Очерк Прекрасный ветер

Татьяна НИКОЛОГОРСКАЯ
Член Союза писателей России

П Р Е К Р А С Н Ы Й    В Е Т Е Р
/Листки путевого блокнота/

I. ОБГОНЯЯ ГРОЗУ
Автобус мчался из Великих Лук на предельной скорости. Мелькали заросшие, одичавшие поля былых колхозных угодий, серые избёнки без жильцов по прозванью «тЮремок», гребень бескрайнего медвежьего леса, плоская равнина, напоминающая океанское дно – от сурового, сиротского ландшафта у пассажира невольно сжимается сердце, как и от некрасовски-образных названий местных деревень, словно запечатлевших тоску и нескладность жизни…
Даже единственное /на весь трёхчасовой путь!/ стадо пёстрых бурёнок сегодня взор не порадовало: за окнами расхлябанного, старенького автофургончика тяжело наливалось сизым свинцом небо, плясали молнии, с треском распарывал воздух сатанинский грохот грома. Гроза гналась за людьми.
Редкие вначале, струи дождя шумели уже сочным водопадом. Начался кромешный ливень. «Дворники» на лобовом стекле не справлялись с задачей – мутная серая мгла заволакивала путь.
Шофёр давил на «газ» из последних сил, положась на Бога и на русский «авось – была-не была». Он вёл машину почти вслепую.
Женщины в салоне крестились и молчали. Некоторые тихо читали молитву…
Автобус летел, обгоняя грозу. Только бы небесное электричество не садануло в мокрый металл!
Вот и Новоржев. Кто – в Новоржеве? А ну давай быстрей занимай места, некогда; выключай свой зонтик, а что с плащей лужи натекут – чепуха…
Скорее, скорее… Да не проверяй ты билеты, контролёрша!
Автобус полетел на Псков, дальше, стреляя мокрым гравием от колёс, сжигая бензин и сердце шофёра; сквозь березняк и ельник мчало извилистое шоссе… Впереди – ещё грядёт остановка… Ревела буря. Как у Рылеева…
Промелькнул поселковый автопарк. Вырос справа нелепый четырёхэтажный домик, прозванный метко «скворешником». Слева замаячила автостанция.
Машина стала. В салоне пахло гарью. Шофёр обернул к пассажирам своё мужественное лицо:
– Мы сломались! Вылезайте, граждане.  П у ш к и н с к и е   Г о р ы.

;;;;      ;;;;

От сотрудниц пушкиногорского автобусного причала я разузнала, что жизнь и здоровье путешественников – в руках у двух автокомпаний. Одну из них в народе называют «нормальной», а другая, как в издёвку, именуется «Славяне». И не приведи Господи сесть на так называемый «славянский» мотор. Уже   д в а ж д ы   машины застревали в пути, и несчастные туристы – с билетами на поезд, который ждать не будет, и с пустым после отдыха карманом, бились в истерике на Новоржевской улице посёлка, дорогого тысячам паломников.
Слезайте, граждане! Приехали. Конец. Вы – в Пушкинском заповеднике.
Но, покупая билет на   о б р а т н ы й  /заранее обеспеченный себе/ поезд, поинтересуйтесь, «нормальная» или «ненормальная» фирма вас повезёт в Великие Луки или там во Псков…
А название горе-транспортников, у которых рваные железные галоши порой заменяют отремонтированные автобусы, я бы посоветовала поменять, чтобы не срамить высокое имя. «Славяне» ведь тоже бывают разные! Назовите свою металлоломную фирму примерно так… э-ээ… «По щучьему велению». Или «Емелины сани». Отбоя от клиентов не будет!! А шофёру медаль надо дать всё-таки.
;;;;      ;;;;

