Белая тетрадь

­***

Благослови, отец, на брань, что век кипит!
Покуда свет Любви в сердцах ещё горит.

Пусть тьмы идут полки, а нас - по пальцам счесть,
Но не сойти с дуги, пока есть слово Честь.

Наш путь - в руках с мечом. Обратно - на щите.
И будет грех прощён за то, что мы - не с ТЕМ.

Благослови, отец! Меч пращуров остёр.
И наших огнь сердец сливается в костёр.

Мы станем на краю под градом чёрных стрел.
И ждут места в раю всех тех, кто будет смел.

Уходят братья. Мне ль, когда они в крови
Лежат, быть в стороне? Отец, благослови!

Как ярым оком Спас взирает с высоты!
Он призывает нас. И пусть сгорят мосты!

Крысиные бега в разгаре! Кто быстрей?!
Перед лицом врага изменники видней.

Парад шакалий! Вот - знамение времён!
Сведённый мукой рот и погребальный звон.

Ты образом святым меня благослови.
Пока нас чёрный дым ещё не отравил.

...Был сумрачный восход, и мало было нас...
А снилось, весь народ живой восстал в тот час.

А были только мы. Но, Господи спаси,
Сияли среди тьмы мы айсбергом Руси.

Мне было двадцать семь... Благослови, отец!
Не плачь по мне, но всем скажи: Христос Воскрес!


***
Две нашивки за ранения,
Крест Георгиев, медаль...
За отвагу в наступлении
Руку жал сам Государь.

Под Тарнавкою - контузило
Взрывом страшным. Лазарет.
Там сестрица - Варя Мусина -
Словно ангела портрет.

Повенчал походный батюшка.
И опять - война, война...
Поживём ещё мы ладышком,
Как прикончится она.

Но Февраль раскуролесился.
Без Царя земля сира...
Прощелыгам, дурням весело -
Наступила их пора.

Что с того, что пал растерзанным
Обезноженный герой?
Что забит толпой нетрезвою
Подполковник Лозовой?

Сколько их, в те дни линчёванных
За погоны да за честь?
Болтуны полуучёные,
То ль свобода ваша есть?..

Подпоручик Миша Костылев
Был оружия лишён.
Словно ранен саблей острою,
Словно пулею сражён...

Лились слёзы от бесчестия...
Верность Родине хранил
И погоны с царским вензелем
На груди он притаил.

Летом - в первых был ударниках.
Череп-знак - на рукаве.
И писался кровью жаркою
Новой армии завет.

Новой армии. Корниловской.
За него - хотя в самый ад.
Нам теперь собраться б с силами!
И призыв Вождя - набат!

Только предали нас, предали...
Предали в который раз.
Господи, измен изведал ли
Кто-то в мире больше нас?!

Снова, снова жизнь походная...
Степи Дона. Ледяной.
Как кочевники безродные -
В круговерти снеговой.

Ах, зачем Вы, Варя Мусина,
Не в Ростове у родни?
С нами на Голгофу Русскую
Вы идёте... Сохрани

Вас Господь в годину смутную!
Вот, уже река Кубань.
Наше счастье - лишь минутное.
И за что такая дань?..

Вы не плачьте только, Варинька!
Вот, побьём большевика -
Будем жить до самой старости
Да сидеть у камелька.

Про походы легендарные
Внукам будем вспоминать...
А пока идут ударники
За Россию умирать.

…Подпоручик Миша Костылев
Пал при штурме третьим днём -
В 22 годиной грозною
В полк Христов определён.

Наша молодость распятая,
Кто же нам тебя вернёт?
Ты сгорела, безотрадная.
Брошена на эшафот,

Впереди - закаты тусклые.
Или крест. И ни утра...
Вы не плачьте, Варя Мусина...
В ночь уходят юнкера...

В ночь уходит Ваша молодость,
Муж, любовь и звонкий смех.
Мы судьбой жестокой отданы
Для палаческих утех.

Вот и доля наша русская...
Милосердная сестра!
Вы не плачьте, Варя Мусина...
Вам ведь тоже скоро в рай...


Присяга

Присягаю на верность Руси,
Крест целую, упав на колени.
Боже, времени дай мне и сил,
Чтоб подняться по белым ступеням.

Как молитва, присяги слова.
До последнего вздоха, до гроба.
И слетит с плеч моих голова
За защиту преданного трона.

Улетят золотые орлы
С красных стен в дальний край, на чужбину.
Станут звёзды над ними алы
От крови убиенных невинно.

Я погибну за то, чего нет,
Но вчера было каждому свято,
Что продали за 30 монет...
За честь Родины нашей распятой.

Свет последнего брезжит утра.
Не зарёй зацветает - закатом.
Юнкера! Юнкера! Юнкера!
Защищавшие кров свой орлята...

Нет Царя, нет страны, но жива
Дней умерших на верность присяга.
Губы шепчут, немея, слова.
На глазах стынет горькая влага.

Присягнувший, крест тяжкий неси,
Всяк удар не ропща принимая.
Присягая на верность Руси,
Я Голгофе своей присягаю...


Ледяной поход

Наши белые ризы,
Как рождественский снег.
Гонит прочь нас капризно
Обезумевший век.

Адвокатские шпоры
Жаждут в грязь нас втоптать.
К чёрту праздные споры!
Пробил час Русь спасать.

Только тяжко от груза
Всех измен и вранья,
Моя скорбная муза,
Ты, Отчизна моя!

Средь снегов подвенечных
И в кровавом бою.
Вновь в тревоге сердечной
Твою боль я пою!

Золотые погоны
Заметает метель.
Но вперёд, эскадроны!
Так свята наша цель!

Наши кони все в пене,
Крест нас ждёт впереди,
Но мы не на коленях,
Пока вера в груди.

Наши души – надрывы.
Мы пока на плаву.
Ободряют призывы:
«На Москву! На Москву!»

Как всё зло и непросто,
Сколько праздной тщеты.
А враги и прохвосты
Рвут Русь на лоскуты.

В этом дьявольском огне
Трудно правду найти.
Но не дрогнем, не дрогнем!
Не собьёмся с пути!

Мы резервные силы
Собрали в этот год.
И ведёт нас Корнилов
В свой последний поход.

Средь святынь осквернённых,
Среди лжи и стыда
Понесём мы знамёна
С ясным ликом Христа.

Сколько б ни поносили,
Нашу честь не отнять.
Жаль, спасённой России
Нам уже не видать!

Вьюги нас отпевают,
Кони вязнут в снегу…
Мертвецы устремляют
Взор потухший в пургу...


Первый Кубанский

Все пути закрыты. Пройдены пределы.
Нынче ищут Бога, чтоб его распять.
В полный рост в атаку полк шагает белый,
Чтобы долг последний Родине отдать.

