Судорога

  9-13  июля 2021 год

У меня рос замечательный ребенок, ему уже тогда исполнилось 11 месяцев. Как для любой мамы для меня он был очень миленький, спокойный, улыбчивый и ласковый. У него были голубые глаза, мягкие, волнистые волосики совершенно желтого цвета. Кожа у мальчугана была очень нежная и белая. Как и у его папы, у него была большая голова и крупный лобик. Он очень редко плакал. С 8 месяцев начал ходить. С пяти месяцев сидел часами в большом деревянном манеже и играл в игрушки. Ночью просыпался часто, поэтому мой сон был редким и все время жила недосыпая. Тем более, что в три месяца у меня пропало молоко, которого и так было немного, но как-то мой отец устроил истерику, ни на чем не основанную, у него иногда возникали сцены агрессии немотивированных, которые возникали на пустом месте. Он так орал, что у меня в одночасье пропало молоко.
С трех месяцев сынок стал полностью жить на кефире и твороге. Раньше по всему городу имелись детские молочные кухни, и у тех мам у которых не хватало молока или вовсе не было была возможность получить направление у участкового педиатра в эти детские молочные кухни. С первых дней наш сын стал получать кефир из этой кухни. Она находилась не близко, остановок 8-10 от нашего дома, не считая того, что до остановки автобуса тоже надо было дойти. Полтора года мой супруг каждое утро к 7-30 бегал в эту молочную кухню и приносил шесть бутылочек кефира. Причем в зависимости от того, какого возраста был ребенок кефир был разный по составу. После полугода к его еде присоединился детский творог. После года получали одну бутылочку закваски и сами делали сыну кефир и творог.
Мой маленький сложно переносил рост зубов и чем ближе к годику, коренные зубки стали расти парно. Он переставал есть, был вялым, поднималась температура, стул становился жидким. Но через сутки, зубки прорастали, и все недуги прекращались.
Была средина июля 1980 года, дни стояли жаркими. С утра Сережа капризничал, слюнки текли, десна набухла, есть не хотел, немного попил кефира, так как стул был жидкий, я напоила его черемуховым отваром. День шел к завершению. Положила сынка спать, подогрела немного бутылочку с кефиром и дала ребенку. Обычно, он перед сном сосал кефир из бутылочки и когда его выпивал то выбрасывал из кроватки и засыпал. Ушла в соседнюю комнату и все время прислушивалась, как мое солнышко там. Ждала, когда бутылочка стукнется о кроватку с веревочной сеткой с боков. Но к назначенному времени, я этого звука не услышала, сразу поспешила к ребенку. Бутылка с кефиром была недопита и лежала ряди с ребенком. В кроватке лежал не мой ребенок, а вытянутая в струнку красивая кукла с открытыми и неподвижными глазами. Не могу сказать, что в этот момент почувствовала, наверное, ужас, но не было времени на эмоции. Сиюсекундно выхватила дитя из кроватки. Положила его животиком на согнутую руку, опустила голову ребенка книзу, открыла пальцами его ротик и прижала язычок. Остаток кефира быстро вылился изо рта, и ребенок вскрикнул и ожил. Прижала его к себе, приласкала, отдавая всю свою душу этому родному сознанию понесла его в большую комнату, он крутил головкой и его глазки были усталыми и влажными. Эта судорога была на высокую температуру, которая была из-за бурного роста коренных зубов.
Вроде все позади. Но не тут-то было. Весь ужас начался вскоре, но тогда я еще не знала, какая ночь у меня будет и что я переживу за следующие двенадцать часов.
