В тот год, когда кончилось лето...

– Слышал новую песню Цоя? – спросил меня Эд. – «Кончится лето» называется.

Эд был мой одноклассник и верный друг.

Я сразу же засыпал его вопросами:

– Еще нет, а ты где ее слышал? Есть текст песни? Дашь списать?

Мы с Эдом были (впрочем, как и почти вся страна в те годы!) безумными фанатами Цоя и группы «Кино». Мы, как пылесос, втягивали в свои домашние архивы все, что касалось Виктора и его парней – скупали любые носители с песнями, переписывали в тетради тексты новых произведений, посещали все уфимские концерты, гонялись за автографами, подражали. Я носил в те годы челку, как у Цоя, и выпячивал вперед, как и Витя, подбородок, пытаясь отзеркалить его манеру исполнения.

***
Заканчивалось лето 1990 года.
Я отстрелялся на «госниках» и, защитив диплом, попрощался со строительным техникумом, поступив, без экзаменов, по собеседованию, на строительный факультет нефтяного института.

А Эд защитился в техникуме механизации и учета, и его, тоже только по собеседованию, взяли в авиационный институт.

В середине лета мы с Эдом просто слонялись по городу – скучали и не знали, как убить время до нового учебного года.

До июля еще было чем заняться: я по вечерам, почти каждый день, посещал тренажерку у Рима на «Калининском универмаге» и занятия по рукопашке, которые вел у нас Олег Велигодский – кумир черниковских пацанов тех лет.

Но в середине июля оба тренера засобирались в отпуска до конца лета, и в городе стало находиться нестерпимо скучно.

***
После апрельских выступлений Цоя и его группы в нашем городе мы сильно с Эдом поиздержались. Билеты на концерты стоили по пять рублей, а мы умудрились посетить все восемь выступлений, которые проходили в местном дворце спорта!

Нам нужны были деньги – на «жили-были» и на наше фанатское хобби.

И мы приняли решение устроиться на работу в пионерский лагерь на последний августовский заезд «парашютистами». Таким громким словом называли работников, собирающих мусор из уличных урн и кухонных бачков с последующей загрузкой всего этого «богатства» в спецмашины, которые раз в два-три дня приезжали из города.

***
Лагерь назывался «Альбатрос».
Наша работа была «не бей лежачего» – за пару-тройку часов мы делали то, что от нас требовалось, и потом были свободны.

Я навел мосты в сторону лагерного пищеблока и познакомился с красавицей-поварихой Ксюхой В.

Она тоже подрабатывала после окончания поварского училища и планировала осенью трудоустраиваться в столовую одного из наших нефтеперерабатывающих заводов.

Жила она, как и мы, в Черниковке, в районе «Восьмиэтажек» – двух и единственных в этом «городе рабочих» домов с лифтами. В народе ходили байки, будто «Восьмиэтажки» – это секретные объекты и лифтовые шахты – это шахты для пуска ракет, находившихся в подвале.

Отец у Ксюхи тоже хаживал в черниковские тренажерные залы и был на районе в достаточном авторитете.

***
– У меня никогда еще не было этого, – сказала шепотом Ксюха, когда мы остались с ней наедине в маленькой каморке – в складском помещении для хранения чемоданов первого пионерского отряда, в которое меня подселили и за подработку (выдачу чемоданов детям – каждый день, по расписанию, в одно и то же время) доплачивали небольшую денежку.

– У меня тоже, – ответил я.

Но каждый из нас думал и говорил о разных вещах: Ксюша о том, что у нее еще не было ни с кем… этого… волшебства – вроде бы так сейчас иносказательно выражается нынешняя молодежь.

Я же говорил о том, что у меня еще не было девушки, у которой еще никогда не было... этого… – волшебства.
…
Мне повезло: весь заезд меня вкусно и от пуза кормили и весь заезд был просто фантастически волшебным!