II. ПЕТРОВСКОЕ…КАШИНО…ДАЛЕЕ ВЕЗДЕ?
Не первый год ходит по заповеднику дополнительный транспорт: помимо рейсовых – появились коммерческие автобусы. За 20 рублей вас довезут от райцентра до турбазы и до гостиницы «Арина Р.» /Я не шучу – вот так, всё сокращаем!/, а за 40 и 50 тугриков – домчат до Тригорского, Петровского и Михайловских рощ. /Рейсовые расценки не намного меньше/.
Радости моей вначале не было предела – а уж пенсионерам-туристам, кому за 70, какое это подспорье, и говорить нечего. А грибникам и рыбакам!
Но эйфория моя быстро улетучилась, когда я услыхала исповедь пожилой дамы – моей соседки по автобусному креслу. Пока мы ждали нашу «тачку» и ехали – каждый «тудакуданадо» – она много чего мне искренне излила.
/Имя собеседницы, из этических соображений, не оглашаю/.
– …Я в Петровском – с младенчества! Домик у меня там, родовой, дедов ещё. Нет – я не постоянно здесь! Корни мои меня сюда тянут. Постоянно сюда наезжаю и стараюсь подольше здесь побыть в тёплое время… Что вам сказать?  З а п о в е д- н и к  после смерти Гейченко  в е т ш а е т. Людям транспорта остро не хватает. Кончится лето – сами знаете – и отменят эти «райские» дополнения. Да, разъедутся по своим столицам и перифериям туристы. А местным жителям каково?! Как бабульке лет 75-80 семь-восемь километров пёхом шагать из Петровского? Да ещё – если зимой, в гололёд, по здешним горкам… Автолавка? Есть она. Бывает, да. Раз в неделю. Да ведь там продуктов мало, и те часто – плохие. Некачественные. А если бани своей нет у некоторых? Им нужна поселковая в субботу. А если заболел кто, а если почта срочно нужна, телеграф?! Ведь не у всех здешних компьютеры имеются и аптеки нужны, и поликлиника. Властям на это наплевать. Власть и деньги портят человека. Видала я такое: одна приезжая тут голодная ходила по селу, картошки клянчила и молочка парного. Работала чуть не уборщицей. А стала большой начальницей – зазналась, нос задрала, барыней живёт, эгоисткой. Вода в селе дурная – её пить вредно. Туда и канализация, и всё идёт. Был родник, был, верно вы говорите! Куда он делся? А всё туда же: в «барские» пределы. Когда был на усадьбе Ганнибалов ремонт колодезной трубы, начальница под это дело  с е б е  пустила вкусную, полезную водичку. А нам – шиш.
Теперь «барыня» новоявленная у себя в поместье, в пруду карпов разводит. Слёзы простого народа её мало волнуют.
Что касается транспорта – ходили мы было жаловаться директору Заповедника Георгию Василевичу. Но его на месте не застать. Да и его наши «болячки» мало интересуют.
К 200-летию Пушкина в 1999-ом году государство выделило Заповеднику много денег. Эти деньги частью освоили, частью распихали себе ловкие люди. Прошла «акция» – и концы в воду. А кто теперь проверит?
О   В а с и л е в и ч е   я говорить спокойно не могу. Оборотень. Не я одна такого мнения? Это верно. Не одна. Написать Путину? Да кому мы только не писали! И – что же? Все наши   б у м а ж н ы е   письма оседают… у районного или областного начальства. И, с отпиской, к нам возвращаются. А на электронные послания реакции нет. Глухо, как у Ихтиандра под водой в морском царстве.
Думаете, здесь каждый только о Пушкине печётся? В людях алчность часто говорит. Желание обогатиться. Те, кто клеймил «Гошу» – Георгия Василевича – в 90-ых, давно … растолстели. И приспособились к нему. Им так проще, удобней. Гадаю: и чего это его из Белоруссии взяли? Не могли в России достать? Говорите – Татьяна Никитина подсобила? Всё может быть. «Собака бывает кусачей только от жизни собачьей…» Хорошо она пела. Мягко она стелет. Да жёстко спать.
Разве Семён Степанович Гейченко потерпел бы такое: дети, так называемые   д о б р о х о т ы, загадали полянку в окрестностях деревни Савкино. Их перевели в дальнюю деревеньку – они и там сеют мусор. И до 12 ночи у них – дискотека! Шум, гам. А людям – корову, козу доить на рассвете надо, деревня   р а н о   спать ложится, да ещё после тяжёлого трудового дня. Где это видано?! Всегда отбой был – в 22 часа! От силы – в 23. А эти иной раз до часа ночи визжат…
Говорите, кашинский автобус пойдёт, вместо коммерческого, рейсовый, с первого сентября? Да что в нём проку? Где   К а ш и н о  – и где Петровское моё?

;;;;;;

На этом наша беседа прервалась. Моя словоохотливая попутчица уехала в  своё ганнибалово село. А я сошла посреди Михайловского леса, на асфальтовом развороте, в десяти минутах ходьбы от Поляны праздников, в 25 – от дома Пушкина. И вот теперь, будто электронная строка, зажглась в моём сознании грустная истина, что заречное Кашино отрезано от цивилизации всё лето, а музейно-заповедное Петровское – осень, зиму и весну. Сладко в этой глуши только тем, у кого – свой мерседес. Голосуй на шоссе, бабуля!
;;;;      ;;;;
III. АУ, ДОКТОР ЧЕХОВ!
Что за удовольствие – смотреть по TV после ужастиков московских последних известий новости псковские! Вам даже скажут, какая погода будет в Пушкинских Горах завтра. Хотя и так ясно: погоды не будет вообще. Как в «Записках сумасшедшего» Гоголя. Мартобря сплошное какое-то. Патология, а не лето.
Вот на днях был сюжет про мой любимый посёлок. Такой, что я от счастья аж прыгала на диване моей хозяйки. Оказывается, на Псковщину вернулось понятие: «ЗЕМСКИЕ ВРАЧИ». Уррр-ра-а! да здравствует Чехов!
Нам рассказали /и показали/ про перспективную молодую медицинскую работницу. У неё редкое имя:  В е ч о р а. Вечора Гавриловна – врач пушкиногорской больницы. Недавно она вернулась из Питера в родные Пушкинские горы. Показали и других молодых «земцев». Значит, возвращаем отечественные традиции? Значит, будет теперь не просто, скажем, терапевт, а терапевт – стоматолог – гинеколог? Или хирург-психиатр – невролог?
Но будем серьёзнее: в условиях /о которых TV не сообщает/ тотальной НЕХВАТКИ в провинции медперсонала нововведение имеет безусловно рациональный смысл. Тем более в нашей многострадальной стране, где законы нынче меняются каждый год, а то и того чаще, а для экспериментов… «Тут уж поприще широко: знай работай да не трусь! Вот за что тебя глубоко я люблю, родная Русь…» Но что это я опять в Некрасова скатилась – мы же в Пушкинском краю?
Широкий профиль пушкиногорской больницы объясняется вот ещё чем: она, прежде   р а й о н н а я,  стала нынче   м е ж р а й о н н о й.
Вспоминаю: несколько лет тому назад хозяйка прежнего моего поселкового пристанища сломала руку – поскользнулась возле пруда.
Пожилой хирург увидел её, бледную и прекрасную, на пороге своего кабинета, и … и сказал он те слова, которые в печатной форме нельзя воспроизвести. Потому что он адски устал – от пьяных драчунов, интеллигентных купальщиц, детей, взрослых, музейщиков, туристов – с переломами, вывихами, черепно-мозговыми травмами… ЭТО БЫЛ ОДИН ХИРУРГ НА ДВА РАЙОНА – ПУШКИНОГОРСКИЙ И НОВОРЖЕВСКИЙ.
Был – потому что нет его больше. Хороший он был специалист и безотказный. Да надорвался на работе. И по нечаянности помер давеча.
Вот почему я желаю Вечоре Гавриловне и Ко укреплять не только чужое, но и своё здоровье. Мы ведь взрослые люди и не сквозь рекламку на жизнь смотрим. Нелёгкая – мягко говоря – доля выпадает новоявленным земским врачам. Хорошие, честные и опытные, знающие медики есть всюду /равно как и их антиподы/. Все в Пушкиногорье хвалят молодую женщину – местного невролога. Но сможет ли  она, допустим, стать столь же искусным гастроэнтерологом? Ничего не утверждаю, только задаю вопрос. Опытный онколог, увидев иную шишку на ноге пациента, скажет: «Не надо её трогать». Гастролёр-незнайка иголкой проткнёт… И саркома вырастет, как на дрожжах.
У многих ли талант – как у Захарьина? Душа и знания – как у доктора Чехова? И какое, милые, сегодня, тысячелетье на дворе? Что могли прадеды современных интеллигентов – осилит ли наше постреволюционное и послевоенное племя?
Впрочем, и о способностях Антона Павловича как доктора – идёт спор. Писателем он был, наверное, более выдающимся, чем врачом.
Трудно сидеть сразу на нескольких стульях.