Жаркою их кровью хладный снег расплавлен,
Кровь - теперь чернила, и страницы - снег:
Пишутся скрижали доблести и славы,
Жертвоприношений в страшный русский век.

Словно рядовые нынче генералы.
Град Екатерины - где-то как мираж.
Таят, таят силы. Боже, как их мало!
И гудит повсюду бесовской шабаш.

Узкою тропою полк уходит белый,
Светочем мерцая душам сквозь года.
Бог своих приветит... А живым - их дело
Продолжать и верить в светлый час всегда.


Памяти генерала С.Л. Маркова

К чёрту за синею птицей...
Смело в атаку! Вперёд!
Нам ли пристало смутиться,
Если наш пробил черёд?

Смерть лучше жизни позорной
В преданной, падшей стране,
Смерть средь бескрайних просторов
С грёзой о радостном дне.

Траур по нашей России
Рано покуда снимать.
Тают последние силы -
Гордая белая рать.

Только и в мраке есть место
Свету, что ярок в сердцах
Выбравших узкий путь чести,
Не отклонивших венца...

Крест рок в грядущем готовит...
Грозно гудит нынче Дон,
И искупительной кровью
Белый алтарь окроплён.

Лишь по десятку патронов...
Так в полный рост под огнём,
Не отдавая поклонов
Пулям, в атаку пойдём!

Ну же, друзья, веселее!
Лучше погибнуть в бою.
Вера последняя греет:
Скоро мы будем в раю...

Ну! За Россию! За Веру!
Белая русская рать!
В этом бою беспримерном
Долг нам последний отдать.

Те, кто нас знали, любили,
Пусть вспоминают добром,
Коль в безымянной могиле
Вечным забудемся сном.

Матери, жёны и дети
Пусть нас простят, что писать
Нам недосуг: на рассвете
Ринемся в пекло опять.

И содрогнутся вдруг дали...
Так смерть касается глаз...
- Вы за меня умирали...
Я умираю за вас...

Ну же! Смелее! В атаку!
К чёрту все споры! Вперёд!
Может, от дымного мрака
Русский очнётся народ...

17 июля

Раскололся колокол плачем поминальным.
Над трясиной волглою воет ветер шквальный.

Не из Углич-города ль слышен звон набатный?
Грают злобно вороны в трауре закатном.

Вы кого хороните, ветры, в поле чистом?
По князьям ли стонете, Глебе и Борисе?..

Ночь ползёт кромешная. Русь, бедой обвита,
Плачет, безутешная, по Царе убитом.

По княжнам умученным сатанинской силой...
Красная падучая извела Россию.

И средь слёз меречется ей в «раю» кандальном
Ангела-Царевича взор светло-печальный.

Не блистают сполохи в сумраке полона.
Раскололся колокол поминальным звоном...


Реквием жертвам Красного Террора

Во имя достижения своих революционных
целей, своих желаний всё дозволено…
В.И. Ленин

Рыли сами могилы, ложились
Мёртвые – на живых.
Пулемёты всю ночь ярились:
Лишь под утро их гвалт затих.
Не молчанье живых – лишь вопль мёртвых
Нарушает безумную тишь.
А по ним проходится гордо,
Над прахом глумясь, латыш…
Воцарилась над жутким оврагом
Кладбищенская тишина.
Только те, кто тайком оплакан,
Смотрят со дна…

Смерть отныне – среда обитанья,
И привыкли сущие в ней,
К пулемётному стрекотанью,
К лицам казнённых детей…
Россия, твои синодики
Несметны и несть конца их…
И множатся, множатся лики
Святых страстотерпцев твоих.
Ступали по крови, к оврагу
Ползли под покровом дневным,
Чтобы землю разрыть руками,
Пробиваясь к родным!

Кипит людоядцев работа.
Герою – не славная туш:
«За спасенье Балтийского Флота»[1]-
«По городу, в комнату душ»!
Сжигали, рубили, топили,
Вершили кровавый почин,
И жертв безымянных казнили,
Прячась под псевдоним, палачи.
Идут по костям с бравадой.
И всяк в смертном страхе притих.
Но голосом скажут набатным
Мёртвые за живых!

Поэтам Серебряного Века

Нас сторожила за порогом вьюга,
Ревя, как толпы, плача, как дитя.
В неё уйдём мы вскоре друг за другом,
На дно небес, родных всегда, летя.
И ветер все светильники потушит,
Ворвавшись с воплем в опустевший дом.
И засияют в чёрном небе души
Живым огнём.

Ещё играет музыка рояля,
Ещё камин дарит своё тепло,
Ещё нам крылья не переломали,
Ещё в грядущем всё глядит светло…
И песни есть! А, впрочем, песни будут
И после… Тел не станет. Будет тень…
Душа, больная страшною простудой,
Споёт в свой день.

А смерти нет… Есть только неизбежность.
Есть вьюги, что срывают дверь с петель.
Есть неба безмятежная безбрежность…
Излишне всё: и слёзы, и постель…
Уж лучше так: уйти в свой час во вьюгу,
Переступив беззвучно за порог,
Не отступая, мерно, друг за другом,
Туда, где Бог…

Сибирская Голгофа

1
Который день снега, снега...
В душе лишь болью: пораженье.
Непроходимая тайга.
Непроходимое крушенье.

Тифозный бред и дурнота.
И вьюги в самом сердце свищут.
По сторонам и по пятам
Волков и красных стаи рыщут.

Плывёт, качается земля,
И стонут ели вековые.
Судьба, к чему-то жизнь всё для,
Нас гонит в ночи ледяные.

А кто упал - тому не встать.
Настигнет рок неумолимый.
И некому руки подать -
Оледенев, проходим мимо.

Их вскоре снегом занесёт,
И до весны холмы белеют,
А таль холодная сойдёт -
Без отпевания истлеют.

Уже не страшно ничего.
Замёрзли чувства, члены, мысли...
Как чист, как бел покров снегов,
А ели чернотой нависли.

И только б плена не узнать...
Ещё есть пули в револьвере.
К чему за нитку жизнь держать,
Когда во мрак уходит вера?

Смерть улыбнётся из чащоб
Оскалом волчьим, пулей вражьей,
Тифозным жаром... Снег наш гроб,
И ели нам кресты и стража...

2
«Союзникам»

Вереница за вереницей
Эшелоны стоят мертвецов.
В белом инее кроткие лица
Матерей, жён, детей и отцов.

Наши бывшие пленные чехи,
Их убийцы, смеются в глаза.
И при виде бесстыдной потехи
На щеке замерзает слеза.

Монумент им воздвигнет Иуда...
Ну, а нам никогда не забыть
Наших мёртвых замёрзшие груды,
Сытых чехов нахальную прыть...

