Безумец и Смерть, Гуго фон Гофмансталь 1874-1929

Лирическая поэма.
 
Действующие лица:
 
Смерть
Клаудио, дворянин
Его камердинер
Мать Клаудио
Возлюбленная Клаудио
Друг юности
 
(Дом Клаудио. Декорация 20-х годов 19 века.
Кабинет Клаудио в стиле ампир. На заднем плане слева и справа большие окна, в центре стеклянная дверь, ведущая на балкон, на нём видна деревянная подвесная лестница, ведущая в сад.  Слева белая двустворчатая дверь, справа – аналогичная дверь в спальню, прикрытая зеленой, бархатной портьерой. Слева у окна стоит письменный стол, перед ним удобный стул с подлокотниками и высокой спинкой.  У колонн стеклянные витрины с античными экспонатами. У стены справа комод  в готическом стиле, тёмного цвета, с инкрустацией; над ним древние музыкальные инструменты. Картина в почти чёрных затемнённых тонах, как у некоторых итальянских мастеров. Основной тон: светлые, почти белые обои с лепниной и позолотой.)
 
КЛАУДИО (один. Сидит у окна. Вечернее солнце)

Ну, вот уже последний горный блеск
Во влажности прогретого заката.
Венки лилейных облаков и плеск
Златой над тенью серого агата.
Так мастер древний в вышине бездонной
Рисует небо в облаках с Мадонной.
В индиго-облачных тенях на склоне
Наполненная тень далёких круч,
В зелёно-сером, приглушённом тоне
Сияет, угасая, солнца луч.
О, как близки они моей тоске,
Отшельники на дальнем косогоре,
Все их дары в протянутой руке
Смягчат усталость проблеском во взоре.
 
Чудесный ветер, озорной с утра
Бежит босой; склонившись над цветком,
Напоминает, что вставать пора –
И буйность пчёл, и страсть, и Бог кругом.
Даны всем естество и милость Бога,
Услышать счастье –напрягая слух? –
В желаниях по силе путь-дорога:
Да и в усталом теле – бодрый дух.
Теперь вот тонет шарик золотой
В зелёном море, дальнем из морей,
Прощальный свет зажёгся над листвой,
Мелькая в дымке, исчезая с ней,
Заполнит пляж, где города кипели,
А весь народ в объятиях наяд,
Качающих детишек в колыбели.
Народ хитёр и жадный до наград.
Скользят наяды в тишине залива,
Не расставаясь с килем кораблей,
Гнев остудят морской игриво – живо
Облегчат боль заблудших в мир скорбей.
В том суть и вижу и благословенье,
И всё тоскую: там-то даль виднее –
А пригляжусь поближе – просветленье:
Всё муторно, больнее и мрачнее.
 
По жизни, видно, и влачить истому:
Влечений нет, нет никогда и плача
По переулку этому и дому.
Искать иное – скучная задача.
 
(КЛАУДИО, стоя у окна)

Теперь они огни вот зажигают
В своих постылых узеньких стенах
И в сердце этот скучный мир впускают
С восторгом и слезами на глазах.
Сближает их друг с другом теплота,
Горюют все, когда один помрёт,
А станет кто-то жертвою вреда,
Так утешают…  ну, а я не тот,
Кому найти слова для утешенья.
Они откроют семь замков с любовью,
А мне не вскрыть замки без прегрешенья –
Боюсь испачкать пальцы свои кровью.
 
 
О жизни человечьей что я знаю?
А я каким-то боком приурочен,
Причастен к ней. Но, между прочим,
Всё лучше понимал и понимаю.
Не мне ли знать, небедному сатрапу:
Потери есть и в центре, есть и с краю.
Что толку брать – отдашь другому в лапу.
К примеру вот: что только не имел я,
Но разум был всегда и трезв и светел,
Я никогда не пил хмельного зелья,
И болью настоящей я не бредил.
Один в пути – рыдать? Да никогда!
Природа вдохновляет нас всегда,
И прежде, чем успел бы я вздохнуть,
Найдёт мой ум ярчайшие названья
Всему тому, что есть для порицанья.
Доверья нет – к другим и счастье в путь.
Так вот и скорбь! Изъедена, истёрта
В раздумьях, ОТгорела И ДОтла!
Прижать к груди? – Да и какого ж чёрта!
 
