Альбом фотографий

Альбом фотографий



------------------------

То, что фотография до бесконечности воспроизводит,
имело место всего один раз.

Ролан Барт

------------------------


1971 год, Ялта


Нырять в пустоту испуга у моря с пирса:
Нас было три тринадцатилетних героя.
Из вынырнувших – этот умер, а этот спился.
Один я стою на пирсе у кромки прибоя.

Пустое пространство зияет справа и слева.
Этому выпала стерва и истеричка.
Этого схавала снежная королева.
А мне повезло: у меня золотая птичка.

Хотя всё могло сложиться совсем иначе.
Кто-то из них стоял бы на пирсе нынче.
Кто-то из них остался б живой, тем паче,
Что я был всегда немножечко не довинчен.

Жил, с недокруткой где-то вполоборота.
Не верил в ангелов и не знавался с чёртом…
Простите, ребята, вечного обормота:
Я так и не смог пойти до конца хоть в чём-то.

А, главное – морю мы пофиг, мои дорогие,
Морю думать о нас – пустые излишки,
Потому что у моря всегда есть в запасе другие,
С пирса нырять собравшиеся мальчишки.


 
1931 год, Москва


Небес синева бездонна.
Ей плевать на смену режимов…
Квадратная челюсть балкона,
На балконе стоит Ворошилов.

Эр-кэ-кэ-а колонны
Проходят парадным маршем.
Быть им, пешим и конным,
Жизни грядущей фаршем.

Кстати: правофланговый,
Взглядом играя грозным,
Ростом самый здоровый,
С орденом краснозвёздным -

Дедушка мой, комвзвода,
Перекоп покоривший,
Но тридцать восьмого года
Так и не переживший.

Будёновки, красные банты.
«Ура!!!» раздирает глотки.
Ворошилову адъютанты
Подносят соточку водки.


 
1900 год, Харьков


Приличная девочка из буржуазной семьи
Училась игре фортепьянной с пяти до семи:
Большой инструмент развивает и пальцы, и страстность.
Но здесь же, простите, таится большая опасность,
Один, извините, весьма щекотливый момент:
Учитель – мужчина и консерваторский студент.

Восточные гены, либидо в четырнадцать лет
Все прочие в мире решения сводят на нет.
Как всё там сложилось, подробностей не сохранилось,
Но ровно в шестнадцать она малышом разродилась.
Вот фотка: прабабушка с прадедом, и – на виду
Пометка, что сфотались в девятисотом году.

Наставший двадцатый был век романтических бредней,
Но самые страшные – всех оказались победней.
Мой прадед потом оказался парижский таксист,
А дед, его сын, - офицер и во всём коммунист,
Прабабушка в родах седьмых отдала богу душу,
В Приморье, где злой броненосец обстреливал сушу.

Осколки летят, разрушаются связи времён.
Не зная нюансов и не вспоминая имён,
Живём, как умеем, пустой суетой биографий…
От прошлых людей остаётся пять – шесть фотографий,
А всё остальное, прижизненно важное нам, -
Ненужный наставшему дню человеческий хлам.
 

1941 год, Киев


Беженцы грузятся в эшелон,
Потому что фашист идёт.
Паровоз, тяжёлый как першерон.
Терпеливо дороги ждёт.

Ему, работяге, не привыкать.
Всё, что нужно, вытерпит он.
С двумя дочерьми усталая мать
Продирается в общий вагон.

За каждое место  - смертельный бой
Против других мамаш.
Горе своё увозят с собой,
И дети – вот весь багаж.

Моя бабушка с дочками прорвалась.
Простите, кто не попал.
Уже под утро прервалась связь.
Киевский округ пал.

Многих в пути схоронил вагон
Тех, кто хлеба не крал…
Паровоз, тяжёлый, как першерон,
Состав тащил за Урал.


 
1975 год, Ленинград.


Ветер с Невского лезет в душу
На куски пространство кроя…
Если я сегодня не струшу,
То сниму проститутку я.

Мне семнадцать. Я в Ленинграде.
Деньги есть, плевать на запрет:
Сексуальность сидит в засаде.
Но сидеть больше мочи нет.

На углу стоит явно эта.
Эманаций её полёт
Я врождённым чутьём поэта
Уловил, и рванул вперёд.