И навеки лицо Адмирала
Всем стервятникам-»братьям» в укор -
Этих глаз бесконечно усталых
Полный скорби пугающий взор.

3
Мы все живём в кошмарном сне,
Идём вперёд полуживые.
Куда? Быть может, там вовне
Нет ничего... И нет России...

А мы идём... В глазах темно,
И страшно душ обмороженье.
Уйти в снега, забыться сном,
Окончить горькое служенье...

Вдруг померещится огонь -
Мираж, как скорая победа...
Хрипит в последних муках конь -
Прости, дружище безответный!

Редеет строй, и горше кладь.
Ужель не вырваться из плена?
Все наши грёзы, братцы, знать,
Ложь, как гарантии Жанена.

Сидит в теплушках вороньё,
Все чада Яна Сырового...
И отомстить за всё даём
Себе в душе мы гневно слово.

Всё ложь... А если и Чита
Лишь плод больных воображений?
И ждёт нас только пустота
И горький дым самосожжений.

Лукаво всё на сём пути,
Как лёд изменчивого Кана,
Но никуда нам не уйти,
Пока не одолеют раны.

Россия, есть ли ты иль нет?
Москва, ещё стоишь ли где-то?
И есть ли где-то мирный свет
И нежно-солнечное лето?

Неважно... Ныне есть лишь путь,
Друзья, здесь ставшие семьёю...
Идти, пока колеблет грудь
Дыханье скорбною волною.

4
Генералу В.О. Каппелю

Умирая, едет он в седле,
Пред глазами видя свет нездешний,
Не на небе и не на земле
Он всё едет в круговерти снежной.

Только боль, и уж нельзя вздохнуть,
Но всё бьётся мысль в виске немолчно:
Проложить необходимо путь,
Даже если нет давно уж мочи.

Надо войско вывести, спасти.
Ведь оно надеется и верит...
До конца крест тяжкий донести,
До последней безвозвратной двери.

Войско верит: Каппель доведёт,
Войско знает: с Каппелем победа.
Только час последний грозно бьёт,
Смерть спешит, гремя костьми, по следу.

Боже, Боже, армию спаси!
Выведи из ледяной чащобы.
Не забыть вовек Святой Руси
Сына, ей служившего до гроба.

Он и мёртвый будет впереди,
Словно знамя славы и победы.
Замер вздох измученной груди,
Спит герой, не встретивший рассвета.

Боже, пусть лишь армия живёт,
И однажды Родина воскреснет!
Белый Витязь Белый полк ведёт
Сквозь снега и скорбь дорогой Чести.

5
Скрипели полозья по тонкому льду,
Вмерзали всей тяжью с поклажей живою,
Несчётные дни я тебя не найду,
Глазами не встречусь на тракте с тобою.

Ты, может быть, пал в безнадежном бою,
А, может, не смог снежным утром проснуться.
Но я для тебя и сегодня пою,
Хоть ртом онемевшим совсем не поются

Те песни, что пели мы в прежние дни...
Мой милый, я даже не чувствую боли.
Душа, как и голос, уже не звенит,
Затёртая враз ледяным сердцемолом.

Мне кажется, я обезумела: я
Не плачу о мёртвых и тех, кто при смерти.
Промёрзла смертельно душа, знать, моя
Средь жути кромешной, внутри снеговертья.

Почти всё равно, умереть или жить,
Кругом умирают, а я всё зачем-то
Иду или еду, стараясь забыть
О том, что жила, что любила... Но тщетно.

Наш путь - крёстный ход сквозь таёжную глушь,
И тянутся вдаль равнодушные вёрсты,
И смерть похищает здесь тысячи душ,
И стали дороги бескрайним погостом.

И только всё мстится подчас мне сквозь сон
Твой голос, глаза... Память всё сохранила.
И я просыпаюсь, и с губ рвётся стон,
И верится вновь, будто жив ты, мой милый.

А, если ты жив, мы друг друга найдём,
Средь тысяч и тысяч тебя угадаю.
И дальше мы путь наш продолжим вдвоём...
А, если погиб... для чего я живая?..

6
Переход через Байкал

Много вёрст - ледяная равнина,
Дремлет в снежной пыли Царь Байкал.
Солнце стало - зерцалом былинным
Ослепляя глаза, засверкал.

То вдруг хрустнет, вздохнёт, содрогнётся
Всем могучим своим естеством.
Это море о скалы не бьётся,
Но чарует своим колдовством.

Только нам... До красот ли нам было?
Среди стонов и бреда больных,
После тысяч вёрст братской могилы,
Где так много осталось родных.

Слёзы дымкой глаза застилали
Не от боли замёрзше-тупой,
От того, как ветра в них швыряли
Снежно-льдовой колючей крупой.

О, Байкал! Бесконечное море!
Верь нам, даже твоей глубины
Не хватило бы, чтоб наше горе
Утопить в нём по смерти страны.

Но мерещится берег... И избы,
Лай собак и дымок, и огни
В мраке ночи. Как близко, как близко...
Не мираж ли, Господь сохрани?!

Понужай! Уж немного осталось!
Вон, Мысовск! А затем и Чита!
Мы дошли, поборовши усталость,
С плеч не сбросив святого креста...

Слёз пролитых горчайшее море
Не найти ни на карте одной,
И ещё ужаснётся историк,
Развернув наш поход Ледяной.

И вовеки сим дням не забыться!
И пощады врагам - не давать.
До последнего дня будет биться
За Святую Русь Белая Рать.

7
Каппелевцы

- Кто такие? - Каппелевцы мы!
- С чьих краёв? - Из плена ледяного.
Из смертельно-белоснежной тьмы,
Из тисков предательского слова.
На щеках - иудины лобзанья.
Меж лопаток - каина ножи.
Пулемётным стрекотаньем лжи
Оглушёны, без чинов и званий,
Как единый, общей грудью вздох:
Каппелевцы! Всем нам это имя.
Пусть с трехсот осталось нас до трёх,
И теперь ещё глядим живыми.
- Сколько вас? - Три армии убитых.
Пролегла костей гать чрез снега.
- Путь куда ваш? - К чёрту на рога!
А оттуда - ввысь Христовой свитой...
Всё о нас расскажут льды Байкала,
Щёгловские дебри, Кан, зимы
Вьюга, что по чину отпевала...
- Кто такие? - Каппелевцы мы!