(испуганно)

Уже темно. И транс – не по часам.
Да, да: не время детским мелочам.
И спать пора и я совсем уставший.
 
(слуга вносит лампу и снова уходит)

Вот у меня и свет, меня снискавший.
Бедлам в кладовке и бездушный хлам
Я вижу снова. Помню, изумлённо
С дороги сбившись, я сюда, как в храм,
Бежал от всех, мечтал здесь упоённо.
 
(перед распятием)

К ногам твоим израненным, о Боже,
Припасть стремились многие, на пламя
Молясь Твоё,  Господень Крест возложен
И чудеса вознесены над нами.
Коль вместо жара лёд и тьма в сердцах,
Раскаянье приходит, стыд и страх.
 
(перед старинной картиной)

Джоконда, по причине свыше, ты
Божественно прекрасная на веки:
Загадочна улыбка и черты
Со вкусом терпко-сладким… твои веки
Под блеском грёз…  Так жизнь секреты эти
Раскрыла мне, попавшемуся в сети!
 
(отстраняясь. Перед комодом)

Вы, кубки, вы, чья свежесть ободка
Влекла к себе все жаждущие губы,
И вы, былые звуки-скалозубы –
В иных сердцах вам память глубока.
Отдал бы всё, чтоб к лучшей перемене
Мне с ними вместе оказаться в плене!
 
Работая по дереву, верстак
Запутал форму. Наглым стал ваш знак.
Вы – жабы, ангелы, грифоны, фавны,
Плоды фантазии, пернатые химеры,
Пугающе-пьянящие без меры.
А были некогда полны и чувств, и нег
Живые вещи – это было главным –
Из океана выплыли на брег
И вот на блюде, как икра кефалья.
Напрасно, да напрасно вас искал я.
Я вами увлечён был слишком сильно,
А вы– ну, как изменчивый кумир,
Меняли маски чувства изобильно,
Не обнажая сердце, жизнь и мир.
Роились вы – а я всегда был сир.
Неумолимы гарпии, жестоки,
Влекут их только свежие истоки…
 
Искуственное всё, всё оказалось пленом
Для мёртвых глаз, а им рассветы не видны
И ухо мёртвое не слышит о проблемном –
Вокруг меня и сплошь проклятия одни;
Не без ума совсем и не совсем с умом,
И горе – не беда, и радость – сухарём:
Живу – пока живу, календарём, как дни.
Ещё или уже наполовину пуст, –
Поймёшь, когда в телах живых раздастся хруст.
Не важен сам себе; всё, что меня томило,
Что было в радость мне - и не было и было.
Нет, будущая жизнь дана ещё взаймы
А пустота уже - прелюдия зимы.
 
Вот так в тоске, с любовными тенями
Я путался, по жизни пробиваясь,
Подспудно ждал, мол, встретится мне днями,
Но все плоды вкушал, не наслаждаясь.
К ней повернувшись, я смотрел на жизнь:
Для бега в ней нет пользы в быстроте
Отвага – звон пустой при споре, в ней
Нет боли неудач, удачи все не те;
Бессмысленный вопрос –  ответы не умней;
Так вот и сны неточностями полны,
Важны для счастья час, ветра и волны!
Не потрясён, мучительно умней,
И в гордости своей изнемогая,
Живу я в отлученьи, не стеная,
Здесь, в этих стенах, город мне видней.
Оставили в покое, понимая,
Что я обычнейший среди людей.
 
(входит слуга и ставит на стол тарелку с вишнями, хочет закрыть балконную дверь)
 
КЛАУДИО

Оставь открытой дверь… Что приключилось?
 
СЛУГА

Вы не поверите, наверно, Ваша милость
 
(говорит, как бы сам себе, со страхом)
Теперь в беседке спрятались они.
 