IV. ЕЩЁ О ПРЕЗРЕННОМ МЕТАЛЛЕ.
До моих «волчьих» ушей зодиакального Зайца донёсся тихий разговор в столовой близ Почтовой улицы. Посетительница жаловалась официантке – явно давней знакомой:
– … Нерентабельной признана турбаза. Хотят закрыть.
– Куда деньги туристов идут?! – вырвалось у собеседницы.
Мне хотелось поверить, что это – послышалось. Но, к сожалению, когда посетительница убежала, её знакомая подтвердила эти слова. Они произвели на меня эффект маленького землетрясения. Так, в два балла…
Уютнейший, зелёный уголок Пушкиногорья – меж посёлком и заповедными рощами. Это не просто спальный район. И не только «оздоровительный комплекс». Здесь проходят самодеятельные спектакли школьников-пушкинистов, здесь постоянно, из года в год, летом собираются фольклористы, проводя свои мастер-классы и вечёрки на радость отдыхающим. Здесь есть библиотека, концертный зал, столовая и буфет с удивительно вкусными ватрушками. Здесь всякий – и свой, и чужой – может попить чаю, купить святогорского мёду, сполоснуться из-под крана, в жару…  А то и взять напрокат велосипед – и умчать в Петровское. Или на Воронич… Здесь всегда мелькают детские сандалеты, летом бьёт маленький фонтан, а рядом с «велосипедной» будкой охранники ловят в прудике карасей. Или туристы кормят хлебом диких уток.
Это место встреч с интересными людьми, бывалыми завсегдатаями Пушкиногорья и новичками. Здесь девочка из Петербурга подарила мне свою картинку: мельница в Михайловском. И в плохую погоду всегда можно переждать дождь на турбазе. Она просветлена берёзами, затенена ёлками, её пейзаж иногда напоминает картину Куинджи; здесь три беседки, несколько коттеджей, особое место для костерка. В Заповедник ежегодно стремятся сотни и сотни посетителей, потому что это место на Земле притягивает неповторимым обаянием!
- Танька, я так рада эти сосны около интерната опять увидеть! – признаётся мне старенькая учительница московской 303-ей школы. –
(Интернатские два корпуса – у лесной дороги в аккурат к турбазе).
Завяжите мне глаза – и приведите сюда. Я узнаю   з а п а х   здешнего леса!
Турбаза – точка общения, обмена информацией, знакомства с обычаями и традициями Заповедника. Здесь и устно, и через объявления на стендах /афиши и прочее/ распространяется информация на тему: что, где, когда в Михайловском и его окрестностях.
И здесь можно  ж и т ь  путнику. Особенно – туристу, приехавшему ненадолго. Ведь  д о л г о  /месяцами/ лучше снимать дешёвый угол в частном секторе. Тем не менее, для сонма туристов по сей день это место – часть чего-то любимого и родного в жизни. Спокойно здесь. К творчеству тянет.
А байки о «нерентабельности» мы не раз слышали.
Так «нерентабельным» было однажды признано недорогое кафе «Визит» на Старой площади посёлка. Однако оно вновь будет открыто – по обещаниям. Вероятно, нашёлся более смекалистый хозяин.
Пусть даже под другим названием, но «инфраструктура» оживёт.
Придумками были и аргументы бизнесмена, что, мол, автобусы с туристами негде на Старой площади оставить. Там, рядом с эстрадой, близ библиотеки и Дома культуры, такое плато для машин огромное – хоть вальс танцуй! …
А вот куда «деваются деньги туристов», оплачивающих недешёвые номера на «нерентабельной» турбазе, - это вопрос к местным властям.
И они должны бы проявить, скажем так, чуть больше патриотического внимания ко всем этим проблемам.
Ведь, в конечном итоге, речь идёт о судьбе  П у ш к и н с к о г о   к р а я . О его тружениках. И обо всех нас, по разным причинам, но  к р о в н о  связанных с этой частицей Родины.