8
Реквием Ледяному Сибирскому походу
Заметало снегами убитых,
Заметало рассудок живых,
На устах замерзали молитвы,
Растворялися лики родных.
Пред очами туман всё густеет
Тьжью бреда, кошмарами снов -
Словно кровь на снегу багровеет
Обезглавленных русских орлов.
Боже Святый, утешь наши души,
Помоги нам рассудок сберечь,
По всем павшим, свой долг не нарушив,
Поминальные свечи зажечь...
Пусть горит это пламя святое,
Пусть горит и года, и века,
И когда на чужбине закроет
Наши очи чужая рука.
Не забыть этот марш побеждённых,
Крестный путь Белой Рати Твоей -
Среди всех троп-путей перейдённых
Не отыщешь дороги белей.


«Стихи капитана Арсентьева»

1.
За дом сожжённый, за убитых братьев
Не стану мстить жестокому врагу.
Но лик твой ослеплённый, Богоматерь,
Я им простить вовеки не смогу.

Я не смогу простить казнённых храмов
И землю, осквернённую стократ,
Я не смогу простить глумленья хама
Над прахом тех, кто честен был и свят.

Семнадцатый, из адских лет что первый,
Мне душу искровил и опалил.
Живу одной, безумной самой верой
В Россию и молитвой Богу Сил.

России нет… Но знамя наше с нами.
Его из боя удалось спасти.
Так рей же гордо ты, России знамя,
И ты, орёл, отважно ввысь лети

Навстречу той стервятничьей породе,
Что даже мёртвых не оставит нас…
От отвоёванных границ отходим…
И умереть осталось только раз.

Нет, я не мщу за павшую корону,
За пепел грёз и кровь моей сестры.
Я не прощу заплёванной иконы
И страшных глаз забитой детворы…

Я знаю: не вернуться мне из боя.
Моя душа – возмездия праща.
И всё ж прошу у Бога не покоя,
А только лишь умения прощать…

2.
Санитарный вагон. Запах крови и дыма.
Смерти в очи смотрящих стенанья и бред.
И средь этого ада – единственный свет
Милосердной сестры кроткий взор. Серафимы.

Белый плат, красный крест. И откуда в ней силы,
Чтобы столькие муки нести на плечах,
Сохраняя немеркнущий светоч в очах…
А ведь эта сестра – вся живая Россия!

Уголки скорбных губ и печаль на челе.
Вы когда-то порхали легко, беззаботно.
Видно, было так Господу Богу угодно,
Чтоб вы ангелом стали на грешной земле.

Отчий дом, старый сад – пепелищем чернеют.
Брат убит под Ростовом, мать в Стамбуле с сестрой.
Вам бы ныне с подругами резвой игрой
Забавляться иль с милым бродить по аллеям.

Вам бы в век золотой! На блистательный бал!
А вокруг только раны и смерть, и страданья.
Вы простите, сестра, что в наш век одичанья
Санитарный вагон Вам судьбой горькой стал.

Об одном Вас прошу. Вы себя сберегите.
Образ Ваш, как икона, как светоч в ночи.
Знаю точно, средь тьмы и полков саранчи
Ради Вас приходил в страшный мир наш Спаситель.

Ради Ваших молитв, может, нас он простит.
В Ваших кротких глазах затаилась Россия.
Год 20-й… Конец… Вас свинцом поразил он.
Но и ныне Ваш лик перед взором стоит…

3.
Ты всё поймёшь, когда во мгле,
В дыму качнётся вдруг в седле,
Падёт твой друг окровавленный,
И опалит тебя огнём,
Что он – не ты – спит вечным сном.
Когда пронзит стрелой измена,
Когда могильному кресту
Своей невесты поклонишься,
С которой в августовской тиши
Прощался, стоя на мосту,
Когда увидишь пепелище
Родного дома… Как кладбище
Весь мир, и новых ждёшь утрат,
Боясь штыков своих солдат.
Когда в крови и исступленье,
Сойдясь лицом к лицу с врагом,
Ты станешь биться в окруженье
За всё, что брошено на слом,
За всё, что остаётся свято.
Ты всё поймёшь, что в год проклятый
Я понял…

4.
Да сбудется Воля Твоя.
Да святится Имя Твое.
Твержу неотступно вновь я,
Ещё не убитый поэт.

Как трудно даются слова
Смирения, Веры, Любови,
Когда стала алой трава
От братьев невинной крови…

Мой траурный чёрный мундир
Чрез год будет пулей прошит,
Умолкнут навек звуки лир,
Что боль пораженья родит.

Да сбудется Воля Твоя…
России и Богу служить,
Поэтом в жестоких боях
И воином в поэзии быть,
И честью одной дорожить –
Такая дорога моя.

А если душа не жива –
В ней нет ни стихов, ни молитв.
Трудней всё даются слова
В раскатах немолкнущих битв.

И слово – что шашки удар.
Мне некому писем писать.
И весь неистраченный жар
Стихами стекает в тетрадь.

Её в пятнах крови листки
Найдут у меня на груди.
Пречистая Дева, прости
И сердце моё остуди -
Росой своих слёз окропи,
Чтоб вновь научиться любить,
Отверзи лазури края,
Чтоб мог я вздохнуть, упоен…
Да сбудется Воля Твоя!
Да святится Имя Твое!

Перекоп

Мы в бой шли с открытым забралом,
В сердцах слыша Родины зов.
О, как же осталось нас мало…
Как много, как много врагов!
Разверзлись небесные хляби,
И ринулись полчища их,
Всё руша, сжигая и грабя,
Бесчинствуя в храмах святых.

И в эти часы роковые
Под траурный ор воронья.
Как в лютое время Батыя,
Стенает Отчизна моя…
О нет, мы не сдались, не сдались!
Никто не сбежал, не сробел.
России верны мы остались,
Но лишь истощились в борьбе.

И, вот, Перекоп оросила
Последними каплями кровь.
Слетит с губ в предсмертье: «Россия!
Великая наша любовь…»
И слёзы прольются над бездной,
Заполнив её до краёв.
И здесь Божья Матерь разверзнет
Над скорбью свой светлый покров.

Заполнится бездна страданьем
И зев свой зловещий сомкнёт,
Рассеется мрак покаяньем,
И час наш великий пробьёт.
И Истина все преступленья
Объявит, и скроется враг.
И встанет Россия с коленей,
И ввысь воспарит русский флаг!

Белые

Были молитвы чисты,
Верные души и смелые,
А на плечах – кресты.
Это – белые.

Встали в последнем каре,
Напоследях ощетинились.
Солнце, постой, согрей!
В тучах скрылося…

Ворог – со всех сторон –
Толпы грядут несметные.
Против – лишь эскадрон -
С беззаветною

Верой. Давно коней
Нет уж, и люди спешились…
Не отводя очей:
Что замешкались?!

Встретили смерть свою,
Гордые, не онемелые
Души – лицом, в бою.
Это – белые!


Генерал Врангель

«Господи, как тяжело...»-
Вздохом в пустынном зале.
Что было свято, светло,
Бесы, глумясь, растерзали...