КЛАУДИО
Кто же?
 
СЛУГА
Пардон-с,  того не знаю я.
Толпится там кошмарное отребье.
 
КЛАУДИО
Нищих?
 
СЛУГА
Того не знаю я.
 
КЛАУДИО
Так и запри
Калитку  в сад, где переулок. Ступай,
И спать потом, а мне здесь не мешай.
 
СЛУГА
Мне потому и жутко так. В саду
Калитку накрепко закрыл я. Но…
 
КЛАУДИО
И?
 
СЛУГА
Теперь в саду уселись на скамью там,
Где Аполлон, что из песчаника, стоит.
И парочка в тени. Там, где фонтан.
На Сфинкса кто-то влез, да и сидит.
Не видно кто, тис перед ним растёт.
 
КЛАУДИО
Мужчины?
 
СЛУГА
Несколько. Но есть и дамы,
Не нищенки, лишь в старомодном платье,
Как на гравюре медной. Мертвый взгляд
Не человечий, и с такою сватьей
Дороженька прямая только в ад,.
Как будто в пустоту, в тебя глядят.
И ни за что на свете, Ваша милость,
Не захотел бы я такую близость.
Дай Бог, исчезнут завтра утром ранним.
Я, с позволенья Вашего, сейчас
Запру парадную, да и замок
Водою освящённой окроплю.
Не видел никогда таких людей
И глаз таких у человека нет.
 
КЛАУДИО
Делай, что хочешь, и спокойной ночи!
(он некоторое время задумчиво ходит взад и вперёд. За сценой слышатся заунывные, щемящие душу звуки скрики, сначала отдалённо приглушённые, потом всё ближе и ближе и, наконец, отчётливо слышные, как если бы играли в соседней комнате.)

Мотив?
И странно к душе взывающий!
Ужель меня так человечий бред достал?
Возможно, звуки те не знал я даже
И скрипку человечью не слыхал…
 
(остановился, прислушиваясь и прислонясь к правой стене.)

В глубоком долгожданном оживленье
Нахлынула могучая волна
И в бесконечном словно сожаленье
Надежда бесконечная она –
В груди уставшей тихое томленье:
Любимая и мать… и жизнь одна
И в позабытых радостях и в горе –
Преображеньем светится до дна,
Волнует мысли набожно и в море
Младой поры швыряет жизнь меня:
 
Стоял я в блеске красоты нетленной.
Юнец. Весна. Мне думалось: взлечу
Над гранями извечными вселенной,
Тоске моей всё было по плечу!
И вновь походы, и восторг в объятьях!
Тогда светился иногда весь мир.
Звон колокольный, розы в алых платьях
И лучезарный, голубой эфир;
Какими были вещи все, живыми,
И было всё, как будто под рукой,
Как окрылён я был и вместе с ними
Был я звеном живым в цепи одной!
Я ощущал волнующий мне душу
Поток любви, питающий сердца,
И, как прибой с волной бежит на сушу,
С мечтой моей останусь до конца.
Звучи, мотив, ещё немного, ну!
И разволнуй душевно мою душу:
Пусть даст мне жизнь хоть искорку одну
И хоть чуть-чуть согреет меня в стужу:
Все тёплые огни, огонь к огню –
Такую песнь не перестану слушать!
Все эти старые, запутанные знанья
Исчезнут с грузом тяжким на плечах,
Поскольку в звуках этих первозданье:
Услышал я в тех детских голосах
Тот чистый звук далёкий, колокольный
Что пел о жизни так, как никогда,
Когда искал я смысл краеугольный
По формам: брать, принять, отдать и дар.
 
(почти неожиданно прекращается звучание мелодии)

Здесь, здесь замолк божественный мотив -
Разволновался я, себя забыв!
Открыл мне чудо-мир бездельника талант.
А он сейчас, поди, сбирает медяки –
Вечерний попрошайка-музыкант.
 