V. НЕ О ХЛЕБЕ ЕДИНОМ.
По статистике – в посёлке и его районе в 70-е годы XX века обитало около 14 000 человек. Сегодня – около 5 000 /в посёлке – 4 000/.
Бегство налицо /хотя есть и несколько иногородних, поменявших Москву или, там, Новокузнецк, или Одессу на Заповедник/.
Что держит всё-таки  н е у е з ж а ю щ и х ? Учительницу, которая проработала в местной школе 30 лет и получает пенсию 7 тысяч?
Оператора отделения связи, которая, на полставке, получает всего три тысячи?
Работницу «Домика няни» в Михайловском, рабочих хоздвора в Михайловском /«у нас крепостное право», – горько шутят иные/?
Свои огороды? Свои молочные реки и кисельные берега?
А может, всё-таки ещё не иссяк ЭНТУЗИАЗМ в русском человеке.
И не о хлебе едином живёт он. Хотя зарплата буфетчицы на турбазе нынче меньше, чем была в 2004-ом. А инфляция – больше…
Заведующая турбазовской библиотекой недавно перенесла тяжёлую операцию. У женщины – законный бюллетень. /Закрывать его надо почему-то ехать в Опочку. Вспоминаю смешное присловье: «От Опоцки три верстоцки, и в боцок один скацок»/.
Наталью Ивановну я застала среди её стеллажей Первого сентября. Она пришла в библиотеку, ещё не закрыв бюллетеня. Работает. Правда, лишь полдня, до 15.00. За так. Безвозмездно. Двухэтажный домик с её квартиркой – в шаговой доступности /неподалёку от тех былинных сосен, которым так радовалась старая учительница русской литературы/. Болеть скучно. Дома не сидится. Вот и тянет к этим тёплым книгам, их растресканным корешкам, их захватанным страницам. Здесь – её, Натальи Ивановны, родное. Здесь – жизнь её настоящая. Она не зарплатой измеряется, а качеством души.
Я всегда приношу Наталье Ивановне новые номера журнала «Природа и человек», дарю библиотеке то книжку Фёдора Абрамова, то философский трактат Серена Къеркегора. На стеллаже современной литературы есть и мои сочинения…
Это здесь, у Натальи Ивановны, я взяла однажды перечитать Лескова, Мельникова-Печерского. И вдруг поняла, какой волшебный  р у с с к и й   я з ы к  мы потеряли, какой драгоценный перл потерян, утрачен нами навсегда! Стала было выписывать речения классиков в тетрадку, да бросила это занятие: там из каждой книги треть книги выписывать нужно.
– Сегодня никто не зашёл, – сетует библиотекарь.
– Оно и понятно, - киваю я. – Первое сентября ведь! Головы другим заняты.
Я осеклась. А почему, собственно, - другим? Как было бы чудесно, если бы именно Первого сентября, после праздничных утренников и первых уроков дети и взрослые пришли сюда – за любимыми книгами. И запомнили бы этот день навсегда. Светлый, великий и трогательный День Знаний.
Гаджеты, компьютеры, интернет потихоньку вытесняют из жизни юного несмышлёныша таинственную, захватывающую романтику общения с ЛЮБИМОЙ КНИГОЙ. Аудио и видеомир заменяют её. Неужели потребность медленного, вдумчивого чтения – и перечитывания лучших книжек, «запойное» общение с Марком Твеном или Диккенсом, Джеком Лондоном или Экзюпери, Кавериным и Беляевым, Булгаковым и Паустовским уходит, как уходят «Азорские острова»? И у человека просто отмирают очередные зародышевые жабры?
Грустно, товарищи. Вот что я вам скажу.

;;;;;;

Мы вышли с Натальей Ивановной из корпуса турбазы – самого длинного, административного. Она направилась по своим делам, а я ещё ненадолго задержалась на лужайке.
Холодало. Осень, первый её день, как-никак. Пасмурный серенький денёк не смущал только детей. С шёлковыми алыми лентами на праздничной одёжке они колбасились возле новенькой беседки; отважно пачкая свои белые колготки, девчонки съезжали с вечных детских искусственных горок, а мамаши кричали им, чтобы они не шалили.
Мальчишки-младшеклассники бегали взапуски. Один кричал другому:
– Кто меня не догнал – тот вонючка!
Тренировалась, училась, подрастала новая человечья поросль.
Кто-то выпускал из трубочек мыльные пузыри.
И они долго реяли, покачиваясь, над лужайкой, будто не хотели исчезать навсегда.