Вот и хата. Мой первый дубль.
Разливай мартини. Чин-чин!..
Число девственников на убыль,
Но, зато, чуть больше мужчин.


 
1978 год, Новосибирск. Первый «Wrangler».


Трещат позвоночные хрящики.
Саша таскает ящики.

Вагон
Шестьдесят восемь тонн.

Хотя идея и хреновата,
Но «Wrangler», -
«Wrangler» стоит больше, чем вся зарплата,

Если работать месяц в школе от звонка до звонка
Учителем литературы и русского языка.


 
1979 год, ТЮЗ


Театральная сцена коверкает души актрис.
Эта Маша просила себя называть «Биатрис»,
Обожала коньяк и оральные связи в укромных
Закуточках подсобок и полузакрытых уборных.

Я в массовках по сцене накручивал километраж.
При фактуре моей героической роли не дашь,
Есть для плана второго – толпа заслужённых при стаже,
А советских учёных играют евреи постарше.

Зайца в экшне чудовищном про «Теремок» отыграв,
Брёл по ТЮЗу я, потных доспехов актёрских не сняв,
Тут она отловила меня, и минут через восемь
Зайчик стал завывающим от вожделения лосем.

Пыль и полосы света, былых декораций завал,
Задники сцены с некрашеной лестницей в полуподвал,
Биатрис в рыжем гриме Лисы из того же спектакля,
Только шов на хвосте разошёлся, и вылезла пакля.

Не люблю вспоминать ТЮЗ, где я отработал сезон.
Есть к такой нелюбви абсолютно логичный резон.
На единственной фотке – рядочком, состав наш премьерный,
Вот Лиса – Биатрис, ну а рядышком – я, зайчик нервный.


 
1963 год, 31 декабря


Это не дома пойдут на слом,
Это вдруг закончится эпоха.
А пока – не ведая подвоха,
Все сидим за праздничным столом.

Новый, шестьдесят четвёртый год
Сам остынет, и людей остудит.
Больше счастья никогда не будет.
Мы – прощальный праздничный аккорд.

Погоди, товарищ, не спеши,
Повторим куплет ещё разочек.
Здесь на фотке мы с тобой, дружочек,
До наставших сумерек души.

Звон бокалов, россыпь конфетти.
На боку гитарном отблеск лампы.
Ёлка тянет ласковые лапы,
И уже двенадцать без пяти…


 
1978 год, Москва


Изображения чёрно-белые, неуверенные,
Люди на фотке немного вне фокуса.
У девочек лица радостные, но растерянные,
Не то, что у меня, фотографирующего оболтуса.

Нету больше для фоток любовных темочек.
Сердца вымерзли, души скорчились.
Там, где я находил таких вот изумительных девочек,
Они уже двадцать лет, как абсолютно закончились.


 
1981 год, Новосибирск


И я не тот, и ты уже не та,
Лишь фотография уснувшего кота
В том доме, где с тобою мы не вместе.

По выигрышам в обидах – я гроссмейстер,
В спектаклях ссор – ты лучший режиссёр,
А кот у нас – засранец и позёр:
Он знает,  как лежать, как спину выгнуть,

Чтобы виной великой душу вынуть,
Не просто так, а до скончанья лет,
На фотке, где меня с тобою нет.
 
1984 год, Ленинград


Что за манера воздух фотографировать?
Хотя, даже в этом у девушки Инги был дар:
Любовь внутри, если её игнорировать,
Превращается при дыхании в белый пар.

Мир вокруг – это уже мороз в отношениях,
Присыпанный снегом, белым, как стрептоцид,
И в самых необходимых телу сближениях -
Голод плюс катастрофический дефицит.


 
1976 год, стройотряд, Улан-Удэ


Судя по лицу – совершенно зря
Первую половину промозглого ноября
Пас я эту
Глупую Свету,

Но если Свете замены нету,
Я потерплю,
Потому что я – не люблю
Оставаться один, особенно по ночам зимою,

Простынь ногами рою,
Одеяло комкаю,
Оглашаю хату мольбою громкою:
- Ниспошли, Господи, мне хоть какую подружку!

А то я уже превращаюсь в злую зверюшку:
Козла редкого,
Кабана резкого
Без тепла женского…

Вот откуда на фотке в виде спасительного предмета
Девушка Света.
 