(у окна, справа)
Здесь нет его внизу. Какой же странный!
Где он? Взгляну-ка я в другом окне…
 
(Когда он подходит к двери справа, портьера тихо колышется и в дверях появляется Смерть, в руке смычок, скрипка висит на ремне. Она спокойно смотрит на Клаудио, который в ужасе отстраняется)

Как напугал ты, ужас безымянный!
Играл ты сам, раз скрипка на ремне.
Пришёл ко мне зачем, ты окаянный?
Чтоб дыбом волосы, и холод по спине?
Уйди! Да ты же смерть. Пошто ко мне?
Не страшно! Прочь! Для крика нету сил.
 
(опускаясь)
Меня не держат ноги, душно мне!
Уйди! Кто звал тебя? Да кто ж впустил?
 
СМЕРТЬ
Встань!  Я не ужас, не скелет – герой
Твоей же унаследованной веры –
Из рода Диониса и Венеры
Великий бог души перед тобой!
Когда ты летом на закат вечерний
Глядишь и видишь: пролетает лист,-
Вдруг вздрогнешь, знай, что это друг твой верный
Повеял. И мечта и явь сплелись;
Когда в гармонии печаль и радость
И теплотой наполнилась душа
Когда и чудища тебе, как сладость,
И впустишь мир в себя и, не спеша,
Прочувствуешь и к ним в великом танце
Примкнёшь, тогда настал великий час
И всё вокруг увидишь в новом глянце,
Не содрогнувшись больше, как сейчас,
Поймёшь: к тебе я прикасаюсь той
Таинственною силою святой.
 
КЛАУДИО
Кончай. Приветствую, но есть сомненья
 
(с небольшой паузой)
Зачем пришла и эти треволненья?
 
СМЕРТЬ
Я прихожу, когда пришла пора!
 
КЛАУДИО
Заметь тогда: ко мне пришла ты зря!
Листы все перед тем, как воспарить
Высасывают полностью все соки.
Мне рановато: не успел пожить!
 
СМЕРТЬ
Тебе, как всем, в назначенные сроки!
 
КЛАУДИО
Как сорванный цветок на заливных лугах
Довольствуется там лишь тёмным зельем тризн,
Так по воде скользил я в молодых годах,
Я даже и не знал, что так зовётся жизнь.
Тогда… и я стоял у жизненных ворот,
Открытых  для чудес и сладостной тоски
В величественных грозах ярких непогод.
Сложилось всё иначе… и я попал в грозу
И освящён я был и было озаренье:
Свой крест я выбрал сам и сам его несу,
И не всегда мечты находят отраженье.
Заклятье надо мной висит и не покинет.
Я словно погребён и в сумречной тиши –
Застыли чувства все и сердце в половине –
Угрюм я и разбит до глубины души,
Всегда вокруг меня всё сплошь на тормозах;
И мне не удалось, проникнуть внутрь и в суть,
Я Бога не встречал. С волной морской в слезах
 Всё спорят с Богом те, кто ищет в жизни путь,
Пока Бог ниспошлёт на них благословенье.

СМЕРТЬ
Что всем дано, ты получил сполна
Земная жизнь – так по-земному жить.
Дух верный вам (связь эта всем дана)
Парит живой над мёртвыми вещами
В том хаосе, что создали вы сами.
Для вас миры связующая нить:
В саду бурьян и цветик должен быть.
Ужели первой связь тебе открыла?!
Быть связанным – связать: в развязке сила.
Стать храбрым не легко – в час душный, дикий,
Когда во сне стенания и крики.
Одним – усталость, неизбежность скуки,
Другим – тепло от жизни на поруки.
Но зреет всё, и попадёт мне в руки.