Перед войсками - прямой,
Сам, точно знамя Победы.
Будет ещё час иной...
Русь не исчезнет без следа...

Каждое слово - звеня -
В тысячи душ надеждой.
Рыцарь, герой, вождь, броня,
Где ни единой бреши...

Руку - на рукоять
(Жестом привычным) кинжала.
Слушай же, Белая Рать,
Белого Генерала!

Взор светлых глаз - горит
Верой неугасимой.
Истина победит!
Белою станет России!

Гордой главы оборот.
Голос (поверх всех) резкий.
Перед войсками идёт
В черной своей черкеске.

Грянут: «Ура!» - ему.
Он и теперь - победитель...
Белая Русь, не к нему ль
Вопль твой в предсмертном наитье?

Воинов своих проводил,
С отчей землёю простился,
К небу глаза обратил
И про себя помолился.

Боли не выдаст чело...
Кровью в душе разольётся.
«Господи, как тяжело!» -
Раз лишь чуть слышно прорвётся...

Самоубийство

«Я не могу России пережить...» -
Один патрон в блестящий револьвер.
«В бою бы давнем голову сложить...»
Ни смысла жить, ни света нет, ни вер...

«Всё кончено... России больше нет».
Взведён курок привычною рукою.
«Я умер с ней и с нею был отпет...»
Чужие ветры за окошком воют.

«Я русский! Я един с моей землёй...»
Чужбина расстилается окрест.
«Три года гнил в окопах Мировой...»
Остался лишь - Георгиевский крест.

«Прощайте все, кто жив ещё в сей мгле...»
Та, что любил, там замужем давно...
«Похороните на родной земле...»
Зачёркнуто тотчас же: всё равно!

«Всё предано, и мочи нет смотреть...»
А было сердце юноши горячим!
«Жаль, не видать родных просторов цветь...»
Герой в боях от грёзы светлой плачет...

«О, Господи, прости меня, спаси!»
И дула хлад приник к виску седому.
«И... даруй Воскресение Руси!»
И мать проснулась там от звука грома...


***
Расползается по отлогам
Дымно-горькою пеной туман.
Мы не просим и днесь у Бога
Облегченья от тяжких ран.

Отчего ты, земля родная,
Так жестока к своим сынам?
Отчего не радушным краем,
А погостом становишься нам?

Околдована чёрным оком,
И поникли твои купола,
Но не будем мы верить року
И словам, будто ты умерла.

Не иссякла роса благодати
На ланитах твоих. Пойдём
Мы с тобою, Русь, на распятье
Святорусским, Христовым путём.

Этот путь сквозь огонь - ты, Россия!
Им грядёт ныне белый отряд.
Мы вернёмся к тебе живые,
Каждый верный твой сын и солдат.

***
Белая Гвардия, Белая Стая,
Белое Дело, Белая Честь...
Белая Истина не умирает,
Слушайте, слушайте Белую весть...

Вот он, последний парад обречённых.
В ладанках - пепел родимой земли.
В душах, годами войны закопчённых
Вера - поднимется Русь из пыли.

Гордые витязи Белой Идеи,
Где ваши латы? Заплаты замест.
Только лишь в небе огнём пламенеет
Светит России - наш Белый Крест.

Правнуки спор вековечный продолжат:
Кто был в усобице правый, кто нет?
Может, однажды опутанный ложью,
Освободившись, блеснёт белый свет...

Ну, а покуда ответ: мы сражались
Не за трусливое братство рабов.
Мы не писали кошмарных скрижалей
Кровью мильонов невинных голов.

И не за бред Третьего Вавилона,
Кровосмешенье языц и племён
Мы уходили тогда в степи Дона.
Не за свободы бесовский полон,

Не за топорное равенство мёртвых,
Чьи уравнялись молчаньем уста,
В час, когда правили красные орды,
Мы умирали за Русь и Христа!

Письмо Белогвардейца

О, ангел мой, Наталья Николавна!
Боярышня из пушкинских времён.
Ах, как несправедливо, Боже правый,
Что век наш страшный взял и вас в полон.

Наташенька, в голодном Петрограде
Испанка или тиф вас унесут.
Ваш светлый мир безжалостно украден,
И рыцари теперь вас не спасут...

Вы юная. Вы чистая. За что же
Кошмарный смерч и вас не пощадит?
И мой клинок вам больше не поможет,
Я месяц уж, как пулею убит.

Наташенька! Вы помните, катались
На лодке в лучезарный, вешний день?
И шуткам вы так весело смеялись,
Лицом уткнувшись в белую сирень?

Но это никогда не повторится.
Тот сон случился сотню лет назад...
Быть может, до сих пор у вас хранится
Моё письмо с дыханием Карпат...

Наташенька! Я ваши письма помню.
Они в душе все жемчугом горят.
И там их хам глумящийся не тронет,
И там они в пожарах не сгорят.

Вы помните... Но это всё неважно!
Осталась там любовь, Россия, жизнь...
И оказался, видимо, бумажным
Корабль грёз наших средь горящих брызг.

Остались там блестящие парады,
Что Государь убитый принимал,
И пешие прогулки Летним садом,
Поэзия и самый первый бал.

В минувшем веке б вам стихи дарили,
За вас бы вызывали на дуэль,
А ныне, наглумившись, погрузили
В наполненную слезами купель...

Наташенька, вы плачете, я вижу...
Что сотворили с вами, ангел мой?..
Ко мне идите. Я вас не обижу.
Я буду сон беречь ваш и покой.

Наташенька, простите Бога ради,
Что из могилы не могу я встать,
Чтобы из лап мучителей и татей
Вас, неземная, нежная, отнять.

Но не развеять мне их лютых полчищ,
Навек прошла пора моих боёв.
Я был расстрелян в Стрельне белой ночью,
И волны тело приняли моё.

И в кабаке бушующем кровавом
К могиле общей кто-то вас свезёт.
Наташенька! Наталья Николавна,
Вам с этим веком шёл 20-й год...

Дом 1. Авеню де ля Гар

Дом 1. Авеню де ля Гар[2].
До утра не кончаются споры,
Тихий плач, перекличка гитар,
Вспоминаний далёких узоры…

В этих окнах не гаснут огни.
В здешних спорах одно лишь: Россия.
В снах предутренних – прежние дни.
Лица павших давно - дорогие.

Сигаретного дыма клубы,
Бред чахоточный, пепел в камине
От сожжённых тетрадей – судьбы –
Жизни – Родины, чуждой отныне.

Дом 1. Авеню де ля Гар.
Никогда, как лампады во Храме,
Не погаснет сих окон пожар,
Как страданий сердец наших пламя.

