЫМ СВЕТОМ,
А САМОМУ ЛУЧИТЬ ТЕПЛО…»
(14 июля 1947 – 17 октября 2020)

Воркутинский врач скорой помощи и поэт Марк Каганцов являлся обладателем редкого поэтического дара. Ему, казалось, было подвластно всё – яркая метафора, глубокая мысль, необычные рифмы, ироничность и лиризм, тонкое знание психологии, афористичность и оригинальная образность, присущие его стихам, выгодно отличали его от всех других поэтов не только Воркуты, но и всей Республики Коми. И он мог бы – говорю это без всякого преувеличения! – по известности и влиянию на литературную жизнь России достичь уровня Губермана или Вишневского, если бы не одно «но». Этим «но» было служение людям в самом прямом смысле: Марк Яковлевич работал на одном из сложнейших участков воркутинской подстанции «Скорой помощи» – в бригаде интенсивной терапии. Бесконечные ночные смены в любую, даже самую неистовую заполярную погоду, тяжёлые будни врача, физическое напряжение и психологические перегрузки не давали ему возможности погрузиться в поэтическое творчество с головой, всерьёз заняться жёстким отбором и продвижением своих стихов. Хотя, даже относясь к литературе как к любимому хобби, он невероятно много успел – опубликовался более чем в двадцати пяти литературных сборниках и альманахах, издал десять персональных книг, имел сотни публикаций в газетах и журналах России, СНГ, на международных сайтах. Также он занимался изучением творчества поэтов, находившихся в лагерях на территории РК, в 2007 году вместе с соавторами выпустил антологию поэзии Воркуты с момента её основания до наших дней, более половины которой заняла поэзия времен ГУЛАГа – под названием «Высокие широты. Воркута литературная 1931–2007 гг.». Помимо этого Марк Каганцов был блестящим переводчиком, долгие годы занимался поиском творческого наследия политзаключённых Воркуты, Инты и окрестностей (Абезь, Мульда, Чум и др.). Результатом этой исследовательской и литературной работы стали две книги: в 2007 году при помощи воркутинского украинского общества и соавторов – составителей Евдокии Лисовой и Анатолия Попова вышли отдельной книжкой на двух языках «Стихи украинских поэтов – политических узников Воркутинских лагерей в переводах Марка Каганцова» и книга «Я тот, чей дух не покорился» («Я тот, що духом не скоривсь»), вышедшая в Киеве при поддержке Всеукраинского творческого союза «Конгресс литераторов Украины» (2012 г.). Помогали ему разыскивать стихи репрессированных краевед Анатолий Попов, Евдокия Лисовая и Юрий Тагиров. В книге собрано 300 стихотворений двадцати пяти украинских поэтов-политзаключённых, переведённых Марком Каганцовым на русский язык. Эта книга, которая готовилась семь лет и содержит 480 страниц, посвящена расстрелянным и замученным, известным и неизвестным, мёртвым и живым.
Поразительное свойство характера Марка Каганцова – браться за грандиозные дела и доводить их до конца – дало самые счастливые плоды. Как много людей Марк согрел своей помощью, заботой, поддержкой! Сколько великолепных стихов написал, сколько человеческих жизней спас, сколько добрых дел сотворил! Когда я думаю об этом человеке, не устаю удивляться его мужеству, силе воли, таланту и неистощимому трудолюбию. Но обладая живым умом и огромным чувством юмора, Марк в быту был человеком лёгким и скромным. И общаясь с этим внимательным собеседником, мягко и тактично ведущим беседу, непосвящённый человек никогда бы не подумал, что перед ним такой талантище и такая исключительная личность.
И всё-таки главный след творческой деятельности Марка – это его удивительные стихи. Такие разные – то ершистые, а то умиротворяющие, весёлые и грустные, лукавые и серьёзные, сложные и простые, витиевато-закрученные и афористично точные... Не запомнить его строк невозможно. Не обжечься о его сатиру никак нельзя. Не влюбиться в его литературного героя просто нереально. Его стихи с внутренними сюжетами читаются на одном дыхании – настолько отточен слог, изящен юмор, высок градус лиризма. Его коротенькие кошмарики разят не в бровь, а в глаз, охватывая все мыслимые и немыслимые темы – любовь, дружба, медицина, история, политика, психология, искусство, мир природы и животных, путешествия, война… Кажется, всего перечислить просто невозможно! Масштаб личности диктовал Марку и тематический диапазон его произведений – и ему подчинялись любые задумки, любые, даже самые смелые идеи!
Верю, что творческое наследие Марка Каганцова ещё будет достойно изучено, издано и даровано чуткому читателю. И поэтический талант этого мастера слова ещё непременно будет оценён по достоинству, на самом высоком уровне.
А пока хочется просто поделиться его замечательными стихами.

