Черные гончие, призраки степи

Черные гончие, призраки степи,
Прячутся в сизой пене бурана,
Рыщут по снегу и бряцают цепью,
Их не берет ни холод, ни рана.

В гнильных канавах раскрытых глазниц,
В голой ухмылке с ошметками чресл
Вмерзло мученье человеческих лиц,
А я, словно череп, болезненно весел!
И бледен, как ночь в серебряной ряби.
Иду, а за мной, точно войско арабов,
Растет злобной тучей клубящийся дым.
Их много,
а я
один.

В их крови ядреной, как йод,
В их черепе желтом от жёлчи
Не течет кислород,
Но циркулируют щелочи.

В морозных угодьях я Сехримнир,
Мертвым героям поднесенный на пир.
Пустыми глазами из стужи
Они наблюдают за мной.
Шкурами внутрь, скелетом наружу,
Рассеянный в инее рой.

Я знаю, что мне не помочь,
Шелестят когти по насту.
Вечная Варфоломеева ночь,
Я буду умирать часто!

Черные гончие, черные тени,
В снежной пустыне, как привидения,
Что волчьей стаей несутся за мной,
Я ваш, убивайте и летите домой!

Звери
С зубами выщербленными
На мордах выщеренных
Из облака серы
Бросятся
И вцепятся в переносицу.
Порвут, растерзают на лоскутки
Во славу кровавому Молоху,
Кишечник и жилы скрутили в клубки,
Ребра в труху перемолоты.

Страшные сны, на существ не похожие,
Сунув пасть в человечью кожу,
Трубочки вен потревожат
Шевеленьем опарышей.
Белых и маленьких, как цветочки у ландышей.
А на рассвете
Расплющатся в длинные тени.

И лягут под мрачные, криворукие ели.

Лежу, приконченный
Черными гончими.
С телом в дырочку, как от пуль,
Вспоминаю родимый улей.

Трутни, языками дождя выхолощенные,
Плещутся на бульваре.
А я, угрюмый, обиженный,
Харкаю гноем в яме.

Кому же я нужен, изжеванный тварями,
Бессмертными и бесплотными,
Не изученными словарями,
Но живущими в полотнах
Врубеля?
Перерубленный
червями,
Вздувшийся пузырями,
Как в Венеции каналы,
Окровавленный,
Словно шапочка кардинала,
Лабиринт с минотавром!

Мне нравится карта — Дама, черви,
Как богиня из пены,
Она вышла из черни,
И я перед ней склоняюсь почтенно,
Что пред королевой герцог,
Ведь Дама червей сожрала мое сердце.

Белая карта в красной краске,
Как в румяных пятнах.
Я Василису из сказки
Держу в кощеевых лапах.
Солнечным бликом алконост
Вьется в лазоревой выси.
Плавает в синем мареве гроз,
Цепляясь за звездные кисти.
Он высоко, как планеты,
Кометы,
А я под землей — я покойник!
Дергает лапками, дышит,
Тащится по подоконнику
Комар, ободравший крылышки.
Он не поднимется выше!
Черствый, безжизненный груз,
Камень на шее Аленушки,
Не король и не туз,
а
Трефовая двойка!
Я говорю страшно и громко,
Волнуя вечернюю тишь.
Я говорю — ты молчишь.

Чешуи мерцают радужные дуги,
Но не все то злато, что блестит.
Там не драгоценность — только угли,
Падший рыцарь водружен на щит.
Попытался встать и рухнул снова
Пьяненький, ничтожный Мармеладов...

Нам не давит голову корона.
Нам, скорей, терновый венец надо.

Мировым змеем тебя обниму,
Ты в кольцах моих закружишься,
Чтобы не по-одному
Гибнуть в чернильном ужасе.

Дарвин — дьявол!
Бог ушел, дверь открытой оставил.
Мы нелюбимые дети,
Таких он в Египте пустил на убой.
Нас под стенами Дита замучают плетью
Женщины с собачьей головой.
Плоть, кровь и веселье скормим народу,
Они дышат синильным, удушливым газом,
Они хлещут ртуть, как живую воду,
Им нравится то, что для нас безобразно.
Сняв шапки, они заходят в чертог
И рабами вымаливают признание,
Облобызывая сапог
Безжалостного хозяина.

Пусть попрыгают на костях!
И пройдутся по солнечному сплетению.
Я и так весь в багровых словах
Головного кровотечения.

Голос сквозь воздух режется
Воплями мандрагорова саженца.
Я исступленно, по капле
Роняю кислотный сок
И вытираю марлей
Искусанный, вспоротый бок.

Мы на съедение призваны
К быкоголовым извергам.
Пусть жрут древолазов в яде
И валятся
В ярком наряде
После задорной здравицы!

А за прутьями мозга
Пустынная бездна,
Мрак без огненных розог,
Тихий и безболезненный.
Одно избавление есть от черных хищников,
Что по Арбату нас без устали ищут.

Мы, как в подземелья Неронова дворца,
Спустимся туда
Без апостолов и творца.
А за нами пусть дальше жужжат города.

Пусть, пусть!
Мы истлели сухими листьями.
Пусть в эликсирах они топят грусть,
А из нас все слова уже вытекли.

Трутни, языками дождя выхолощенные,
Плещутся на бульваре.
А я, угрюмый, обиженный,
Харкаю гноем в яме.