КЛАУДИО
Я не созрел. Так и оставь меня.
И глупо ныть не хочется мне боле,
А хочется обнять земное поле,
О жажда жить! – во мне кричит она.
Сильнее старых чар безмерный страх;
Позволь мне жить! За жизненный размах
Без сожалений горьких всё отдам
И сердцем прикиплю к земным вещам.
Увидишь ты:  мне вещи станут сбродом –
Людские станут дороги сердца,
Как с куклами, не обращусь с народом!
Ты подскажи, порадуй молодца –
Я погружусь и в радости, и в грусть –
Как верным быть и удержать весло?
Я выучу урок твой наизусть
В познании: что есть добро, что - зло.
И с оживленьем я приму все схемы!
В пути открыто повернусь я к люду
И взять и дать не вызовут проблемы,
И связывать и связанным я буду!
 
(видя непреклонное лицо смерти, с нарастающим страхом)

Поверь мне, наконец: я до сих пор
Не знал, как ненавидеть и любить,
Не понимал… да что там говорить,
Я письма покажу – Взгляни в упор:
Всё было показным в словах пустых!
 
(резко выдвигает ящик стола, достаёт пачку старых писем)

Всё в клятвах преданно любить да в плаче;
Ты думаешь: правдивы чувства в них? –
Не чувствовал – сказать не мог иначе!
 
(он швыряет письма ей в ноги так, что некоторые разлетаются по полу)

Ну, вот тебе, здесь вся любовь, похоже,
Везде лишь я да я, всегда по теме,
Подстроившись, в ответ любовной дрожи
Дрожал, смеясь над святостями всеми.
На! Вот! Здесь всё не то – прочти, изволь:
Где смысл, где ненависть, любовь, где боль?!
 
СМЕРТЬ
Глупец! Ах, ты глупец, дам наставленье
Тебе, как жизни воздавать почтенье.
Туда вон встань, смотри и рот закрой:
Учись, как страстно, с чувством остальные
И чтят, и любят уголки родные,
А ты трезвонишь, только звук пустой.
 
(Смерть пару раза проводит смычком по скрипке; так сказать, зовущие звуки. Она стоит возле двери в спальню на переднем плане, Клаудио слева у стены в полутьме. Из двери  справа выходит мать. Она не очень стара, на ней длинное, чёрное бархатное платье, чёрный бархатный чепец  с белым рюшем, обрамляющим лицо; в  её нежных, бледных пальцах белый носовой платок с кружевной отделкой по краям. Она тихо выходит из двери и беззвучно обходит комнату.)
 
МАТЬ
Как сладко дышится! Знакомый аромат
Лаванды, смешанный наполовину
С душком, навеянным от мертвечины,
Здесь вся юдоль моя земная, здесь:
Жизнь матери, ну, боли моей треть,
Часть мук моих и беспокойства часть.
Ну, что о том мужчина может знать?
 
(у комода)
Всё ещё острый у него конец?
Здесь сын виском ударился до крови,
Конечно, мал ещё был сорванец,
Бежал – не удержать… Окно! И снова
Я, как тогда, прислушиваюсь к ночи:
Слышны ль шаги и не было мне мочи,
Когда от страха не могла я спать,
Стояла здесь и час, и два, и три.
И начинало медленно светать…
Как часто… того не знал он никогда.
Да я и днём, принарядившись, часто
Была одна. Рука – цветы поила,
Пыль выбивала, до блеска натирала
Серебро… так день и тёк. Для головы
Занятий не было вот только: в ней
Кружились колесом в догадках мысли
Надежды тихой и в тревогах смутных –
Наверное, в том материнства святость.
И связана она глубинно с миром.
Но заболталась я, припомнив сладость
И боли прошлой жизни, и земной
Воздушный аромат. Нельзя остаться,
Пора мне уходить, пора…
 
(она скрывается за средней дверью)
 
КЛАУДИО
Мама!
 
СМЕРТЬ
Молчи!
 
Её ты не вернёшь.
 
КЛАУДИО
Ах, мам, вернись!
 
Позволь поцеловать тебя разок, -
Твои смиренно сжатые уста,
Но с лёгкой дрожью, словно бы упрёк –
Припасть к твоим ногам… Зови! Сюда
Верни её!  Зачем прогнала, Злыдня?!
Она хотела здесь быть. Аль не видно?
 
СМЕРТЬ
Не тронь моё. Твоим оно уж было.
 