Валерия САЛТАНОВА
14 июля 2021, Ростов-на-Дону
––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––

ПОЭТ
Поэт – светило, не планета.
И главным признаком его:
Светить не отражённым светом,
А самому лучить тепло.
Поэт – художник, не фотограф,
Его стихи строка к строке
Неповторимы, как автограф,
Присущий лишь его руке.
Поэт – не зеркало, а призма,
И вдохновенных строчек ряд –
Не просто отраженье жизни,
А преломленье чрез себя.
Он – не бухгалтер, а философ,
Стихи – не просто сумма слов.
На тысячу твоих вопросов
Он свой ответ найти готов.
И даже то, что каждый видел,
По-своему он разглядит,
Он уймой собственных открытий,
Как улей пчёлами, набит.

* * *
Быть может весел Каганцов
и занимать умы,
раз не прислал пока гонцов
ему Хозяин тьмы.

Чтоб занимать умы, ему
не занимать ума,
имея светлых мыслей тьму,
заманчивых весьма.

* * *
Свет каганца не ярок, не горяч,
А всё же каганец родит тепло и свет.
Погасну – вспомнят: жил на свете врач,
Отец и друг, и чуточку поэт.
А если вдруг забудут помянуть,
Не страшно. Важен не итог, а путь.
У всех живущих на земле – один конец.
Светя другим, сгорает каганец!

ЖИРАФ
В конопушках с длинной шеей
Ходит, голову задрав,
Схожий с милою моею
Удивительный жираф.
Он такой же большеглазый
И на милую походит
Тем, что до него не сразу
То, что сказано, доходит.
И жирафа статуэтку
Я дарю ей, пожелав
Стройной быть всегда, как этот
Удивительный жираф.

МЯГКИЙ ЗНАК
Живёт на свете мягкий знак –
Он мягок так, он скромен так,
Не лезет он в начало слов,
Но верным другом быть готов.
Хоть нету слов на мягкий знак,
Но без него нельзя никак.
Он редок. В языках других
Вы букв не сыщете таких.
Живёт на свете мягкий знак –
Он мягок так, он нежен так,
Что многие согласные
Охотно с ним общаются.
Хоть буква он безгласная,
В общенье с ним смягчаются.
Сравни: кон, угол, жар, потоп,
Но: конь и уголь, царь и топь.
И лишь одна прекрасная
Шипящая согласная
Смягчаться не согласна,
Тверда всегда ужасно.
Без разницы: что врач – что дочь,
Что нож – что ложь, что борщ – что мощь.
Живёт на свете мягкий знак,
Он мягок так, он робок так.
Свою шипящую смягчить
Не может он – и всё молчит.
И лишь в письме, смелея чуть,
Он делает своё –
Он может мягко подчеркнуть
В ней женственность её.
Пусть морж и меч, плащ и камыш,
Но: рожь и речь, но: мощь и мышь.
Ты, на меня шипящая,
Как гордая шипящая,
Пойми, что настоящий я,
Влюблённый ненавязчиво.
Пойми, что друг я, а не враг,
Я – твой безгласный мягкий знак.

* * *
Ничто и никогда нам не даётся даром.
И каждый день – удар по хрупким коронарам.
И радость, и печаль неведомо откуда
Ложатся, как печать, на хрупкие сосуды.
И каждый новый стресс – всплеск катехоламинов.
И никаких чудес – судьба неумолима.

* * *
А жизнь передо мною – как задачник,
Но я задачек сложных не боюсь.
Но вот, как второгодник-неудачник,
Так долго над одной задачей бьюсь.
Никак эта задача не решается,
Хотя ответ, казалось бы, и прост.
Всё потому, что кто-то не решается
Ответить на поставленный вопрос.

