Обращённая

проснулась   моль,
взвыла,
слишком  сильна  твердь  взмаха  порванных  крыльев,
присосались  взгляды  по  крови  – 
высосать   вены  до  капли,
в  перепончатых  лапах  когти  скребли  смех  пустоты  и  утраты,
перерождалась  моль,
и  слеза  /стоном  глаз/  запахом  меха  бугрилась,
отрастали  клыки,  кричала  моль,  словно  мышь  летучую  благодарила… 

лай   допроса   нутра  караульным  голодом,
обыск  танцующей  крысой… 
ярко  факел  горел,  обжигал  ночь  летающей  мыши,
и  забрались  в  стены  трещины,
и  от  трещин  стены  покрылись  тенями,
переродилась  моль,   отныне  висит  вверх  ногами,  –
как  белый  снег  в  чёрном  теле  холода,
как  новорожденный  огонь  в  углях  льда,  –
так  чувствовала  себя  обращённая,  –
нет,  не  луч,  само  солнце  в  тёмном  царстве  она…

не  с  корабля  сошла,  не  на  бал  попала,
лабиринт  бесконечной  жизни  вне  рая,
сквозь  тонкие  губы  шипеть  клыками,
отныне,  в  платья   из  серебра  пули   для  неё  наряжают,
а  лёд  скользил  по  наклонной  реке,
а  лёд  выбраться  мечтал  на  берег,
он  один  знал,  что  произошло,
он  один  полынью  проклинает,
а  летучая  мышь  в  стае  птиц,
а  летучая  мышь  утоляет  голод,
шорох  платьев  летящих  пуль  –
всего  лишь  шорох…