VI. МИХАЙЛОВСКИЕ ЧУДИКИ.
По дороге на посёлок Воронич есть пятачок, именуемый «вертолёткой». Когда-то для какого-то знатного гостя её обустроили. Вертолёт его ждали. Но лично я ни одного вертолёта не видела – ни на ней, ни над ней. А вот слепней и мух /при ожидании знакомых шофёров/ – сполна.
Напротив вертолётки – свежепокрашенная коробочка автобусной остановки. Туда и направлялась я однажды от Савкина-села, созерцая храм Георгия Победоносца на другом Ворониче – одноимённом городище рядом.
В этих местах удивительная тишина. Живая. Настоянная на разнотравье, вздохах сонного ветра и жалобном голосе непонятной птицы. Когда нет бури, эта тишина длится часами. Лишь редкие промельки автомобилей нарушают её.
В прозрачном воздухе копны сена стоят, как башенки, усиливая ощущение объёмности пейзажа, дразня воображение художника.
За спиной у меня – Луговское шоссе. Когда иду по нему от посёлка, спускаясь в долину Сороти, – хочется  л е т е т ь . И вспоминаются знаменитые слова юной Наташи Ростовой…
Мои грёзы нарушили вдруг странные звуки. Мне показалось, что они исходили… из-под земли! Я остановилась. Прислушалась… Нет, не мерещится. Теперь я уже различала не только негромкую  м е л о д и ю , исполняемую будто бы на  б а н д ж о , но и юношеский голос, вторящий ей. Чудеса в решете!
Я осторожно приблизилась к бровке дороги и заглянула в кювет… Там, возле водоотводной трубы, торчащей из дорожной насыпи, пристроился, согнувшись в три погибели, паренёк. Он тихо напевал что-то на английском языке, аккомпанируя себе на инструменте, который показался мне гитарой для детей. Мелодия была приятная: не то фольк-рок, не то кантри. Юноша не обращал на моё появление никакого внимания, хотя, конечно, заметил возникшую над ним напротив солнца фигуру. Мне же не хотелось его тревожить. Мы занимались каждый своим делом: он – играл, я – благодарно слушала. Он пел – я радовалась пению…
В конце концов импровизированный концерт закончился. Мальчишка лет 18-ти выскочил из своей канавы на дорогу и зашагал вместе со мной в западном направлении. Был он среднего роста, худощав, джинсы в обтяжечку. На носу интеллигента сидели очки. За спиной, в небольшом чехле, покоился его музыкальный инструмент. Я не усомнилась в благовоспитанности незнакомца, потому решилась задать ему вопрос: что это за игрушка?
– Гавайская гитара, – объяснил паренёк.
– Вы на ней имитировали банджо?
– Ну да…
Выяснилось, что и он – завсегдатай на этих дорогах Заповедника.
Только его жизнь – надеюсь, счастливая – в самом её волшебном начале.
– Дождик грядёт, - предупредила я, видя растущую над Тригорским огромную тучу. – Инструмент намокнет.
– Не успеет! – махнул рукой бременский музыкант. И вскоре, вильнув на тропу налево, скрылся за белеющими столбиками ограды.
Это была ограда одной важной дачи.
По слухам, дача принадлежала директору Большого театра.

;;;;      ;;;;

Савкина горка – притягательное место над Соротью.
Прощаться с Заповедником лучше всего – здесь, откуда открывается невероятный лирико-эпический вид: на Михайловское, Петровское, на заречье с его деревеньками – Зимари и Дедовцы… Невероятен нынче разлив реки. Здесь, под сенью маленькой часовенки, в тени которой – две простые сосновые скамейки, кого только не встретишь.
Вот и разговорились мы однажды с неким велосипедистом. Держа своего «коня» за руль, он улыбчиво-охотно отвечал на мои вопросы.
– Я – 1960 года рождения. Проживал – от Калининграда до Дальнего Востока. Отец был моряк. За отличную службу имел грамоты от правительства. /Они, во времена кровавые, спасли его от  ГУЛАГа/. Жильё отцу дали в Кёнигсберге – за заслуги. Тогда, после войны, как иногда давала военным? Приходи и живи. Вроде – трофеи эти квартиры. Ну, и вошёл однажды отец в один богатый прусский дом. А там и не прибрано. За столом – видит – женщина сидит. Хорошо одетая. Только – мёртвая. Истлевшая. Скелет. И на коленях у неё – скелетик собачки… И недопитый кофе – чашка на столе.
Бежал отец из этого дома так, что в ушах свистело. Не хотел и не стал жить в жутком жилище.
;;;;

Выясняю, что моего собеседника зовут Сергей Николаевич  Л Е З О В .
Он давно осел во Псковской области. Живёт в посёлке  Д е д о в и ч и .
Хореограф по профессии, руководит он там танцевальным ансамблем                «Ж и в и ц а». Только не простой этот ансамбль, а с изюминкой!
– Я, хореограф, воспитанный на утончённой классике, представьте, увлёкся фольклором! Стал ходить в этнографические экспедиции, изучать старину и… просто  з а б о л е л  Русью! Её песнями, плясками, её обрядами, её старинной одеждой… В моей «Живице» молодёжь не только классику танцует, но и народное. И не только пляшет – поёт!
… Я слушала его быстрый, мягкий говор, смотрела в его добрые, сияющие глаза и понимала: передо мной – редкий, АБСОЛЮТНО СЧАСТЛИВЫЙ человек.
Поразило ещё одно. Прощаясь, Лезов признался мне:
– Во мне смешались литовская, прусская и немецкая кровь. Но я – до мозга костей  р у с с к и й . Я просто русский человек.
… Прохладный июльский денёк. Бреду Поляной праздников. У околицы пушкинской усадьбы мне в глаза бросилась колоритная картина: в окружении моих соотечественников вышагивал огромный  н е г р  с лицом Поля Робсона. Оттенок его кожи был иссиня чёрный, даже, показалось мне, с фиолетовинкой.
Увидев, что я сколупнула гриб с пушкинской опушки, африканец неожиданно широко улыбнулся и приветливо кивнул мне:
– Лисички? А белые – есть?
Речь его была без акцента. Наш человек…
Пришлось объяснить ему, где в Михайловском растут лисички, а где – белые. /Боровики я всегда тайком нахожу под нависшими ветвями у забора, здесь. Научил меня этому покойный Михаил Александрович Дудин, дядя Миша, ленинградский поэт-фронтовик, друг Семёна Степановича Гейченко/.
Негр кивнул мне – и пустился догонять русскую семью, где, видимо, он был давним другом. Наверняка и в Михайловском он – не новичок.
Из глубины веков долетел до меня привет от предков Пушкина, звавшего Африку «своей».