1990 год. Дом под снос


Штукатурка облетает.
Снег идёт на этаже.
Наше время тает, тает,
Скоро кончится уже.

Обветшалые хрущобы,
Как и мы, - пойдут под снос,
На свободном месте чтобы
Кто-то нам на смену рос.

И дивлюсь на вновь пришедших
Я, не понимая их,
Всех минувших, сумасшедших, -
Самый главный местный псих,

Так любивший дом, который
Вдруг надумали снести.
Вспоминая мир, который
Не вернуть и не спасти.


 
1991 год. Пригород Новосибирска


На моих глазах облетела роща,
На моих глазах наступила осень,
Переменой мир вокруг огороша,
Бросив голый клён в молитвенной позе,

Ветки-руки к небу тянуть, но эта
Мука клёна выдумана без толку:
Кроме осени – нет у небес ответа,
Только дождь, шагающий по просёлку.

А чего ещё делать? Одна дорога,
От пустующих дач к остановке маршруток,
Никакой другой, по замыслу Бога,
В этот странный жизненный промежуток

Не положено мне, ни в душе, ни рядом,
Нет на свете мне другого ответа:
Всё, к чему прикасаюсь сегодня взглядом,
Навсегда теряет признаки лета.

 

1982 год. Дом Отдыха


Головами цветов качает с укором клумба,
Ах, какие были раньше люди на свете!
Когда по парам они выходили из клуба,
Трикотиновой юбкой играл налетевший ветер,

Надувал парусами ночной прогулочки клёши,
Да и мы, тюльпаны, цвели – не как счас, а пышно,
А баян выводил мотивчик такой хороший,
Какого уже никогда и нигде не слышно.


 
1992 год. Алтай, Дорога


Поднимаясь в предгорья, дорога,
Не случайно, петляя, юлит.
Ты всё ближе для Господа Бога,
И душа всё сильнее болит.

Оттого и деревья повыше,
Что дано им до неба достать.
Я добрался, я выполз, я выжил,
Рядом с ними на исповедь встать.

Верхний мир, принимая пришельца,
Проверяет тебя без конца,
Предыдущей судьбы погорельца,
От себя самого беглеца,

Спазмом в сердце, задержкой дыханья,
Через главный на свете Сезам,
Чтобы я своего покаянья
Смог достичь исключительно сам.


 
1993 год. Под дождём


Мелодия дождя из простеньких ходов.
Щипковый инструмент трамвайных проводов.

Намокли тет-а-тет и памятник, и мент,
Умыт гранит ланит, а также – постамент.

Растёкся горизонт, его горизонталь
Раскрыла серый зонт, перекрывая даль

Всех пригородных зон, ей не до них: сейчас
Простудою грозит, сквозь туфли просочась.

Сейчас бы всем домой, в тепло у камелька,
Горячий кофеёк с добавкой коньяка.

Немного, пара грамм, но лучше нет программ
В дождливый серый день, столь неугодный нам,

Мадам, с которой я знакомлюсь под дождём
В намокшем городке на площади с вождём.

Случайный фото миг, навеки сохраня,
Чтоб я не забывал, счастливого меня.


 
1993 год. Мой дорогой фюрер


Крест-накрест руки закрывают сердце.
Всё, милая. Там у меня Освенцим,
Любви твоей фашизм, просто жуть,
Одна задача: выжить как-нибудь.

Я выстою, или сбегу отсюда,
В мир, где свобода, хоть она – фастфуда
Побочное дитя, желудку враг,
И в ней я выживаю кое-как,

Но это лучше, чем твои порядки,
Мой фюрер, хоть – вкуснее шоколадки
За все мои любовные года
Не выпадало в жизни НИКОГДА.


 
1994 год. Нулевой номер


Нулевой номер, а, оказалось, вполне
Интересная штука – этот нулевой номер,
Хотя, признаюсь, раньше такие во мне
Не вызывали каких-то реакций, кроме
Супового набора косточек в гастрономе
И жуткого сколиоза по всей спине.

Я оказался неправ: она хороша,
Значит, я упустил за долгие годы
Возможные изумительные антраша
С этим (или подобным!) чудом природы,
И теперь мне предстоят большие расходы,
А иначе – не наверстать уже ни шиша.
 

