Нанай бабушка - с татарского

- Доброе утро, балам (дитя). Вставай, я сделала твои любимые блинчики.

Нанай нагнулась к постели и откинув одеяло стала тормошить меня, а затем, видя мое не желание просыпаться, стала щекотать. Я стал выворачиваться, как маленький ужик и смеяться… И она тоже засмеялась, глядя как я весь сжимаюсь от щекотки.

Смеялась нанай заразительно - любой человек, услышав ее смех, начинал улыбаться или тоже смеяться или даже хохотать…

- Нанай, сделай мне «усюсюшечки», - попросил я и она, сжав мои плечи своими руками, стала передвигать их вдоль боков моего тела, вниз, в район груди.. живота.. моей попы, приговаривая при этом:

- Усь (расти), балам, усь…  Усь, усь, усь!..
 
Очередной день счастливых летних каникул набирал свои обороты.

***
Ах, какие нанай делала блинчики!..

На молоке и каком-то еще дополнительно секретном ингредиенте, который знала только она. Блинчики получались очень тонкими и как-бы воздушными. Однако, при этом, я наедался с двух-трех, а мой папа с четырех-пяти!

Мама, сколько ни старалась, таких блинчиков делать не умела.

***
Нанай осталась сиротой, будучи еще маленькой девочкой, вовремя красного революционного террора. Ее родителей раскулачили и сослали в Сибирь. Больше о них никто и никогда не слышал…

А нанай приютили какие-то очень дальние родственники. Когда она рассказывала о своем трудном детстве я думал о том, что, наверное, сказку про Золушку писали с нее.

- Абый, апа (дядя, тетя), можно уже мне, тоже, ходить в школу учиться? - так она спрашивала, раз в неделю, своих дальних родственников у которых жила.

Однако абый только посмеивался и приговаривал:

- Нет еще, Магира. Работы по дому много. Когда поменьше станет, тогда и пойдешь.

А апа всегда молчала. Только опускала голову и вытирала глаза подолом передника…

И еще много лет нанай, даже уже став взрослой, ставила крестик вместо подписи.

***
- Ма-ма мы-ла ра-му.

Я учил нанай читать по детской азбуке.

Мне шел девятый год, а ей шестьдесят шестой.

Она поднимала напряженный и сосредоточенный взгляд от книжки и встречаясь с моим взглядом оттаивала и начинала улыбаться, а потом, откладывая учебник, хохотать. И я тоже, заразившись ее смехом, смеялся до колик в животе.

Нанай же, с гордостью, восклицала:

- А ведь былдырам але (могу еще!).

Да, она могла!

Строила в столице мосты через Москва-реку, таская огромные и тяжеленые ящики с гвоздями-клепками!

Будучи неграмотной была столичным депутатом аж двух созывов!

Работая на хлебокомбинате таскала, как игрушку, с ее слов, пудовую дижу!

Мне нравилось слушать истории из ее жизни:

Как она влюбилась в дедушку – это была очень романтичная история…
Печальная история, как погибли ее двое детей…
История, как она подкармливала, на свой страх и риск, пленных немецких солдат…

Историй было много!

***
- Аккошлар кебек, аккошлар кебек, Мен;без ;аваларга (Как лебеди, как лебеди, поднимаемся в небеса).

Ах, как нанай любила и умела петь. Слух у нее был уникальный и память ого-го! Один раз услышав, она могла, без аккомпанемента, спеть любую песню.

Пела она красиво… Вкусно пела… Она пела так, что казалось, будто ангелы помогают ей раскрасить песню в божественные небесные краски из словосочетаний и мелодии создаваемой только голосом.

И было понятно, что нанай сама получала огромное удовольствие от процесса.

А потом она замолкала и начинала плакать, всегда говоря одну и ту же фразу:

- Ий, балам, тиз гумер узды! (Эх, сынок, жизнь пролетела быстро!).

***
Мне было 5 лет, когда я с нанай, впервые, полетел на самолете ТУ-134 в Узбекистан.
Это было незабываемо: огромный красавец-самолет; специфичный запах в салоне – я «помню» его даже сейчас, спустя 45 лет; красивые тетеньки-бортпроводницы; обед на высоте 9000 метров над землей и твердая уверенность, что я буду жить вечно!

Мы еще много раз летали с нанай на самолетах. И я никогда не боялся. Ведь рядом со мной была она.

А потом был большой промежуток времени в жизни без авиаперелетов…

А потом настало время, когда жизнь продолжалась, а нанай не стало.

И я, вновь попав на самолет, уже во время взлета понял, что я боюсь. Я боялся и во время полета и во время посадки.

С тех пор я очень боюсь летать. Всегда. Из раза в раз.

***
Шло время…

Я учился в техникуме, потом поступил в институт.

Моя нанай всегда была рядом.

Когда я женился, и у нас с женой родилась наша первая дочь, нанай предложила нам жить в ее квартире. Точнее в двух ее комнатах расположенных в большой коммунальной квартире на несколько соседей.

По утрам, когда мы еще спали, нанай, шаркая тапочками по полу, проходила из своей дальней смежной комнаты-спальни в общую коммунальную кухню.

И я знал, что шаркала она специально - значит пора было вставать моей жене и готовить завтрак, для ее балам.

Она сажала на коленки нашу дочь - свою правнучку - и поила ее чаем. Да таким крепким, что этой крепости могли бы позавидовать бывалые каторжане.

Она говорила, что такой чай помогает избавляться от лишней детской энергии и позволяет ребенку спокойно засыпать по вечерам.

***
Старела нанай незаметно…

Но пришло время, когда она стала забывать события произошедшие в ее жизни ранее. Затем она стала забываться и в реальном времени.

А затем стала забывать и нас…

Она уже мало и плохо ходила (до туалета и обратно) и все больше спала.

Тогда ей было 84.. а мне 28.

Мы с женой забрали ее в свою большую новую квартиру и решили, что доживать она будет у нас.

Моя жена (ей было тогда всего 24 года), для которой, по сути, это был совершенно чужой человек, меняла ей подгузники, мыла ее в ванной, кормила с ложки.

Нанай нередко забывала, что ее только-только покормили и вновь просила еды и обижалась, когда ей отказывали.

Рано просыпаясь она все так же шаркала тапочками по квартире еле двигаясь по единственному посильному для нее маршруту…

***
Она ушла, когда я был на работе.

Мама и жена были дома. Когда я приехал они рассказали, что нанай позвала их.
Взгляд у нее был осмысленный и ясный:
 
- Коя минем балам? (где мое дитя?) - спросила она и, сделав последний вздох и очень глубокий выдох, ушла.

Надеюсь мы еще увидимся, нанай…
 
…
- Ну хватит, папа! Не щекочи! Лучше сделай мне опять «усюсюшечки», - просит меня моя младшая дочь, когда я бужу ее по утрам…