ТЕРМОС
Кто близко не знаком со мной,
Считает: я – металл сплошной,
Несокрушим и твёрд на вид,
И холоден, как монолит.
И не расскажет внешний вид,
Что не металл я, не гранит,
Что всё внутри меня кипит
И что душа моя хранит.
Что твердокаменность моя –
Лишь оболочка тонкая,
И что живу я, боль тая,
Об этом знаю только я.
Что я, подобно термосу,
Тепло любви в себе несу.
Что я устроен так хитро,
Что очень хрупкое стекло –
Моё зеркальное нутро,
Хранящее любви тепло.
Нельзя себя мне уронить
И выпустить наружу пар.
Тепло я должен сохранить,
Не остудив, не расплескав.
И, может, ты когда-нибудь,
Устав от холода в крови,
Захочешь всё же отхлебнуть
Моей нестынущей любви,
Решишься всё же пригубить
Напиток этот огневой,
И потому его хранить
Я должен, словно часовой.
И потому не погубить
Во мне священного тепла,
Чтоб в миг любой его испить,
Когда захочешь, ты смогла.
Тебе не нужный термос я –
И в том трагедия моя.

* * *
Рождается, наверно, неспроста
Желание павлиньего хвоста.
Чтобы на нас восторженно глазели,
Себя мы выставляем напоказ –
Так славы сладко-приторное зелье
Толкает в клетки зоопарка нас.
И дар, что Богом нам на благо дан,
Мы превратить готовы в балаган.
Поэзия публичней, чем путана.
Мы публикаций жаждем постоянно –
Смотрите, до чего мы хороши!
Даешь аттракцион «Стриптиз души»!
Но золотые звонкие молчанья
Сменяв на медяки словес пустых,
Приходит острой болью пониманье
Мучительной своей неправоты.
И хочется в дремучий лес сбежать,
Стать маленькой, но вольной серой птицей,
И заново начать стихи писать,
И заново петь песни научиться.
Не нужен соловью павлиний хвост,
Овации ушей – златая клеть.
Но если петь – то сильно и всерьёз,
И так запеть, чтоб всем хотелось петь.

НЕОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ
Сбывается не всегда всё то, о чём страстно мечтаем.
Мы в нежности и тепле испытываем нужду.
А остров моей любви по-прежнему необитаем.
И я на нём, как Робинзон, тебя, как Пятницу, жду.
А остров моей любви по-прежнему необитаем.
И я на острове том который уж год один.
Я встречу с тобою жду, как Пятницу магометанин
И как Воскресенье ждёт Святое христианин.
Так ждёт правоверный еврей прихода субботы-невесты,
Так дети ждут в Новый год, что к ним придёт Дед Мороз.
И пусть ожиданья мои нелепы и неуместны,
Но вся моя жизнь – ожиданье тебя на острове грёз.
Но все мои дни черны. Когда же праздник наступит
И красный радостный день на остров любви придёт,
Когда приплывёт корабль и лёгкая ножка ступит
На берег, который так долго свою королеву ждет?
Нет, жду я напрасно тот день, ведь он никогда не настанет,
Хотя на остров любви дороги тебе легки.
Затерян мои остров любви в бушующем океане,
Бескрайнейшем океане отчаяния и тоски.
А сердце терзает боль такая мучительно острая!
Неужто не слышен тебе души истерзанной крик?
Я столько уж лет один на необитаемом острове,
А остров моей любви – не остров, а материк.
Казалось бы, что попасть тебе на него так просто,
Но, видимо, попадать тебе на него не резон.
И остров моей любви – необитаемый остров.
И я на нём – одинокий седеющий Робинзон.
А время бежит вперёд, а время назад не пятится.
Никто этой голой истины поныне не опроверг.
А я, как спятивший, жду свою заветную пятницу,
Что сбудется после дождичка, который пройдёт в четверг.
Года сугробы на виски надели,
И облетело темечко совсем.
А у кого-то по семь пятниц на неделе,
А у кого-то не душа – гарем.