Где-то берег лазурный… А где –
Тёплый Крым… Исцеленье недугам!
Только чахнуть теперь в нищете,
Помогая последним друг другу.

В час полночный никак не уснуть:
Соберутся, забыв хворь и голод,
Чтоб Россию свою помянуть
И ругнуть от тоски спящий город…

Дом 1. Авеню де ля Гар.
Русский дом! Русской скорбью пропитан…
Наши сны, наших споров угар,
Исступлённые наши молитвы…

Ночь. Накрыт скудный стол. А над ним,
Точно вызов тому, что свершилось,
Гордо вдруг зазвучит русский гимн,
Чтобы каждое сердце забилось!

Слёзы льются безмолвно из глаз…
Дом изгнания – все в нём родные…
Сизый дым, хрип чахоточный, газ,
«Замело тебя снегом, Россия»…

Дом 1. Авеню де ля Гар.
Силуэт престарелой графини…
Улетел мир привычный в тартар,
Тлеют старые письма в камине…

Подхорунжий… Давно ль с Сиваша?
И ему-то, кавалеристу,
На чужбине теперь без гроша
Быть обычным парижским таксистом!

А голодный поэт – за столом.
Чашка кофе, тоска, сигареты…
Музы ходят ещё в этот дом,
Входят в окна с немеркнущим светом…

Дом 1. Авеню де ля Гар.
Жив Господь, коли есть ещё силы…
Ночь. Огни. По гостям млад и стар…
Первый тост, как всегда, за Россию!

Рудокоп

Во глуби руд я изнемог без света.
Передо мною чёрная стена.
Но грезится: жива Россия где-то,
Есть где-то волоокая страна.

Слезы скупой мне солнце не уронит,
И не пробить в стене проклятой брешь.
Живьём я в шахте этой похоронен
И задыхаюсь пылью от надежд.

Нет никого. Ни матери, ни братьев.
И даже нет могильного холма.
И вечным сном уснули наши рати,
А те, кто выжил, знать, сойдут с ума.

Как я схожу... С 15-го года
Я гнил в окопах, кровью истекал...
Но вот пришла блудливая свобода
С лицом звероподобным мясника.

Вся наша кровь - подливкою для каши,
Что заварила шайка подлецов.
И нету дна у скорби нашей чаши,
И Родины растерзано лицо.

Нет никого... Ты, что была любима -
Товарища безродного трофей.
Нет ничего... Россия, даже Крыма
Уж нет, последней гавани твоей...

И мочи нет. Едва глаза закрою:
Я вижу лик твой снова пред собой.
Ни славы нет, ни веры, ни покоя,
И в воспалённом мозге длится бой...

В горячке снится: ты спаслась от красных,
И от крови Христос тебя отмыл...
В России мы - стрельцы во утро казни.
А без России - только тени мы.

От жизни мне подачек уж не надо.
Бредовый сон: мы отстояли Крым...
Отдав сейчас погоны и награды,
Сражаться вновь отправлюсь рядовым,

Когда бы только в духоте Европы,
На жизнь и свет утративший права,
Лейб-гвардии погибшей рудокопу,
Мне знать одно: что Русь моя жива!

Нет никого. Но в восхожденье крестном,
Единственная, ты всегда со мной!
Венчанная пред Господом невеста,
Моя Россия, свет мой неземной!

Арсению Несмелову

Жёлтое небо Харбина…
Где ты, родимая синь?
Стелятся снега перины
Где-то опять по Руси…
Множатся наши могилы,
В них ждёт последний нас дом.
Но ведь и мы были силой:
Ленин был нашим врагом!
Вот, и осталось лишь этим
Нам утешаться на свете.

Жёлтое небо Харбина…
Ночью один только сон:
Снова мы цепью безвинно,
Молча, идём под огнём.
В сердце бой давний всё длится,
Только рок неумолим:
Дети уходят учиться
Жить без родимой земли.
Боже, уже ли и речь
Русскую нам не сберечь?!

Жёлтое небо Харбина…
Нет, от судьбы не уйти.
Красная мчится лавина:
Боже Всевышний, прости!
Мрачный застенок, холодный…
Слава последним страстям!
Пуля 20-го года
Бьёт четверть века спустя.
Вспомнят ли через столетье
Об убиенном Поэте?

Эмигрантская

«Да святится имя твоё, убиенная Русь!»
Тэффи

Я тебя не видела сто лет,
Я забыла вкус родного хлеба.
Я забыла… Только лишь рассвет
Над Окою да сиянье неба
Русского всё помню до сих пор.
Жив ли ты? А я жива доселе.
На чужой земле тоскует взор,
И не сходит на сердце веселье.

О, как чёрств и горек хлеб изгнанья!
Хоть и здесь Россия проросла
Храмами, кладбищами, страданьем,
Коему не может быть числа.
Из руин разбитых наших судеб
Слава вырастает стран иных.
Неужели Русь нас позабудет
И запишет в списки «не своих»?

Распрямиться б! Да не хватит силы.
На луну завыть бы от тоски!
Знать, навеки душу просквозили
Хладные изгнанья сквозняки.
И, сама почти уж неживая,
Я пройду между надгробных плит,
Имена сплошь русские читая.
Здесь Россия прежняя лежит.

Скоро-скоро скорбен и запущен
Дополненьем грусти этих мест
Встанет мой, забытый всеми, крест,
Обвитой одним лишь горьким плющем…
А пред тем хочу распорядиться:
Нищим дайте все мои гроши.
А, когда Россия возродится,
Вы сто граммов на помин души,

Грешной, но всегда желавшей света,
Выпейте же, помня, что жила
Я надеждой на мгновенье это,
Что всю жизнь я русскою была!
Помолитесь да прославьте Бога!
Я ведь помню Родины рассвет,
Позабыв скрип отчего порога
И тебя не видевши сто лет…

***
Мы вернёмся в Россию, несмотря ни на что.
Её дух уносили мы на чуждый постой.
Не печалься, мой друг, я вернусь через год,
Не боясь хладных вьюг, через снег, через лёд…
Нам, зажегшим лампаду в чужеродном краю,
Возвратить её надо вновь на землю свою.
Милый друг, жди и знай: я обратно вернусь!
Только не упрекай, если вдруг задержусь.
Пусть свирепствуют бури, предначертано нам
Мимо бесов и фурий возвратиться в свой храм.
Не печалься и жди! Коль, стучась в твою дверь,
По мне всхлипнут дожди, им тогда не поверь!
Когда нас поименно назовут всех ветра,
Мы поймём непременно – возвращаться пора!
Твоё имя крича, чайкой я прилечу.
В дом, где тлеет очаг, утром я постучу…
Мы, собравши котомки, побредём в отчий дом,
Завещая потомкам всё, что свято нам в нём.
Я вернусь и скажу всё, что должно сказать,
И тебя попрошу мне прощение дать.
Мы вернёмся в Россию, мы туда добредём,
Где бы нас ни носило, всё равно мы дойдём…