***
Была середина августа.
Погода стояла шикарная. Смена шла великолепно.
Я частенько помогал вожатым своего отряда, чтобы они могли поспать лишний часок-другой – забирал (без согласования с руководством, на свой страх и риск) отряд на рыбалку во время тихого часа на старицу реки Уфимки или гонял мяч на футбольном поле, расположенном рядом с плацем, на котором проходили общие лагерные линейки.

В ночь с 14 на 15 августа разверзлись хляби небесные и поднялся ураганный ветер – на землю, казалось, обрушились водопады.

Работы на утро нам, парашютистам, прибавилось значительно – сливать всю воду, скопившуюся в урнах, прочищать ливневки, собирать мусор, который разметала по территории непогода.

***
«Цой погиб! Витя разбился», – услышали мы крики со стороны административного корпуса.

Уже через час возле здания собралась целая толпа – здесь были почти все молодые наемные сотрудники, многие вожатые и даже несколько пионеров из старших отрядов.

Мы с Эдом тоже пришли.
Мы находились в шоковом состоянии. Многие тогда были в шоке.

Сотовых в России (точнее – в СССР) в 90-м году еще не было...

Многие не верили. Все ждали, когда начальник лагеря созвонится с городом и узнает, достоверна ли новость, и уточнит подробности, если все же эта страшная весть окажется правдивой.

Со всех сторон слышался шепот: никто не смел говорить громко.

Начальник вышел на крыльцо и… «и сказал одно лишь слово»: - Да...

Повисла жуткая гробовая тишина, которую через паузу нарушил девичий плач – кто-то из девчонок заплакал навзрыд.

***
– Парни, давайте проводим Виктора красиво! – предложил кто-то из сотрудников.

Было принято решение разделиться на команды:
– кто-то поехал за спиртным в город (а достать его в те годы «сухого закона» было неимоверно тяжело), и даже начальник лагеря, узнав о поездке, не сказал ничего против;
– кто-то, в основном девушки и девочки-подростки из старших отрядов, решили украсить клуб – были подготовлены свечи, простые спичечные коробки… навешены черные траурные ленты;
– диджеи готовились по-своему.

И вот в набитом битком (пероналом, вожатыми и детьми) клубе зазвучала первая композиция.

Это была песня «Кончится лето».

Почти у каждого в руках была свеча или просто спички. И пару сотен огоньков вспыхнули, заколыхались в попытке разогнать по углам страшную тьму, которая успела пробраться и в наши души, в наши сердца – разогнать эту тьму безнадежности.

Уже ни у кого не оставалось сомнений, что это все взаправду, что это не сон, что никто не позвонит и не скажет: «Цой жив!»

***
«…Птицей стучится в жилах кровь.
Вера да надежда любовь…»

Я прощался… Прощался со своей верой, что буду жить вечно и... И «заедала меня тоска, верная подруга моя».
Я прощался со своей надеждой на вселенскую справедливость – жизнь не справедлива. И тому городу, откуда пошла эта несправедливость «…две тысячи лет, прожитых под светом звезды по имени Солнце».
Я прощался со своей любовью – человеческой братской любовью к тому, «…кто судьбой стал больше любим... кто жил по законам другим... и кому досталось умереть молодым».
«...И я пишу тебе письмо
Про то, что больше не могу смотреть на дерьмо,
Про то, что больше нет сил,
Про то, что я почти запил, но не забыл тебя.
…
И… И я жду ответа, больше надежд нету.
Ведь скоро кончится лето. Это...»

И скоро страна поменяет свое название и свои лозунги.
И скоро наступят страшные перестроечные годы.
И умрет через несколько лет Ксюша В. от передозировки наркотиками.
И сядет в тюрьму начальник пионерского лагеря, убив насильников своей дочери.
И разобьется, по моей вине, наша дружба с Эдом.
И сам я проживу, no regrets, нелегкую, насыщенную невероятными событиями жизнь – иногда благоприятными и позитивными, а иногда жестокими, трудными и невыносимыми.
Но!

Но «если есть в кармане пачка сигарет…»