КЛАУДИО
Ах! Лишён
Был чувств я! Совершенно! Обидно.
Когда ж я мог всем существом своим
Всю близость ощутить той очевидной
Её любви, божественно-святой
И с человечьей болью и тоской,
И страстностью… ужель тебе не стыдно?!
 
(Смерть, не обращая внимание на его жалобы, наигрывает мелодию одной старой народной песни. Медленно выходит девушка; на ней простенькое платье с текстурой в больших цветах, на ногах балеринки, перевязанные бантом; без головного убора)
 
ДЕВУШКА
Как всё прекрасно было. Вспомнишь ли?
Конечно, сильно огорчил тогда,
Так больно было мне, но утекли
Печали моей юные года.
Так редко были радостными дни
Но с толикой чудесною, как грёзы!
Вот под окном цветы, мои цветы,
Вот маленький расшатанный спинет
И шкаф, в котором письма все хранила
И все подарки, что дарил мне ты…
Всё, что – не смейся – сильно я любила,
Что говорило милыми устами!
Когда, жару сменив, сверкали грозы,
А мы стояли у окна – Ах, воздух,
Тот аромат деревьев под дождями! –
Всё умерло, срослось с полынью горькой,
В гробу с любовью нашей все они.
Прекрасны были. Только ты повинен,
Что так прекрасны были в прошлом дни
Потом меня ты бросил, как дитя
С цветочком, что сорвал, играть устал…
Бог мой! тебя не думала связать.
 
( небольшая пауза)
Когда же получила то письмо,
Последнее… хотела умереть.
Не потому, чтоб досадить тебе.
Хотела без истерики и плача
Прощальный написать тебе ответ.
Ну так, чтобы немного сожалел…
Слезу бы уронил, но слишком поздно…
Не написала ничего. Зачем?
Что знала я? Насколько ты любил
И сколько было в том сердечного,
Что так ты голову мою вскружил,
Мой бедный ум был так разгорячён,
Что я и днём блуждала, как во сне.
В неверности и к верности нет воли.
Не оживишь покойника слезой;
Не умирают от измен. Позднее,
Спустя года все в безутешном горе,
Смогла прилечь я, чтобы умереть,
Молясь: в твой смертный час с тобою быть.
Не для того, чтоб умер в муках, нет,
Но чтобы ты, как пригубив вино,
Прочувствовал бы тот букет цветов,
Хоть что-нибудь, забытого давно.
 
(она уходит. Клаудио закрывает ладонями лицо. Непосредственно после её ухода выходит мужчина. Он выглядит, соответствуя примерно возрасту Клаудио. На нём неопрятный, запылённый дорожный костюм. С левой стороны груди торчит по рукоятку воткнутый нож. Он остаётся стоять в центре сцены, повернувшись к Клаудио.)
 