ВЫЗОВЫ
Опять бросают вызов мне,
Хоть не любитель спора я:
В твоём труде престижа нет,
Ну что такое «Скорая»?
Не промолчу пристыженно,
На вызов вам отвечу я:
Коль жаждете престижа вы,
На «Скорой» делать нечего.
Скажу, глотая в горле ком,
Престижа агитаторам:
Хотел бы стать волшебником,
Не престидижитатором.
Престижа ждёте призом вы
В итоге обязательным,
А я служу, как призванный,
Спасителем-спасателем.
Ах, «Скорая» ты, «Скорая»,
Весёлая работа!
Такая жизнь, которая
Не снилась идиотам.
Попробуй не сойти с ума
И не свалиться с ног –
Бросает вызов жизнь сама,
А не какой-то сноб.
Моя работа – вызовы,
Ступеньки, этажи.
Не знаю я, престижна ли,
Но знаю: это – жизнь!
Моя работа – вызовы
С утра и до утра.
Пойди попробуй выдержи
Мир боли и утрат!
Моя работа – вызовы,
Ходьба по этажам,
А что сейчас увижу я,
Ещё не знаю сам.
Моя работа – вызовы,
И всё в ней вероятно.
Пойди попробуй вычисли
Бессчётность вариантов!
Она полна сюрпризами,
Капризами и драмами,
Инфарктами и кризами,
Припадками и травмами.
Всегда в грязи, всегда в крови,
То инсультный, то раненый,
И кто мой новый визави –
Не знаю я заранее.
Но знаю – если вызвали,
То не для ерунды.
Ведь вызов – просьба: вызволи
Не медля из беды!
Хоть и пустопорожнего
Всегда навалом всякого.
Со смены, еле ползая,
Уходишь раскорякою.
Когда лимоном выжали
И дышишь еле-еле,
Мечтаешь о престиже ли?
Мечтаешь – о постели.
И пусть лимоном выжали
И вытянули жилы,
Но только бы все выжили
И дольше были живы.
Моя работа – вызовы,
Носилки, этажи.
Работа непрестижная,
Кружи меня, кружи!
До срока седина в висках
И от носилок – грыжа.
Но не желаю я искать
Какого-то престижа.
Не в клятве Гиппократа я –
В солёных струйках пота.
Проклятая, треклятая,
Прекрасная работа!

* * *
Ты знаешь – я родился тут,
И в слове «Воркута», любимая,
Не воровской мне слышен кут,
А воркованье голубиное.

* * *
Я, Тютчева не понимая,
Поскольку Воркута – мой дом,
Люблю пургу в начале мая
И не мечтаю о другом.

* * *
Он оказался прозорлив,
Всех этим страшно разозлив.

* * *
От суеты сбежал бы прочь, но
Душою к ней привязан прочно.

* * *
Пишу стихи не на заказ.
Ношу в душе своей занозу.
Любитель шуток и проказ,
Поэтизирую я прозу.
Стремясь отмерить точно дозу
Необходимых слов и фраз,
Я, про запас оставив прозу,
Жизнь выставляю напоказ
Такой, как вижу – без прикрас,
Не становясь при этом в позу,
В том сердца чувствуя приказ.

* * *
Явление последних лет –
Какой-то жуткий бред:
Отчаянный пацан-скинхед
С девчонкой секонд-хенд...

* * *
И нынешний, и прежний курс
Горьки по-разному на вкус.

* * *
Мы все годами счастья ждём,
Но, ветрено, как дамы,
Оно является к нам в дом,
Не ждём его когда мы.
Оно неузнанным подчас
Наш покидает дом.
Что счастье посещало нас,
Поймём мы лишь потом.

* * *
Жизнь прожил – добра не нажил,
Между нами говоря.
Мысль порой мелькает даже:
«Неужели жил зазря?!»

* * *
Не выходит ни вместе, ни врозь.
У обоих в итоге – невроз.

* * *
От любви разделённой на свете
Появляются новые дети.
А от неразделённого чувства
Родились все на свете искусства.

* * *
Не то что б стал я осторожней,
Но часто помолчать мне хочется:
Я болтовне пустопорожней
Предпочитаю одиночество.

* * *
Ещё душа к поэзии стремится,
Ещё волнуют сердце ритмы, рифмы.
Но нет в стихах стремительности птицы
Наверно, так летали рамфоринхи.
Уж нет в душе огня животворящего.
Давно во мне порыв душевный стих.
Похож я на летающего ящера.
Неспешен и негромок скромный стих.
Отчаяньем и болью переполнен,
Расправив перепонки, я парю
Над временем, которое не понял,
А кажется, что просто чушь порю.
Я архаичен, словно птеродактиль.
Анамнез жизни перечёркнут накрест.
Мне нравится забытый всеми дактиль.
Мне по душе изысканный анапест.
Мил амфибрахий, вышедший из моды,
И я живу, созвучиями мучась.
Амфибий древних и брахиоподов
Природой уготована мне участь.
В моих глазах стоит тоска немая.
Я вымираю, словно динозавр.
И этой жизни я не понимаю,
Но понимаю – нет пути назад.

* * *
Когда меня земля навеки скроет
И холм травой живою порастёт,
Мои стихи останутся с тобою.
Моя любовь меня переживёт.
Тогда, когда меня уже не будет,
А может, буду я на облаках,
Мои стихи в ночи тебя разбудят,
И застучат они в твоих висках.
И женщина придёт к холму с цветами,
И горькую слезу свою прольёт,
И не меня – себя ей жалко станет…
Моя любовь меня переживёт.