VII. ФИЛОСОФИЯ ФОЛЬКЛОРА.
Вот мы и снова встретились!  Они приехали в Научно-культурный Пушкинский центр из Твери, Пскова, Череповца, Тулы, Перми…
Приехала даже русская община из Латвии. Приехали башкиры – и встали в общий хоровод…
Как всегда, в конце июля начался в Пушкиногорье Фольклорный фестиваль «П с к о в с к и е   ж е м ч у ж и н ы». Его поддерживает консерватория имени Римского-Корсакова/Санкт-Петербург/. Представители Заповедника – тоже члены жюри.
На порожках турбазы – спонтанная мини-конференция на тему «Дети и фольклор». /Уже давно стало ясно, что фестиваль этот – педагогического направления, в основном/. Кутаясь в плащ-пончо от начинающегося дождя, слушаю беседу у главного спального корпуса.
Говорят белоруска из Латвии и педагог Университета имени Л.Н.Толстого из Тулы. Первая – младше, вторая – старше. Первая – вопрошает, вторая – научает.
Вопрос: как пробудить то, что Юнг называл «архетипом»?
Старшая:
– Генетика устарела. ДНК – это прошлый век! Не только на генном, но и на плазменном, биоэнергетическом уровне передаётся информация.
Младшая:
– И всё-таки столько внешних влияний…  Боюсь! Я – мать. Как воспитать вот эту  р у с с к о с т ь ?!
Старшая:
– Не бойтесь. Отведите дочку на полянку. Покажите ей лесной ручей, цветок земляники, берёзку…
Младшая:
– А вдруг забудется?! Вдруг перетянут «буги-вуги»?!
Старшая:
– Д е т с к о е   –  не   п р о п а д а е т ! Знаете, - однажды я посетила, взрослая, деревню. Я давно – городской человек. Но поверьте – запах сена, молока, навоза пробудили что-то такое  р о д н о е  во мне, что я… заплакала. От радости – светлой радости, как в детстве.
Младшая:
– Дочка моя уже «западник», увы. Хотя любит классику, у неё хороший вкус. Но как привить ещё и  р у с с к о с т ь  ребёнку?
Старшая:
– Не отчаивайтесь. Читайте ей русские сказки. Пойте ей русские песни. Моя внучка засыпает под «Утушку луговую» и встаёт под неё. Вот, смотрите и слушайте…
Смотрим. На гаджете мелькают моисеевцы, певцы и танцоры народных ансамблей, звучат знакомые мне с детства песни…
И  в с ё – т а к и   это   г а д ж е т .  А не  п о л я н к а . Старшая – оптимист. /А поживи она годик-другой среди «навоза»…
– Это в детях  о с т а н е т с я !
Я – скептик; встреваю:
– Как знать… Столько соблазнов у эпохи. Кто ответит – меняется или нет наша ментальность ?
… Разговор переходит на другую тему.
О нужных и не нужных усилиях педагогов. Все трое приходим к выводу: НАМ ДАРЯТ ПРИЗВАНИЕ НЕ ЗУБРЁЖКА «БАЗОВОГО» КОМПОНЕНТА, А ФАКУЛЬТАТИВЫ! Школьные кружки, самодеятельные театры, стенгазеты, туристические секции, любительские музеи, те дополнительные занятия, походы, спектакли, откровения в Третьяковской галерее или в Консерватории, которые и становятся в итоге профессией и Судьбой.
Двойками и тройками, испугом и окриком любви к предмету не привьёшь.
Старшая:
– Верю в детей! Ненавижу выпускные!
Я взрываюсь:
– Да ну? Как же так? Выпускной бал – это поэзия!
Младшая возражает:
– Ага, радость, что кончилась  г а д к а я  школа…
/Она ещё очень молода, эта юная мама, и, может быть, ей не очень повезло со школой/. Заступаюсь за свою:
– Моя школа была не «гадкая», а любимая, имени Твардовского! С традициями…
Разговор зашёл о драматизме учительства. Младшая мудрствует:
– Кто ищет благодарности – забудь о профессии учителя!
Но она же, обиняком, обмолвилась, что  п р е д а в а т ь  учителей  г р е ш н о. Напоминаю ей об этом. Она впервые… растерялась. Не знает, что ответить. Старшая надулась на меня за моё неблагодушие…
Пошёл дождик – грибной, мелкий. О таком говорят: бусит, моросит. В своём плаще и капюшоне я была похожа на пасечника. Безветрие посылало струи дождя  в е р т и к а л ь н о  на землю, и капельки сыпались не грушевидные, а горошком, бисером, почти невесомые…
Нам приспела пора расставаться. Младшая хорошо сказала на прощание:
– Здесь, в Заповеднике,  д у ш а  разворачивается. И не хочет  с в е р н у т ь с я  обратно.
… Оставшись в уединении, я подумала, что педагог должен быть немного      р е б ё н к о м .
Ещё я вспомнила трагедию Сухомлинского, когда он увидел своих учеников трактористами, пьянчугами и ушедшими в бытовуху забитыми женщинами. Драчунами, забывшими сентиментальное: «ПОНЕСЁМ БОЛЬНОМУ ПЕТРИКУ ЦВЕТЫ…» Среда заела. Он этого не учёл. Страшно учителю у разбитого корыта романтизма на смертном одре.
Вера Малева сказала мне однажды:
– Симон Соловейчик – идеалист. Он хочет работать только с  и н т е л л и -      г е н т н ы м и  детьми. И в работе педагога видеть только радость.
Вера Малева. Великая киевская учительница с подмосковными корнями. Всю себя она отдала детворе и подросткам, опекая и жалея порой самых «трудных», стараясь сеять доброе в них.
… Наутро хлынул ливень. А я всё думала о фольклоре, о русской душе, о «плазменном» и «полевом» начале. И о том, что в человеческой  л ю б в и  тоже участвует, наверное, астральное нечто, и все эти незримые «поля».

