Когда-нибудь всем придётся за веру пострадать

Впервые о грядущей «отставке» Батюшки я узнал перед Сретением, в феврале 2003 года. Впервые после долгого перерыва мне позвонил N, чтобы сказать мне о «нашем общем горе», тем самым в очередной раз подчеркнув свою близость к Батюшке и то, что важные для меня вещи я теперь должен узнавать из его, N, рук. Такой у нас тогда установился «стиль» в общении. «Посмотрим», - сказал я ему и быстро прервал разговор.
Нельзя сказать, чтобы эта новость была совершенно для нас неожиданна. В Батюшке было кое-что, что могло послужить причиной этого события.
Во-первых, он может быть очень горяч. Он особо почитал царя Иоанна Грозного и Григория Распутина. И то, и другое, послужившее, как будто, формальной причиной его отстранения, странно для многих, но не бессмысленно.
Святая Царская Семья не могла допустить к себе случайного человека, тем более так любить его. Много клеветы было вылито на это имя, как и на всю Семью. Даже двойник был Распутина, прилюдно совершавший непотребства. А когда Распутина убили и тело его вытащили из-подо льда, пальцы на правой руке были у него сложены для крестного знамения. И Микушевич говорил, что Распутин был юродивым. Я сам читал писания Распутина, и при всей их простоте, там много очень глубоких и светлых мыслей.
А Иван Грозный жил уже очень давно, и его имя было гораздо проще замазать ложью. Даже Ольга Куликовская-Романова, последняя из ближайших родственников Царя, писала о боярско-дворянско-коммунистическо-либеральной клевете, исказившей историю России. Кроме того, есть исторические сведения, что имя Иоанна Грозного включалось в рукописные святцы как имя московского местночтимого святого, кажется, вплоть до XVII века.
Так что всё это, действительно, не причины. Разве что, то можно поставить ему в вину, что он спешил, шёл как бы впереди Церкви, тем более в нынешнее время всяких страстей вокруг этих имён. Но с чего-то ведь должно начинаться почитание святых до их официальной канонизации. Ведь так же было и с Царской Семьёй. А вдруг это действительно истинные святые, лишь оболганные за десятилетия и века? В чём же Батюшка погрешил?
Более сложно дело обстоит с личной жизнью Батюшки. Но это произошло с ним давно, и он всё равно ещё лет пять служил, и оставался для нас истинным отцом, которого все мы любили, который нас вёл, поддерживал, исцелял, утешал… Те, кто не мог вместить эту историю (......), кто не смог этого вместить, те давно уже сами ушли. А мы поняли, что Батюшка прав. Просто это видно. Внутреннюю правду невозможно подделать. И Батюшка-то всё равно может быть святым. И только Сам Бог может до конца понять его жизнь и рассудить её.
Не зря отец Николай (Гурьянов) его ценил и уважал, и специально приглашал приехать к себе на остров. Всякий, истинно знающий Батюшку, скажет, что это не простой, но очень глубокий и сильный духовно человек. По его собственным словам, ему дважды являлся священномученик Серафим (Чичагов), сто лет назад бывший настоятелем нашего храма. Приходила к нему и Матерь Божия, ещё в самом начале его духовного пути и говорила: «N-н, вставай!» (т.е. духовно поднимайся на ноги; а он тогда в больнице лежал психиатрической, куда он попал после того, как не пошёл в армию). И у матушки Матроны уже недавно слышал он голос её, говоривший ему, что надо быть добрым и делать людям добро – это в его-то положении запрещённого в служении священника… Т.е., как он сказал, - «варить кашу из топора», делать что-то из ничего. И я этому всему верю, и не могу не верить, потому что вижу, что он говорит правду, и эта правда имеет отношение также и ко мне.
Я приехал в храм в пятницу, через два дня после отстранения Батюшки, по пути на работу. У Батюшки были красные круги вокруг глаз. Таким я его никогда не видел. Я встретил страдающую любовь. Я увидел, что он любит меня. Я понял, что нужно оставаться с ним. Сердцем понял. Я – его часть, моё ожившее сердце – часть его живого сердца. Глубока эта тайна. Я понял, что у меня просто нет выбора. Всё решено за меня.