Моя мама была по диплому врачом терапевтом, она начинала свою врачебную деятельность заведующей медицинской частью на машиностроительном заводе, потом работала несколько лет участковым врачом. В 28 лет стала зам главного врача городской поликлиники №3, а в 29 лет, ее назначили главным врачом в городскую поликлинику №5, которая должна была располагаться в новом панельном жилом доме, в строящемся микрорайоне. Рядом с поликлиникой, которую мама открывала, находилась новая, по тем временам современная школа №80, в которую я пошла учиться в 1 класс в 1961 году. В последствии моя мама ездила дважды в Ленинград и там обучилась специализации кардиолога, и научилась давать заключение по пленкам кардиографа. За ее заслуги молодого врача наградили медалью «За трудовую доблесть». В последствии моя семья уехала в город Киселёвск, где отец стал директором крупного машиностроительного предприятия им. Черных, а мама возглавила сначала крупный  больничный комплекс с поликлиникой на шахте Тайбинская. Через незначительное время мама стала руководить медициной всего города. Прошло больше 4 лет, сестра должна была поступать в ВУЗ, и мы вернулись в Кемерово. Я пошла учиться в 8 класс, сестра поступила на первый курс экономического факультета в политехнический институт, а мама возглавила медицинское училище. Она до пенсии там работала, и за время работы ее наградили орденом «Трудового красного знамени». Это высокая награда и ее само величие возросло до невиданных высот. Это я пишу, для того, чтобы понятно было, дальнейшие действия моей матери. Вскоре как я вышла из спальни с ребенком на руках и рассказала, что произошло. Без моего согласия мама вызвала скорую помощь. Приехали молодые врачи через какое-то время, посмотрели моего сына. Сказали, что ест небольшие изменения в мышцах, как последствия судороги. Но мама настаивала, чтобы ребенка везли в больницу. Она обосновала мне это так: «А вдруг у Сержика, еще что-то произойдет, все меня знают в области и будут осуждать, что я не помогла никак своему внуку». От ее напора было очень сложно устоять ни приезжим врачам, ни мне, которая весила 50 кг, с постоянным недосыпом и только, что пережившая стресс. Врачи спросили меня, что я сделала, рассказала и они спросили меня не врач ли я, я ответила, что инженер, они очень были удивлены, так как все действия, которые я сделала с сыном были профессиональными. Я им ответила, что интуиция матери, главное в таких случаях. В это время посадила ребенка на горшочек и кал у него был от черёмухового отвара темного цвета. Фельдшер сказал, что, а если это желудочная инфекция? Объяснила, что это отвар, но нажим матери – организатора здравоохранения был сильнее силы Ниагарского водопада. Мы поехали с сыном в больницу. В первой больнице, вообще не стали разбираться и отправили нас в инфекционную клинику. Была ночь и просто взять полуголого ребенка и уйти, не решилась. Инфекционная клиника находиться далеко от центра города и там сейчас и находится до сих пор. Я осталась сидеть в коридоре, моего ребенка, достаточно грубо забрали у меня и унесли, как позже я узнала, они промывали его пустой желудочек водой, он горько плакал, понимая, что это не нужно делать, мое сердце умирала с каждым его возгласом. Тогда я еще не была столь сильна духом, чтобы не позволить это делать с моим ребенком.
Сына вынесли с мокрыми от слез глазами, совершенно несчастным и обиженным. Только прижав его к себе, он почувствовал мою любовь и свою защищенность, он стал успокаиваться.
Нас вели по коридору, палаты, называемые боксами, имели стеклянные стенки, сквозь них было видно, что много боксов не заселенных, в некоторых лежали груднички, совершенно одни, спелёнатые и спали, позже я узнала, что медицинские сестры дают этим детям снотворное, чтобы они им не мешали. Это были груднички от которых отказались мамы или дети из неблагополучных семей. Меня с сыном привели в бокс, в котором находилось кроме меня еще три мамочки с детьми. Кроватка Сережи находилась рядом с окном. Сынок уже спал на моих руках. Постель была чистая, в палате было очень душно. Было около часа ночи, но свет горел. Около кровати и сына не было ничего, на что я могла бы сесть или лечь. Поняла сразу, что детки лежат все с разными инфекциями. Поэтому, сняла верхнюю простынку, положила спящего сынка в кроватку, этой простыней, обвязала с четырех углов кроватку, сделав для сына из кровати и простыни шатер. Конечно, это было хоть что то, как маска, которую мы носим в период пандемии.