1987 год. Многотиражка


В редакции многотиражной газеты,
Ужасно выглядят туалеты,
Очень маленькие гонорары,
Работа – вроде небесной кары,
Статьи с расчётом на идиота,

Зато журналисточки – это что-то!
Одна награда они для меня,
Иначе бы здесь не остался ни дня:
Не стал бы трепать усталые нервы,
Ушёл бы в глянцевый… Но  там – стервы.

 
1999 год. Кладбище


Стукнут комья земли о крышку,
Разойдутся, кто проводил,
Старый друг, по привычке, лишку,
Остальные – по мере сил.

Расставание, скорби бремя.
Как положено, не спеша,
Девять дней – конкретное время -
Неприкаянная Душа,

Средь небесного бездорожья
Поплутав с непривычки чуток,
Тихо шествует раба божья
В отведённый ей закуток.

На земле мы всего лишь гости.
Ну, а главное - там, потом,
Через дверь свою на погосте
Возвращаясь в родимый дом,

Встретить тех, с кем за жизнь расстался,
Полагая, что навсегда,
Пока где-то внизу болтался,
Ожидая визы сюда.


 
2000 год. Дача под Новосибирском. Эксперимент


Мы с тобой - под божьим микроскопом,
От других подопытных в сторонке,
Там, где осень золотым соскобом
Жёлтый лист гоняет по вагонке

На полу веранды старой дачи,
Под скрипучих тополей напевы:
Ты - живой пример моей удачи,
Я тебе – каприз свободной девы.

Бог ещё колёсико подкрутит,
В окуляр заглянет любопытно:
Свой контакт при всей банальной сути
Мы творим легко и самобытно.

Занесёт в журнал лабораторный
Нас, как что-то новое на свете,
И начнёт эксперимент повторный,
Ибо - мы в его эксперименте

Просто так: ни хороши, ни плохи,
Остальной природы оккупанты,
Новой наступающей эпохи
К изученью годные мутанты.



1975 год. Одноклассница.


Здесь, на фотке, до обалденья
Соблазнительна и желанна,
Фигурировала с рожденья
В списке каждого Дон Жуана.

Для чего же дана от Бога
Удивительная фигура?
Красота – несчастий дорога.
Обречённости сигнатура.

На базаре главнейший Хачик,
И богатый папик в запасе…
Настоящим был только мальчик,
Тот, с которым в девятом классе.

Без полива и без ухода
Скоро вянуть розе-мимозе…
А ещё прожила полгода
С местным бешеным мафиози.

Переулков косые шрамы.
Настроение – нету гаже…
А чего тут думать: у мамы
Всё по жизни было вот так же.

 

1987 год. Та самая женщина


Я любил эту женщину
Больше,
Чем Мицкевич –
Свободу Польше.

Но - не меньше,
По крайней мере,
Чем Лойола –
Господа в вере.

А когда я
Её прохлопал,
То – остался один…
О, Боже:

Одинокий,
Как глаз Циклопа
На не че-
Ловеческой роже.


 
1998 год. У окна


Я ночью подобрал её, ничью.
Нам, озорному, злому старичью
Подобная находочка в охотку.
Я с нею тарантеллу танцевал.
Я воздавал достойно самородку.
Я показал ей тундру и Чукотку.

Я возлюбил любой её овал.
Я с ней познал улитку и щекотку.
Потом уснул, и больше не вставал.
Она под утро вышла на проспект…
Я объяснил ей дискурс и аспект.
Я дал ей денег; денег было много.

Душа звала какого-нибудь бога…
Но я курил, в окошко глядя строго,
Пока из вида не пропал объект.

 
1998 год. Без имени


Вспомнил, найдя в альбоме фотку случайную,
Эту историю давнюю и печальную.
Компас мой реагирует. Я пропал…
- Где у вас ванная? (Выпуклость и овал).

Откуда я знаю, где в этом доме ванная?
Где эта вечно искомая, обетованная…
Я здесь транзитом, деточка: на ночь лёг;
В смысле, - вчера зашедший на огонёк.