После того, как я понял, что мне нужно оставаться с Батюшкой, я дважды видел во сне старца Николая Гурьянова. Это было так просто и естественно, а слова его во сне были так глубоки и значительны…
Первый сон был таков. Я сдаю экзамен. Передо мною лист бумаги, весь исписанный мною какими-то формулами и рисунками, в конце стоит знак корня, под ним – моя фамилия, печатными буквами. И я очень переживаю, так как не знаю, что дальше писать. Я поднимаюсь со своего места и иду по коридору. Выхожу в какую-то «рекреацию» и вижу сидящего в ней спиной ко мне отца Николая. Ни капли этому не удивившись, а только обрадовавшись, что у него можно будет спросить, я подошёл к нему, поздоровался и стал говорить, что сдаю экзамен и не знаю, что дальше писать. Он стал меня успокаивать и говорить, что это ничего страшного, что я могу взять этот листок домой и там всё как следует обдумать. Я стал успокаиваться и облегчённо сказал ему, что, вот, даже сердце болеть стало. «Вообще, - говорю, - сердце последнее время часто болит», - что соответствовало действительности наяву и беспокоило меня. И отец Николай, а это, несомненно, был он, глядя чуть в сторону, сказал мне: «С помощью Божией всё победишь. А это пройдёт». Я стоял и смотрел в его глаза. Они были синие-синие. Я как будто приходил в себя в этот момент, постепенно соображая, что я сплю. «Ну, я пойду», - сказал я ему. Он молча кивнул головой, всё так же смотря чуть в сторону от меня. Я пошёл… И проснулся. Сон был несколько месяцев назад. Сердце уже давно не болит.
Второй сон был ещё проще. Мы с Алесей и детками жили в каком-то деревянном домике. Мы собирались укладывать деток спать. И вместе с Колей пошли на ту половину дома, которую занимал отец Николай. Он сидел в креслице на дворе. Мы стали желать ему спокойной ночи. А он благословил нас и спросил, во сколько у нас детки обычно засыпают. Мы сказали, что около половины одиннадцатого. «Ну вы тогда часов в одиннадцать приходите ко мне», - сказал он нам. И я проснулся с чувством радости, что батюшка Николай позвал нас к себе пообщаться. Наш Батюшка потом сказал, что это он приглашал молиться ему… И про первый сон он хорошо отозвался. «Да, - говорит, - хорошо. Главное, что с Божьей помощью».
Никогда до этого мне никто из святых не снился. Только один раз было нечто, похожее на явление во сне святителя Николая. Но здесь было другое, то, что бывало до этого только один раз, по особому Промыслу Божию надо мной. Это уже было ОБЩЕНИЕ. И это со мной-то, с дубом. Очевидно, произошло это только потому, что я остался вместе с Батюшкой, вошёл в эту тайну. И это чувство, чувство приобщённости к глубокой тайне, оно теперь всегда с нами, покрывая собою все те тяготы нашего положения, которые неизбежно возникли вслед за удалением Батюшки из храма.
Также один сон приснился Алесе. Она была в храме и стояла в очереди на исповедь. Ей кто-то сказал, что исповедует отец Кирилл (Павлов), один из двух оставшихся старцев, признанных всем православным миром (отец Николай Гурьянов, третий старец, умер). Отец Кирилл, кстати, живёт недалеко от нас, в Переделкино. Когда подошла очередь, Алеся увидела, что отец Кирилл выглядит в точности как отец Николай. Но она точно знала, что это отец Кирилл. Приблизившись к нему, она ощутила, что ему известно всё, что есть в её душе, что она перед ним как голая, он видит её всю, всю нечистоту, всё плохое и некрасивое, что есть в ней. От этого несомненного ощущения она заплакала. А отец Кирилл, тот который был как отец Николай, сказал ей, чтобы она не плакала, он будет молиться за неё и Господь всё покроет. Когда этот сон я рассказал Батюшке, он сказал, что через нас это и ему было сказано – что если мы сохраним мягкость, Господь нас всех покроет в том положении, в котором мы оказались…
Были также сны о нашем и храме и новом настоятеле. Эти сны снятся очень многим людям в нашем приходе, даже я видел такой сон. Общее содержание снов то, что храм опустел, лишился благодати, молиться в нём негде, а о.Иосиф предстаёт в ужасном виде. Икон нет. Пустота и мрак. Да, конечно, сны – это сны, но один святой отец говорил, что всё же есть сны, в которых душе сообщается кое-что, той душе, которая трудится над очищением своих чувств. Эти сны запечатлеваются в памяти на годы и называются зрениями, созерцаниями. Совершенным людям бывают и откровения во сне. А обычные сны быстро забываются.
Где-то три месяца мы выжидали. Присматривались. Увидели, что новый священник совершенно чужой. И почувствовали себя сиротами. В одно из посещений храма я встретил там NN, нашу старосту. Это очень хорошая женщина лет сорока пяти, очень духовно просвещённая, сама могущая многое сказать и поддержать. Я рассказал ей о нашем внутреннем состоянии, а также о тех моих недоумениях в отношении к Батюшке, которые накопились у меня за последнее время его служения. Она меня внимательно выслушала и во многом утешила, указав ту несомненную внутреннюю пользу, которую я получил в результате всех этих событий. А потом она нам позвонила и дала телефон Батюшки. Это было радостное событие. Вряд ли кто-нибудь поймёт эти чувства, если сам их не переживёт. Общение с Батюшкой, даже по телефону, заменило нам причастие. Как будто, общаясь с ним, мы получали часть того духа Христова, за который он и страдает теперь. Мы ощущали смысл своего собственного положения и благословение на него свыше. Радость мы чувствовали. А те из наших, кто причащались у других священников, говорили, что уже не ощущают той радости, как будто это совсем иные причастия, которые уже не могут их духовно поддержать. Вот какие удивительные и странные вещи выясняются из опыта. Если кто-нибудь сказал нам что-то подобное несколькими месяцами ранее, мы бы не поверили и осудили такого человека. Но жизнь, а через неё Господь, нам всё показали на пальцах.