С другой стороны кроватки сына, на полу, лежала грузная женщина, в черном синтетическом платье мини, застежка этого платья была на спине, размером не более 20 см, под головой у нее была ее вязанная кофточка, она громко храпела и посвистывала и от нее шел резкий запах застаревшего пота. Ее маленький ребенок был не более двух месяцев от роду и из него периодически лился кал, он просыпался и плакал, мамаша не слышала. Приходилось ее будить, ребенок кричал громче, она расстёгивала платье очень долго, потом снимала его, обтирала ребенка остатком чистой пеленки, брала новую, оборачивала его и кормила молоком 7 размером груди. Ребенок утихал, она одевалась, благоухая своим потом и снова ложилась на пол и немедленно засыпала, извергая устрашающие звуки непрекращающегося храпа. Далее лежал ребенок трех месяцев, у которого по какой- то причине гноился пупочек, он спал, его мама очень бледненькая и бедно одетая женщина, тоже спала на полу, она лежала на какой- то подстилке, думаю, что наши четвероногие любимцы свои ночи проводят в более комфортных условиях. Вдоль детских кроваток стояла лежанка, рядом сидела несчастная женщина, с уставшими глазами, маленького роста, светло-голубыми глазами, в которых отражалась глубокая боль, длительная усталость, желание спать. Вид у нее был чрезвычайно несчастных, как у дворовой кошки, которая постоянно подвергается насилию от окружающего мира. Ее грудной ребенок лежал под капельницей, и эта женщина держала руки перед собою и придерживала своего дитя, чтобы он не пошевелился и не навредил себе иглой в его вене. У ребенка был понос, почти постоянно, и как только его пеленка становилась мокрой, девочка начинала двигаться. Несчастная и беспомощная мама тонким голоском пыталась звать на помощь медицинский персонал, но увы ее никто не слышал. Тогда она обратилась ко мне. В то время разовых перчаток не было, я подходила, аккуратно вытаскивала грязную пеленку из-под ребенка, стараясь сделать так, чтобы не запачкать своих рук, и несла ее в туалетную комнату, которая была в нашем боксе, и приносила новую пеленочку и вместе мы ее распределяли под больным дитя. Потом я шла в туалетную комнату, там было только хозяйственное мыло, вернее обмылок. Долго мылили им руки, пытаясь мылить все участки пальцев, ладоней и запястья, потом долго смывала и так я делала два раза и только потом шла к своему сыну. Я вышла из бокса и увидела такую картину. Два худосочных и прыщавых практиканта сидели, один на подоконнике, другой на кушетке, молодая, крупногабаритная медсестра, в коротком халате, почти на голое тело, с голыми ляжками, не смеялись, а гоготали от пошлых анекдотов и глупых историй из жизни. Подошла к ним и спросила, как мне ночь провести рядом с ребенком, если нет ни кровати, ни стула для мамы. Я спросила также, что очень много пустых боксов, зачем же здорового ребенка держать ночь с инфекционными детьми. Медсестра нагрубила мне, тогда я ей очень жестка ответила, чтобы она быстро шла и нашла мне хотя бы стул. Компания приутихла. Я ушла в бокс к сыну. Минут через десять пампушка в белом халате принесла мне металлический, обшарпанный стул, у которого одна ножка была короче других трех. Как-то его пристроила и села, положив голову на подоконник. Вскоре, в холле компания снова начала веселиться. Женщина с ребенком на капельнице, обращалась ко мне еще пару раз и все повторилось, что я описывала выше. Вскоре я увидела, что раствор в капельнице уже закончился, мы с мамашей были в шоке. Быстрее побежала к сто килограммовому колобку в халате и сказала, что капельница уже закончилась, что надо быстрее идти к ребенку. Колобок невозмутимо ответил мне, что ничего страшного. Она не торопилась, и только минут через пять появилась, все делала нехотя и очень медленно, можно представить, что мы пережили за это время пока это тесто, соблаговолило появиться в палате. Ночь была в полном разгаре. Посмотрев, что сынок мой крепко спит, пошла в ординаторскую, там спал дежурный врач, попросила позвонить. Замечу, что сотовых телефонов тогда не было, да и телефоны не у всех в семьях были, у моих сватов в частном доме на краю города не было таких благ цивилизации как стационарный телефон. Позвонила маме, по чьей воле мы оказались в этом аду. Я рассказала ей, все в подробностях, что здесь делается. Интересно то, что она не спросила меня о Сергее, видимо, считая, что он больнице, значит все должно быть хорошо. Очень строго сообщила, чтобы они приехали рано утром за нами, так как мы уезжаем домой.