***
Не в первый раз, мечтая о свободе,
Мы строим новую тюрьму.
М. Волошин

Грады возводили средь пустынь -
Из костей заложенный фундамент…
Зажимали беспощадно рты,
Ужасом сведённые… Орнамент
Создавали мастерской рукой:
Пели гимны братству и свободе…
Я страны не ведаю иной,
На стомиллионном где б народе
Ставили такой эксперимент!
Лучше и не сыщешь полигона…
Завезли заразу нам вагоном,
Дав на разрушение патент…

Смотрит галерея каторжан…
Правят полигоном на лад новый!
И подсудной сделалась душа,
И гремят чугунные засовы
Всюду: не укрыться, не спастись.
Проверяли: «повезёт, иль сдохнет».
С верой, всяк, вошедший в круг, простись!
Но не всякий дух и здесь оглохнет
К гласу Божью – Совести своей.
Хлебом на крови не причастятся,
Дьяволу не станут обручаться
И уйдут святыми страшных дней…

А палач сжирает палача…
Лишь переменяются драконы,
Лишь иначе лозунги кричат,
Только остаются вне закона…
Зёрна исчезают средь плевел,
Грады обращаются в пустыни.
Главный кат давно забронзовел,
Щурится с ухмылкой на святыни,
Созерцая, как ведут ко дну
Верные последыши по духу
Всем им ненавистную страну,
Сеют запустенье и разруху…

Только где-то теплится ещё
Ветром негасимая лучина!
И явится юноша с пращой,
И сразит дракона-исполина…


Посвящается княгине Н.В. Урусовой[3]

Разбиты, расказачены, расхристаны,
Рассеяны по разным берегам.
Знать, сотни лет ярился глаз завистливый,
Чтобы обрушить святорусский храм.

И вот, свершилось. Идолы воздвигнуты.
Лишь потаённо Русь теперь живёт.
Она ли, страстотерпица, от иговых
Мучительств на поклон бесам пойдёт?

Она лампады теплит негасимые
Во тьме подвалов, в сумраке лесов,
Скиталицей бродя, давно сносила, знать,
Десятка два железных башмаков.

Она святится праведных мученьями
И чистые скрывает родники.
Доныне потаённые моления
Её хранят ещё от злой руки.

Истреблены, забиты, оклеветаны...
Мы словно тень былого иль мираж.
Но острова ещё сияют светлые,
И день придёт, восстанет Китеж наш.

И из лесов, пещер, скитов, подполья нам
Огонь спасённой Истины блеснёт.
И мать-Россия после тьмы безволия
Потерянную душу обретёт.

И расточаться рати вмиг нечистые.
А до тех пор на остове страны
Мы мечемся, рассорены, расхристаны,
Разгромлены, но... не побеждены.


Красная мельница

Красная мельница крыльями вертит,
Русские души пошли в обмолот,
Веси за весями пожраны смертью -
Плата за бешенство жданных свобод!
В красном Кремле дьявол пишет декреты:
«Церкви разграбим - да здравствует мор!»
Кто подсчитает кровавую смету?..
«Бога низвергнем строжайшим запретом!»
«Великорусскую шваль - под топор!»

Красная мельница всех перемелет:
Аристократов, крестьян, бунтарей,
Воинов, учёных, поэтов - расстрельный
Список найдётся ль где-либо длинней?..
Красный петух истоптал всю Россию,
Пущенный раз - не спастись от огня!
Раки разграблены, мощи святые
Отданы псам... Небеса грозовые...
Цепь обречённых на скользких камнях...
Смоет их всех пулемётною лавой.
Сорванный крест у мальчишки зажат
В хладной ладони. Свершилась расправа -
Русскою верою, кровью и славой
Свой до небес распалили пожар...

Вертятся, вертятся страшные лопасти.
Боже, на них же вся Руст распята!
Путь начался наш от пропасти к пропасти,
Путь наш без имени и без креста.
От палача к палачу - вечно вздыблены.
И помрачённые славу поют,
Память свою завалившие глыбами,
Кланятся рабски грузинскому идолу,
Род свой, запытанный им, предают.
Боже, пошли заблуждённым опомниться!
Красная мельница разум казнит.
Только отвека сама Богородица
Ирода славить царя не велит.

Век на току... Перемолотый в месиво,
Жив ли ещё изведённый народ?..
Трудно найти путь, снегами занесенный,
Пройденный многажды раз поворот.
Новая мельница, мельница жёлтая,
Перебивает нам вновь позвонки,
Мудрые мысли глупцами заболтаны,
Истина ложью зажата в тиски,
Вышла опять нам свобода неволею,
И ненасытный костёр всё горит,
И на земле, что слезами осолена,
Русский идёт геноцид.


Колокольня[4]

Большевистское море гудит,
Самотканое.
А под ним город древний спит –
Сны желанные!

Ни лугов, ни торговых рядов
Не осталося.
Вдруг заводит речь сонм голосов,
Точно жалуясь.

Иль ещё запоёт-запоёт
Стеньку Разина,
Как поднимется жгучий восход
Над Калязином.

Здесь прильнула, как чадо, Жабня
К Волге-матушке.
Здесь глубины, былое храня,
Тянут за душу.

Здесь когда-то стоял дивный град,
Зван Мологою.
Чем-то, чем-то он был виноват? –
Спит под Волгою.

Но не дремлет Никольский Собор.
С дна глубинного
Не его ли мне чудится хор,
Звон малиновый?

Страж последний стоит много лет –
И над бойнями,
И над мраком… Склоняюсь я пред
Колокольнею.

И над вечным покоем воды
Та отшельница
Воспаряет над миром тщеты –
И не верится!

Ныне чёрный дым всюду сгущён,
Всюду – дотемна!
Лишь здесь верю, стоит днесь ещё
Моя Родина!