Однажды, несколько лет назад, Алесе снился следующий сон. Она разговаривала с Батюшкой. И он говорил ей, какой я хороший. Как я всё терплю, что он мне говорит, кротко и преданно смотря в его глаза (а он говорил мне много просто уничтожающих вещей). «И, - сказал он, - если дело так пойдёт и дальше, то дойдёт и до непосредственного причастия». Интересно, что эти слова были произнесены потом мне Батюшкой на одной из исповедей. Всё, кроме преданности и кротости и «непосредственного причастия». «Да хороший ты, хороший, - сказал он. – Раз терпишь всё, что я тебе говорю, значит, хороший». А я ведь такой, дуболоб, я ценю только слова суровые и грозные, милостивые и любовные слова мне долго казались пустыми и бессильными. Это только сейчас я уже оценил их.
Когда я встречал Батюшку в храме летом после его отставки, он стал говорить вещи, которые до этого никогда нам не говорил. Он стал говорить, что все эти церковные службы и молитвы есть только средства для стяжания любви, что сами по себе они ничего не значат и когда их превращают в нечто самодовлеющее, они обесцениваются. А именно это было чертой нового священника, отца Иосифа: продолжительные службы и молитвословия, и полный внутренний холод, холод могилы. И ещё Батюшка сказал, что смысл причастия не в тех «кусочках», которые мы съедаем на литургии – «там съел кусочек, тут съел», - нет, смысл в том, чтобы потом причаститься страданиям Христовым, и это уже будет истинное причастие. Я вспоминаю теперь, что нечто подобное он всё-таки говаривал, но по-настоящему услышали мы это только в это лето. И вот мы вступили в эту полосу своей жизни, когда мы должны приобщиться страданиям Христовым. Я сказал Батюшке, что мы с ним и что Сонечка за него молится. Попрощался. Мы расцеловались. Я вышел из храма. Была великолепная, дивная, какая-то райская солнечная, тихая погода с лёгким обдувающим ветерком. Он вышел вслед за мной. И сказал: «Царь как страдал... А мы уж что? И мы пострадаем».
И вот теперь мы начинаем постепенно постигать всю глубину Батюшкиных слов, когда мы должны сохранять Батюшкин дух, но уже без храма, без исповеди и причастия, почти без общения с ним самим… И нас уже выселяют из нашей трёхкомнатной квартиры в Солнцево, то есть, конечно, не нашей, но той, в которой мы жили, спокойно и тихо, своей маленькой семьёй, целые три года. И надвигается на нас туча Чертаново, где неизвестно, что нас ждёт… И что мы можем противопоставить этому мраку? Только свою веру и смирение, и терпение, и молитву… Нас ждут испытания. Сколько они продлятся, мы не знаем. И можем только просить Господа, чтобы не оставил Он нас и вывел через все жизненные лабиринты к Своему вечному Царствию, где не будет уже никаких страданий, но все мы, любящие друг друга, вечно будем вместе. 9-10 июля 2004 года

Все эти события были давно, и были только частью того очень напряженного и трудного, длительного духовного и жизненного пути, который мы пережили за 26 лет в Церкви - из которых 13 пробыли, сами того не желая, не ожидая и почти помимо своей воли - в расколе. Общее чувство, вынесенное из этого состояния таково, что никто не может сохраниться в нём неповрежденным. Нарушение закона расплющит любого человека, выветрит из него благой дух. Но трагедия раскола в том, что уходящие в него несут в себе некую правду, которая не была услышана и без которой Церковь беднеет. Так было еще со старообрядцами, о чем чуткие духовно люди говорят. Отец Николай Гурьянов говорил, например, что термин "царебожие" означает, что употребляющим его не нужен ни Царь, ни Бог. И он считал, что не любящий Царя и Россию, не может и Бога любить... На таких тонкостях и деталях ловко играет лукавый и очень жестко, безжалостно и жестоко начинает Церковь терзать расколами. Никому и никогда, ни под каким видом не советуем мы уходить из Патриаршей Церкви. Поймете, во что вляпались, уже когда может быть слишком поздно. Всё там медленно, но верно меняет свой знак. А Церковь Свою Господь всегда поправит, даже если и заблуждается она. Церковь - живая. И все ее болезни и трудности нужно переносить вместе с ней. Пережитые духовные скорби - очень велики. Пожалуй, всю оставшуюся жизнь придется мало-помалу в себя приходить. И практически - начинать всё с начала. 8.07.2021

https:// ridero.ru/books/zhelayu_spaseniya_tebe/