VIII. СТИХИ И ПЕТУХИ НИНЫ НИКОЛАЕВОЙ.
Когда утром кукарекает её петух на Северной улице, мне слышно в моей съёмной комнате на улице Лермонтова.
Мой визит к Нине Андреевне начинается, как театр с раздевалки, тоже с петушиного кукаречья. Глава гарема – огненный царь белых кур – возвещает: гость идёт! Ему вторит пёс Тимка, гавкая и виляя коротким хвостом. /Тимка раньше свободно бегал по посёлку, встречая и провожая гостей. Но последнее время гуляет с хозяйкой, на поводке, наказанный за плохое поведение. Посему грустит, сидит на цепи и размышляет о своей собачьей участи/.
Я глажу Тимку по шелковистой голове и поднимаюсь по угору. В дверях уже стоит хозяйка, смеётся…

 ;;;;      ;;;;

В литературной студии /её ведёт Наталья Лаврецова/ Нину Андреевну Николаеву именуют:  н а ш е   у к р а ш е н и е .
И хотя занимаются у псковской писательницы в группе люди порой более образованные, чем сельская труженица, подкупила она всех студийцев неизвестно откуда взявшимся очарованием стиха.
Наверное, это идёт не от мастерства, не от «школы» /её-то у Нины Андреевны как раз не было/, не от среды /её не было тоже у сельского агронома/, а от «пуза», от сердца, от искренности.  И с т и н н о с т ь . Вот что подкупает в её творчестве. За это можно простить шероховатую строчку. А что  р и т м  у Николаевой не всегда в дружбе с общепринятой гармонией, то даже и это придаёт её опусам своеобразный шарм! В стихах Тютчева, в немецкой лирике нет  г л а д -  к о п и с и  –  на это указывал ещё Афанасий Фет в письме Константину Романову.
Нине Андреевне немало лет. Она – давно на пенсии. Трудится на своём огородном участке. Ждёт приезда дочки и внука из Пскова. /Навещают/.
Ни разу не было, чтобы хозяйка дома на пригорке не прочла мне своих новых стихов! Сделать сборник для детей – наша мечта.
Легенда гласит: поэзия – дело молодое.
Наверное, так и было в Девятнадцатом веке, когда жизнь человеческая длилась недолго, а читающей публики было мало, как и грамотности.
Но я свидетель: совершенствоваться поэт способен и после 70-ти лет. Человечество молодеет!
В стихотворениях Нины Николаевой есть простота. Но нет пустоты. За это я люблю их. И дарю их всем вам!

; Сказ про кота ;
Последний сын у старой кошки,
Что любит греться на окошке,
На свет явился в октябре.
Он белолапый, белогрудый,
А спинка чёрная, как уголь –
Забава нашей детворе.
Последний сын у старой кошки,
Что любит греться на окошке,
Котёнком вышел необычным.
Он не мяукал, что привычно,
Шипел довольно грозно он,
Как будто тигром был рождён.
Подрос сынок у старой кошки,
Что любит греться на окошке.
Стал изменяться цвет у спинки –
Был просто чёрный, стал с рыжинкой.
И весь он стал, как рыжий шарик,
Такой живёт у нас кошарик.
Вот вырос сын у старой кошки,
Что любит греться на окошке.
Вновь белолапый, белогрудый,
А спинка чёрная, как уголь.
А хвост пышнее, чем у белки.
Такие у кота проделки.



; Война миров ;
Вот, кто хозяин на дворе?
Вопрос решается серьёзно.
Не в договорах, а в войне –
И продолжительной, и грозной.

Петух кричит: «Ку-ка-ре-ку,
Тебя я шпорой засеку!»
А Тимка зубы скалит:
«Попробуй, коль достанешь».

И грудь на грудь сойдутся вдруг
В атаке два бойца.
Не разрешить им и в бою
Вопрос свой до конца.

Ведь каждый твёрдо убеждён:
Хозяин он и только он.


* * *
А у нас под яблоней –
Обед для воробьёв.
С веток так и падают,
По зёрнышку: клёв-клёв!
Знают плуты пегие,
Где можно поживиться,
В гости к курам бегают –
Поесть, да и напиться.