Как потом я узнала, мама позвонила в инфекционную клинику, погрозила своими званиями и потребовала, чтобы меня обеспечили спальным местом. Следует отметить, что после этого звонка, веселые лошарики в белых халатах разбежались и вскоре мне в палату принесли раскладушку. Пришла медсестра в возрасте и поведала мне, что эту раскладушку она взяла у другой мамочки, у которой очень тяжелый ребенок и она ночами не спит. Она говорила с тоном упрека, что как это я посмела что-то попросить. Высказалась и гордо ушла. Раскладушка была цвета хаки, так как ее вытирали хлорсодержащими растворами, то она была в разноцветных пятнах от серых до черных, похожих на масляные. Все пружинки были растянутые, кое-где их вообще не было. Когда удалось ее поставить, в моей душе была надежда немного поспать, но увы, когда я попыталась на нее сесть, то она меня захлопнула, так как ее ножки были сломаны, поэтому мама больного ребенка от нее избавилась. Пришлось ее сложить, вынести в коридор, потушить свет и осторожно сесть на качающийся стул и попытаться как-то расслабиться.
Через пол часа-час, открылась дверь, громкий голос произнес, просыпайтесь и сдавайте все анализы и протянула мне баночку для кала, мне пришлось сказать ей, что ребенок сутки уже не ест и ему вчера промыли желудок. На что грубая дама мне попыталась напугать, что если мы не сдадим анализ то, у моего сына эта будет делать принудительно и высказавшись, надзирательница, гордая собою проследовала стращать несчастных мам в другой бокс.
Дома гостила моя любимая тетя Женя, мамина младшая сестра, которая каждый год приезжала к нам навестить нас и мою бабушку, ее маму. Она была учительницей в интернате, переживала всю ночь за меня и Сереженьку. Как обычно, мой муж, в выходной день уехал ночевать к своим родителям на другой конец города. Так уж получалось, что за 16 лет нашей совместной жизни, всегда, когда, что- то ужасное происходило в нашей семье с сыном, он всегда был у родителей.
Моя милая тетушка, в 6 утра поехала на такси в Кировский район, в частный сектор, где проживали сваты, разбудила моего мужа и с ним на машине, поехали домой, она осталась ждать нас, а мама с зятем поехали в клинику. С сыном я сидела в холле и ждала их приезда. К половине восьмого прибыла заведующая отделением, вскоре приехала и моя мама. Без эмоций рассказала заведующей все в подробностях, как прошла наша ночь. Она молча слушала и вздыхала. Потом сказала, что может быть я передумаю и мне предоставят с сыном отдельный бокс и понаблюдают за сынком. За эти сутки стала мудрой, осмелела и распустила крылья уверенности в своих поступках, подписала нужные документы и очень быстрым шагом, с ребенком на руках и с сумкой бежала с третьего этажа по ступенькам из этого ада на воздух.
Вскоре мы с сыном были дома. У него прорезались два коренных зубика. Он был весел, прекрасно поел и принялся играть в свои игрушки.
Он был совершенно здоров. Пару дней не разговаривала со своими родителями, но они тоже не лезли, как, впрочем, они и не помогали мне нянчиться с ребенком. Что все закончилось искренне была рада тетя Женя и моя мудрая бабушка Клава. Мама же, пыталась показать всем своим видом, что ничего не произошло и, что она права, только однажды все же сказала, что не могла и предположить, что такое может быть в клинике, которая всегда по показателям в городе считалась одной из образцовых.
На всю жизнь запомнилась эта история, благодарна тому, что прошла эти испытания. После этого события повзрослела и стала принимать решения по отношению к моему ребенку только сама, никого, не слушая и не поддаваясь на уговоры авторитарных родственников. Мой сын вырос прекрасным человеком, сейчас он сам отец, и так случилось, что его молодая жена, в этой больнице была с моим внуком несколько дней, так как у нашего Володеньки не падала температура много дней. Она, как и я, была еще молодой мамой и согласилась поехать в эту больницу, хотя я отговаривала. Мои дети, все решения принимают сами. Правда они жили в отдельном боксе с самого начала и там была и кроватка для внука и для мамы, но к сожалению, многое что там было, чем-то напомнило мне 80 год прошлого столетия, но это уже другая история.