ПАРК

                Человек одинокий, и другого нет /Екклесиаст 4:8 /               

   Пока что можно сказать с достоверностью только одно: cogito ergo sum. И это cogito меня бесконечно тяготит. Если бы не оно, мне было бы, наверное, наплевать, а так я мучаюсь, в панике чего-то ищу и не могу найти, потому что, и эта мысль ко мне последнее время приходит довольно часто, скорее всего ''это самое'' просто не существует. Что же я все-таки ищу? Вещицу, случайно оброненную зазевавшимся прохожим? Дорогу? Путь? Я поднимаю опавший лист и вглядываюсь в него, как будто пытаюсь найти разгадку то ли его самого, а то ли себя, и ничего не найдя, подбрасываю его вверх, давая ему насладиться еще раз последним полетом – такая маленькая смерть на бис – и  долго смотрю на его медленный, нежный танец, пропитанный грустью обреченности, и от этого я тоже становлюсь грустен. А потом я вновь продолжаю свой путь, пытаясь по дороге понять, что же я все-таки потерял.   
Но на самом деле это не я потерял – это меня потеряли. Я маленький ребенок, которого потеряли в огромном парке вечности, и который не знает дороги домой. Этому ребенку холодно и страшно. Он совсем одинок, и когда приходит ночь, он забивается под какой-нибудь куст, что помягче да пораскидистей, и плачет. Впрочем, я уже давно не плакал. Мои слезы высохли от пронизывающего насквозь ветра и палящего солнца. Мне слишком часто плохо, чтобы плакать. А иначе я не могу. Я ложусь на мягкое мое маленькое ложе из опавших листьев и, укрывшись ветвями доброго куста, не требующего благодарности за скромный приют, засыпаю, чтобы там, вдали от боли и страха, видеть волшебные сны, так похожие на мой волшебный парк, но прекрасные, потому что лишены этого самого, мной ненавистного, cogito.
Вы мне говорите: геометрия Эвклида, геометрия Лобачевского, Римана, какие-то ****ские полупространства квантовой физики… Для меня есть только одна, единственная и неповторимая, геометрия осени с ее бесконечными пространствами красочных листьев, кружащихся в вальсе смерти, и одиноких дорог, покрытые слякотью и грустью, испачканные в полупрозрачные тона великого серого цвета, что стирает границы между материей и духом, в существовании которого я уверен абсолютно.
Но что такое: уверен? Ведь это не больше, чем просто мое уставшее сознание вступает в спор с самим собой и доказывает свою точку зрения, которую завтра же может сменить, потому что пойдет дождь и смоет все следы прошлых переживаний, а завтра будет дождь, и слезы неба превратятся в мои слезы и я не буду так одинок.
Я человек дождя, ибо он есть то живое, что мне необходимо, что меня не опустошает, и что так сладостно, когда душа так высохла и просит ласки.