Но не всё кормёжка –
Жизнь у воробьёв:
Стережёт их кошка –
Полон рот зубов.
Так что, воробьишки,
Осторожны будьте,
И про эту кошку,
Смотрите, не забудьте!

      * * *
Не торопите время, друзья.
Что прошло, то уже не вернётся.
Только болью в груди отзовётся
От того, что исправить нельзя.

Не торопите время, друзья.
Ещё хочется многое сделать
И на прочность себя проверить,
Да и жизнь, чтоб не даром прошла.

Не торопите время, друзья.
Пусть оно станет вашим другом,
Что идёт с вами жизненным кругом.
Не торопите время, друзья!


IX. ПРОЩАНИЕ С ПУШКИНСКИМ ЛЕТОМ.
Оно всё равно было, хотя лета вроде бы и не было. Расставаться с летом, лесом и Пушкиногорьем больно и сладко. Сладко вспомнить эти стёжки-дорожки, пригоршни витаминных ягод, добрых шофёров, которые всегда подбросят и остановят автобус, где попрошу… Жалко Заповедника, будто без нас, его паломников, он сиротеет и плачет…
В последние дни августа в Михайловском проходят пушкинские конференции. Их материалы выходят впоследствии – отдельными сборниками, и приобрести их в НКЦ всегда можно. Форумы эти, посвящённые годовщинам пушкинской ссылки в Михайловское, - Драгоценный источник знаний для преподавателей высшей и средней школы, краеведов, историков, музейщиков.
Не чаявший, как вырваться из «заточения» вначале, Пушкин благословил эти края впоследствии. Стремился сюда. Эти рощи, эти озёра и луговины подарили ему вдохновение, а нам – «Евгения Онегина» и «Бориса Годунова», дивные, пророческие стихи о Трёх соснах («Вновь я посетил…»).
Давно ли в Тригорском мы отмечали Ольгины именины, смотрели детские спектакли, ловили попутку в Шарабыках? Ходили с Крестным ходом на Воронич?
Лето – оно  л е т и т . И оно пролетело, кануло в Лету, очередное, неповторимое.
У каждого года – своё лицо. У каждого приезда в Пушкиногорье – тоже.
Вот и сентябрь. Вот и пора настала рюкзак собирать – в Москву. Давайте пройдёмся напоследок дорожками Михайловского! ОСЕНЬЮ В ПРИРОДЕ БОЛЬШЕ ПУШКИНА. Это верно подметила однажды Белла Ахмадулина.
Озеро Маленец нынче в эпическом разливе.
Даже тропа на лесной опушке залита водой… Кайф рыболовам! Оборачиваюсь лицом к гейченковской мельнице. Вернусь ли я сюда ещё? Сюда, где моя вторая родина?
– Вер – нёшь – ся – а! – слышится мне еле уловимый, как выдох, ультразвуковой отзыв. Наверное, и впрямь существуют необъяснимые наукой, «плазменные», тончайшие передатчики информации.
                23 сентября 2017года.
                Москва


ПИСЬМО ПУШКИНИСТА, ПИСАТЕЛЯ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА ПОРУДОМИНСКОГО, автора многих книг /издательство «Детская литература» и другие/ – в частности о Гаршине, В.И. Д а л е, поэте Михаиле Михайлове. Среди последних книг Порудоминского – повесть «Пробуждение во сне»; воспоминания «Поверх написанного».

Дорогая Таня!

Несколько раз тебе звонил, без ответа, дело летнее, ты, поди, как всегда в Святых Пушкинских Горах. В первой половине июля была в Москве моя Маша*, побегала там по разным делам, и вдруг подхватил её прекрасный ветер, и они с подругой махнули на несколько дней туда же, в Святые Горы, в Михайловское, Тригорское, Петровское. Пока она там была, я неотрывно бродил вместе с ней по навсегда родным полям, брегам и рощам, а добралась до меня, рассказывала, показывала фотографии, и вовсе погрузился памятью, душой, мечтой в прекрасный мир, в котором (хоть и не сравнюсь с тобой) уже долгие годы непрестанно внутренне обитаю, который дарит мне так много душевных сил.
Живу я, пожалуй, по-стариковски. Мало работаю, пишу редко. Конечно, уже много написано, и за авторами бестселлеров мне не угнаться, но я привык всякий день подходить к верстаку. Жизнь, не загруженная работой, меня огорчает. Читаю тоже немного. За новинками не слежу, да здесь это и непросто. Но, главное, ищу в чтении душевного опыта и хорошей литературы, а это больше и вернее нахожу у классиков. Читаю, например, повести Тургенева – и чувствую себя счастливым читателем. Недалеко от нашего дома большой парк, переходящий в рощу: радуюсь небу, воде, траве, деревьям. Старость – это постоянное путешествие в пространстве прошлого. Тихо устроиться и вспоминать, вспоминать так, что переживаешь былое заново, - какое это увлекательное, трогающее душу занятие.
Жду твоего письма.  Жду, что, по обыкновению, напишешь мне о твоих маршрутах, внешних и внутренних, передвижениях и настроениях. Последние твои стихи, которые ты присылаешь вместе с письмами, очень хороши. В них какая-то мудрая простота и вместе  искренняя молодая свежесть. Присылай ещё, когда захочется.
Всего тебе самого Доброго.
Передай привет тем, кто меня помнит и тем, кому сочтёшь нужным.
Обнимаю тебя.

Владимир Порудоминский
Кёльн, 24 июля 2017

*Маша - Дочь В.Порудоминского