МУЖЧИНА
Ты всё ещё живёшь, игрок безмерный?
Сарказм Горация волнует, как всегда,
Других не изумлявший никогда?
Твои слова прекрасные во мне –
И мой елей и ты его испей
В одном горшке – а я, похоже, крайний –
Ты говорил: напоминал я вещи,
Так сладостно дремавшие в тебе,
Как ветерок далёкой цели втайне.
О да, нежна твоя струна по ветру,
Амурный ветер создан для того,
Чтоб поиметь меня или другого.
Мы были давние друзья. Друзья ли?
Подло: болтали днями напролёт,
С подобными себе общались, с одной
И той же женщиной сношались. Подло:
По общему, как у царя с рабом –
Качалка, дом, собака, стол и плётка.
Дом развлечений одному, подвал –
Другому. Первый – в качалке, а второму,
Кто нёс, с плечом израненным, хоть вой.
Один спускает пса к кольцу попрыгать,
Другой (с кольцом) стоит и ждёт, как рыжик!...
Ты половину чувств души забрал,
Болезненно рождавшиеся перлы,
А наигравшись, всё спускал на ветер.
Пройдоха ты, со всяким спорым был.
Я, молча, с негодующей душой,
Скрипел зубами. Ты, не знавший стыд,
За всё хватался. И во мне с тех пор
Доверья не было, рассыпалось в пути.
Нам барышня однажды повстречалась
И так я ею сильно заболел:
Все чувства мои были на пределе,
Как у того, кто долго ищет цель…
Такую цель, сладчайшее томленье…
И дикий блеск и аромат, когда
Из тьмы глубокой видишь маяки…
И ты всё видел. Соблазнился ты!...
 Да потому, что мы во многом схожи.
Её величье строгое, усталость,
Несвойственная вроде молодым –
Ты, разве, позже так не говорил?
Ты, возбудился, впавший в искушенье!
Вскипел сильней, чем кровь в моих мозгах!
Пресытившись, её, как куклу, бросил
Унылым зрелищем к моим ногам,
Испорченной тобою, обнаженьем
Чудесной магии ужасно искажённой,
Без смысла в жизни; волосы живые
Повисли, как у мертвецов. Как ларву
Ты бросил мне на отвратительно
Обглоданных костях из футуризма,
Растлением прекрасной, дивной тайны.
За то тебя вконец возненавидел,
Как, впрочем, подсознательно – всегда.
И я ушёл.
Потом гнала меня судьба
На лезвие кинжала смерти горькой,
Что бросила меня в одну канаву,
Где разлагался медленно на вещи,
Непонятые никогда тобой.
Но трижды я тебя благословил.
Никем для всех был, все – никто тебе.
 
(он уходит)
 
КЛАУДИО
Да, так:  Я никому и мне никто.
 
(медленно приподнимаясь)
На сцене, как плохой комедиант  –
Дошёл до пункта, речь толкнул и прочь.
Ко всем он равнодушный и глухой,
Звук собственного голоса – ничто
И не волнуют голоса других:
Так шёл я по подмосткам жизни вдаль
Без ценностей земных и слаб точь в точь.
Но почему со мной так? Смерть, за что?
Должна мне показать жизнь настоящей,
Реальной, полной, а не вспышку снов
То с радостью, то с болью преходящей?
Ну, почему вот детские умы
Предрасположенней к материи высокой:
Там вещь земная, где и ареал, -
А вырастут – всё в памяти далёкой?
И почему нам скрипка не слышна,
Как призраков ты приглашаешь в ночь –
Которым тишину не превозмочь –
Рассыпавшихся где-то в подсознанье,
Не слышим мы их тихое стенанье?
Мне быть бы там, где слышен голос твой,
Не приглушенный мелочью пустой!
Я буду! Так сдержи свои слова,
Стань жизнью, Смерть, коль жизнь моя мертва!
Что мне с того, что обе не узнаю,
Что смертью я и жизнью называю?
Ты рассказала в часе наставлений
Намного больше, чем вся жизнь вместила,
Хочу совсем забыть слепые тени,
Познать, где твои раны и в чём сила.
 
(Он задумывается на какое-то мгновение)

Возможно, умирающего буйства
В смертельном страхе выплеснула кровь,
Но до сих пор не знал такого чувства,
Хорошего, объять земное вновь!
И если суждена мне смерть сейчас, –
Мой мозг впитал в себя урочный час;
Исчезнет жизнь, неся благую весть:
Я, умирая, чувствую: я есть.
Когда мечтаешь, чувства через край
Сон переполнят, в жажде пробуждая, –
Я пробудился в чувствах через край
От жизни сонной, в смерти оживая.
 
(он замертво падает к ногам Смерти)
 
Смерть ( качая головой, медленно уходит)
Как эти существа прелестны:
Нельзя истолковать – толкуют,
Читают то, что неизвестно,
А что запутано, то – в путы.
И в вечной тьме находят путь в приюты.
 
(она исчезает в средней двери, её слова стихают;
В комнате воцаряется тишина. В окно видно, как мимо проходит Смерть, играя на скрипке, за ней идёт Мать, следом за ней Девушка и вплотную рядом с ними некий призрак, похожий на Клаудио.)