Колокол

Памяти Бориса Можаева…

Последний раз надрывно прогудел
И рухнул – колокол!
Он словно нас на брань поднять хотел,
Да тянут волоком
Его глумливо по земле сырой
Через ухабы.
Замолк навеки голос вечевой.
Лишь плачут бабы…

И все притихли, словно поминать
Уже готовые
Тех, кому выйдет вскоре убывать
В края суровые,
Чтоб мерзлоту костями там мостить
На веки вечные…
Убитый колокол, молчание прости!
Дела заплечные

Теперь гремят. Чума пришла, чума!
Бои «кулачные».
Осиротели крепкие дома,
Добро расхвачено.
Кто создавал, пахал, тот получи –
Клеймо позорное!
А лодырь рукава уж засучил –
Слетелись вороны…

Клокочут тучи галок у крестов,
И тишь могильная.
И все своих боятся голосов,
Тоска бессильная.
Святые лики из огня глядят,
Убийцы тешатся.
И белый храм стоит над всем, распят –
Скорбь неутешная…

А скоро-скоро – горький скрип подвод.
Детей осужденных
На гибель слёзы. Низок небосвод,
И враны кружатся.
Так наступал он. Страшный Перелом.
Кровавым молохом.
И прогудел напоследях о том
Казнённый колокол…
Крымский этюд

Осенним вечером сырым
Мы будем греться у камина.
Ноябрь… Молчит печальный Крым,
Всеми покинутый, пустынный…

И пальцы веером скользнут
По белым клавишам рояля.
И очи серые взгрустнут
Украдкою из-под вуали.

Пылает, ярок и остёр,
Взор этот, как клинок дамасский,
И прекращает всякий спор,
И просит теплоты и ласки…

Печальный дождь в окно стучит,
За валом вал гремит снаружи.
И чайка горестно кричит,
Над морем одиноко кружит.

И тень в дали плывёт морской,
Как призрак русского ковчега.
С кормы его глядят с тоской
Герои из иного века.

Те люди, коих больше нет,
Давно исчезнувшие лица,
Чей подвиг - горький нам завет,
Наказ из праха возродится!

Качает на волнах ковчег,
Белеет путь на небе млечный –
Наш странный путь, - и длится бег,
Безумный, непрерывный, вечный!

Оставленных коней табун
Ещё как будто бродит где-то…
Русь, кто же ты?! Медведь-шатун,
Иль птица-тройка? Нет ответа…

Здесь нет унылее поры.
И у киота плачут свечи,
А с ними музыка - навзрыд,
И дрогнут зябнущие плечи…

Набросит дымчатую шаль
И снова поглядит украдкой.
А только всё чего-то жаль,
Всё непонятно, всё в загадку…

И станут губы вновь шептать,
Сплетаться воедино руки,
А волны - грозно громыхать,
А ветер – шарить по округе.

Всё это лишь ночной мираж,
Сон наяву не ставший явью.
Ковчег вдали исчезнет наш,
Осиротелый Крым оставив…


Прозренье

Иди и виждь, - был голос мне,
И пелена с очей упала,
И я обрёл себя на дне
Нагим, больным и одичалым.

Где был мой дом? Где был мой сад?
Отца покинутого милость?
При жизни тлением объят,
Вокруг я видел лишь постылость.

И бесы безобразных лет
Из мрака корчили мне хари,
Застить пытаясь дивный свет,
Чтоб вечно мне в потёмках шарить.

Россия! Ныне нет тебя
Великой, славной и единой.
И бесы радостно вопят,
Что сокрушили исполина.

А светлых ангелов твоих,
Что от беды тебя хранили,
Давным-давно уж нет в живых,
Их палачи в ЧК убили.

Великой нет... Единой нет...
Но где-то таится святая.
Свой негасимый, вечный свет
В сердца прозревших проливая.

Она в глуши, в лесах она,
Сохранена сердцами верных,
Во всех гоненьях спасена,
Во всех страданиях безмерных.

Святая Русь! Наш Божий Град!
Нерукотворной скрыта ракой.
Не воцарится в мире ад,
Доколе ты стоишь средь мрака.

Не час имение делить.
Первей других одна идея:
Град Божий в душах возродить,
Святую Русь в сердцах взлелеять.


И схлынут воды… А.Б. Можаеву

И схлынут воды[5], и сойдёт заря,
И исцелившись бреньем покаянья,
Прозреют души, и заговорят
Уста сто лет приданных умолчанью.

И оживёт ушедшая страна,
И подивятся дети лихолетий,
Узнавшие, какой была она
Из тысяч недосказанных свидетельств,

Оборванных арестом дневников,
Фрагментам писем, чудом уцелевших,
Исполненных высокой меры слов
Немногих верных, ад преодолевших.

Они услышат средь ночной тиши
Негромкий шаг ведомых на страданье,
Как вскриком отлетающей души
Умолкла скрипка всей Руси прощеньем.

Они узнают множество имён,
Что выведены буквами златыми
Небесным Летописцем - чудный сонм
Огонь берегших в беспросветье стылом.

И ото сна очнётся Вечный Дом,
Чужой рукой замкнутый на запоры,
И дух любви поселится вновь в нём,
Врачуя раны и миря раздоры.

И будет снова музыка звучать...
И новое родится поколенье,
Что петь хвалу не станет палачам,
Его народ обрекшим истребленью,

Добро отделит с твёрдостью от зла.
Тогда Господне Лето сменит зимы,
И зазвонит во все колокола
В тот час вновь обретённая Россия.

...А я зажгу сегодня сотни свеч,
Чтобы сердцам огнём их засветиться,
Чтобы друг друга больше нам беречь,
И в Отчий Дом однажды возвратиться

С пасхальным светом полною душой,
Пройдя сквозь терний, снова стать Народом
И Русь увидеть Вечной и Святой,
Когда сойдёт заря и схлынут воды.


Пасхальное (РОВСу)

Христос Воскресе, лебединый стан!
Мы русский крест несём уже столетье
Сквозь все измены, трусость и обман,
Назло однажды побеждённой смерти.

Пусть вновь звенят иуды серебром.
Их краток путь – до первой смоковницы.
«Распни! Распни!» - кричат со всех сторон
Ревнители… кровавого убийцы.

Они всё те ж… И нас не изменить!
Венец терновый делим мы с Россией.
Ей продолжаем верою служить.
Её мы бастионов часовые.

Христос Воскресе! Белая заря
Ещё окрасит горизонты наши.
Перед лицом Небесного Царя
Пройдут полки всех наших армий павших…

Воскресших армий преданной страны,
В заветный час изведенной из ада,
Руси воскресшей в славе старины,
Под звуки гимна Белого парада!

Сегодня за святую нашу Русь
Мы души все сольём в одно моленье!
Голгофский крест – порука Воскресенью!
Христос Воскресе, Воинский Союз!



[1] Имеется ввиду приговор капитану А.М. Щастному. [2] Дом в Париже, где жили русские эмигранты, включая М.И. Цветаеву. [3] Исповедница ХХ века, автор книги воспоминаний «Материнский плач Святой Руси». [4] Молога, древний городок на Волге, неподалёку от Калязина, был полностью затоплен большевиками при строительстве плотины. Лишь колокольня расположенного в нём Никольского собора не ушла под воду и поднимается над нею по сей день. [5] Написано после просмотра докфильма «И схлынут воды» по сценарию А.Б. Можаева.