Лето в Бадене Цыпкина

Внушена бытующая характеристика,
что эмоциональный накал,
моя балконная флористика,
прерогатива поэтов.
Но я выдохну колечко странного призрака в легкие курильщика,
из твоего сегодняшнего письма выписка,
не желтое, не зеленое, нужная выдержка,
кисонька и кайма ажурного лифчика вечером, а пока...
Витя, я читала невероятного писателя,
думала многократно исхоженное поле, а нет,
всепоглощающий, отчуждающий
стиль, обзавестись таким невозможно,
уснастить придавая правдоподобию грусть невозможно.
Двойная экспозиция,
хроника, автобиография от художественной литературы не отделена, 
гений, как ты гений!  Только другой.
Гонение раскаяния, жар любовной лихорадки, ревность к бесстрашию. 
Еврейчик по имени Цыпкин, одержимый Достоевским,
в начале века пишет рэп.
Пишет рэп, Витя. 
У меня дыхание сперло от такого писательского упорства,
предложения длиной в параграф,
в момент секса Феди с Аней
он представляет себя на каторге,
где в зарешетчатые окна ломятся свидетели его унижения,
и не позволяют испытать всей полноты ощущений.
Все это среди пигмеев, галерей, излюбленной Достоевским Сикстинской Мадонной
он фантазирует, фанфикшен на фанфикшене, зная, что Достоевский не любил евреев,
одержим им, влюблен в русскую литературу.
И необозримым снежным пространством
фантазии напирают с увеличивающимся постоянством,
мое балконное табачное христианство.
Я на второй странице, допишу вечером.
Должна была поделиться.
А ты говорил, что мне сказать нечего...