Адвокат человечества

Туманным днем осенним или зимней
Пургою, в одиночества минуту,
Когда хандра виски мои сжимает
И только вяз, растущий за окном,
Да старый кот ее со мною делят;
Пока дымится бергамот в стакане
На подоконнике, а мой недуг
Здорового в озноб меня бросает,
Откуда я на самый низ томлений
С вершин экстаза кубарем лечу —
И тщетно тужусь в мыслях отыскать
На целом свете хоть один феномен
Естественной природной доброты,
Очищенной от умысла инстинктов;
Но видя, как повсюду, где есть живность,
Миг радости сменяет час страданий,
А рой забот не оставляет никого
До самого конца существованья,
Сраженный этой вечною давильней,
На жизни ставлю жирный крест! — тогда
Я падаю с последнею надеждой
Перед ее дыханием ванильным,
Нафантазировав себе, что оно — лишь
Преддверие соблазнов, за которым
Как маки разрослись сады блаженства,
Могущие утешить всех несчастных.
И вот, в доспех наива облаченный,
Заглядывая через рот ей в глотку,
За перламутром губ, покрытых блеском,
Я различаю частокол резцов,
Торчащих в перекрестии друг с другом;
А дальше — бездны высохший колодец...
И в темень эту голову макнувши,
Над пустотой ее я хохочу.
И эхо только моему безумью
Паяц иль верный соучастник, словно
Педант, всем недовольный и привыкший
Все переделывать помногу раз.

Эй ты, кто зван, и кто не получил
Покамест приглашения на ужин
К суровых нравов Снежной Королеве! —
Ждет трапеза нас, голуби, с подвохом:
Под видом вишенки на торте тетка Жизнь
Потчует льдинкой яду... Однако,
Несходные с хозяйкою застолья,
На это заключительное блюдо
Нам регулярно делают намеки
Холодные закуски репетиций
К его беспрецедентнейшей подаче. —
Оно как куст, цветет что раз в столетье,
Хоть листья распускает каждый год.

Сон смертью маленькой зовут недаром:
Способствует процесс пассивный этот
Игре воображения того,
Кто втайне наблюдает за сновидцем.
Бывает, полночь, спит жена давно,
От ревности уставши, до рассвета
Меня бессоннице — единственной подруге,
Доверия достойной, уступив:
Чтоб, сам себе и страж и заключенный,
Ей даже в снах нарушить брачных клятв не мог.
Лежу я рядом и завороженно
Разглядываю в полутьме черты
Лица, столь милого душе, что смирно
Застыло на подушке без сознанья,
И представляю этот же овал
В покое на подобной же подушке,
Не среди спальни только, а в земле.
И соль рыданий щиплет мне ланиты:
Негромко, всхлипом чтоб не разбудить
У ангелов гостящего созданья;
А камень сердца, треснув пополам,
Везувием сочит заместо лавы
Потоки желчи. — И тогда во мне
Вскипает к смерти ненависть сильней,
Чем к Зевсу та была у Прометея.

Но не всегда смотрел я циником на мир.
И у меня период романтичный
Был в юности: как все любил вкушать
Я приторность плодов от Древа Жизни —
Пока плода с другого дерева не съел.
По временам дух мой объемлют и сейчас
Хмельного жизнелюбия припадки,
Когда в порыве нежных чувств готов сказать:
«Остановись мгновенье, ты прекрасно!»

Внезапно, вмиг откуда ни возьмись
Галопом прискакали крестоносцы:
«Брат, оком внутренним смотри на бытие:
Тобой подмеченные многократно
Природы ляпы и несовершенства,
Все неудобные места и вещи,
Куда твой любопытный падал взгляд, —
Из памяти сотри!
Да будут помыслы твои не о земном;
С улыбкою довольной жуй кусок,
Которым слепо наделен судьбою,
Не рефлексируя о стороне моральной.
Ведь добр наш Пастырь к овцам — сыплет щедро
Рукой, благословениями полной.
Защита наша в нем и упованье!
И чтоб пред ним предстать в одеждах белых,
О снисхождении всевышнем ходатайствуй.»

Бубните вы о милостях небес?
Ну что ж, один вопрос меня смущает;
Ответите — и тут же сыном блудным
Я очи к небу кротко возведу:
Как объяснить себе любовь Творца,
Когда порою проезжаешь мимо
И видишь посредине магистрали
Последствия аварии ужасной:
Еще пары собою испуская,
Висит на искореженном металле,
Изнанкою, разодранная плоть,
На вешалке как рваная рубашка...
Скажите мне, чернители людские:
Где был ваш Бог, когда в объятья детям
Летел по встречной этот самосвал?!
Дремал после обедни? Пил винишко?
Вполуха хору горнему внимая,
Потискивал меж делом ангелочков?
(Ах неужели!) Либо жег костры
Под сумрачным котлом, чтоб тот наполнив
До самых до краев кипящим маслом,
С размаху опрокинуть на геенну —
И тем зубовный скрежет в ней утроить?
Чем лучше он того тирана Рима,
Который зрелищем похожим забавлялся?

Попы ж парируют: «Нет дыма без огня;
В трагедии той, явно, роль сыграли
Грехи родителей, бесовские проделки,
Иль пресловутый человечий фактор». —
Софисты, им лишь б отвертеться как-то.

Я лет до сорока винил людей,
Но после понял, что они — святые
В сравнении с порочностью богов:
Примерно то же это, что равнять
Карманника с отцеубийцей.
«Никто не совершает преступлений», —
Однажды вывел Ренессанса гений.
(У прогрессивно мыслящих существ
На этот счет не может быть двух мнений.)

Итак, истицы, Смерть и Жизнь, — одну из вас
Мать в детстве, видимо, недолюбила,
Ей подлой мачехой была, дав право мстить
Из зависти полуродной сестре
Деструкцией ее всех начинаний.
Делить? — Заразно зло... В змеиной яме
И уж с коварной коброй заодно.
Вот со скамьи обманно осужденных
От чистого и искреннего сердца
Напутственное слово в добрый путь;
Ответного вердикта бумерангом
К вам обращение, вы, сестры-близнецы,
Я шлю: чума на ваши оба дома.