Больше всего тревожит стена зеркальная.
В этой квартирке не хило бы ставить Кальмана.
В рассказе, ГДЕ НАЙТИ ВАННУЮ, был я крут;
Но, впрочем, забыл расспросить: как её зовут…

Зову её днём и ночью, не зная имени.
В смысле: вернись, пожалуйста, забери меня!
Обратно хочу: в безумную хату странную,
Где сорок минут мы с тобою искали ванную.


 
1982 год. Снегопад


Я сам себе тоска и непорочность,
Я сам себе великой скуки точность,
Я сам себе барочный город мрачный,
Доски наждачной
Человек барачный
И мелочный деляга однозначный.

Я высчитал, как научиться плакать.
Я вам собой пополню эту слякоть.
Венозных улиц заповедь глухую,
Где щель с небес
Доносит весть благую,
И я, от света щурясь, балагурю.

На грани, на краю, на полувздохе,
Устав искать своей судьбы подвохи,
Я, собственно, пришёл сюда расставить
Над «-i-» все точки,
Вскрикнуть, и – растаять,
Не требуя пощады и подмоги.

Быть снегом белым – это участь злая.
Быть снегом белым, о весне всё зная,
Быть снегом белым…
Просто - снегом белым,
Нелепым, нереальным, неумелым,
Случайно где не надо выпадая.


 
2005 год. В поезде, с ноутбуком


Мы подъезжали к весне, оставляя Север
Восточнее своего хвостового вагона.
Была у меня куриная лапка в резерве,
Книжка Пелевина, и ноль пять самогона.

Ночь уходила, медленно и старательно
Глотая мили, но стук колёсных суставов
Влияет весьма нечётко и избирательно
На кочевую начинку своих составов.

А если уж ты не спишь, так читай безропотно.
Впрочем, мне повезло, потому что - это
Не просто КНИГА, а СВЯЩЕННАЯ КНИГА ОБОРОТНЯ,
Где я – изначально конкретная часть сюжета.

Лиса моя, драгоценная и потерянная,
Листов прошлогодних высохшая охапка,
От сказочного любви хрустального терема
Осталась одна куриная бледная лапка.

Но я не плачу, я никогда не плачу.
Я принимаю только гордые позы…
И - время бессонниц в этом поезде трачу
На то, что таким, как я, заменяет слёзы.


 
2001 год. Фотография меня самого в окне поезда метро


Дождевой червяк мутировал в поезд метро,
Девушка рядом, пристроив ко мне бедро,
Коротает дорогу сквозь время и подземелье,
Читая Коэльо.

Я такая же часть вагона, как колёса или окно.
Говорят, ночами здесь – на тачанке Махно
Проносится, распевая громко и грубо:
«Любо жить, любо...»

А ещё говорят, что если пять лет подряд,
Не вылезая, ездить вперёд-назад,
То обязательно встретит себя однажды
Практически каждый.

Не прекращая читать, девушка выйдет прочь.
Махно запрягает коней, предвкушая ночь.
И я вижу себя в окне, и беру разгон:
Догнать бы вагон.


 
1980 год. Незнакомка с бананом


Ковш в песке завяз у экскаватора,
Монитор ослеп на весь экран,
Книга не читается у патера:
О, как она кушает банан.

Мир летит, на шкурке оскользнувшийся,
Сам собой, в свою же пустоту,
В пять укусов навсегда свихнувшийся,
Побывавший у неё во рту.


 
1981 год. Пляж


Ялтинский залив,
Массандровский разлив,
Дедушка Аркадий, словно гриф,
Хищно вертит шеей кадыкастой,
Составляя девичий кадастр.

С неба солнце хлещет в пляжный зонт.
Парусник заплыл на горизонт.
Пышная Наташа из Актюбинска
Кожу нежит белым кремом тюбика,

И чуть-чуть
Купальники малы
Маргарите из Йошкар-Олы
В областях особо привлекающих
Взгляды всех, активно отдыхающих.

Боже, как со мной была мила
Ольга Николавна из Орла,
А потом Мариша из Мордовии…
Их, наверное, всю жизнь готовили

Для поездки на море - хоть раз,
С искренней надеждой: встретить нас.

 
1979 год. Шрамик


Первый или не первый?
Глупый вопрос, но
Её за это зарезал
Армянский мой друг Арно.

Пустая игра гормона,
Алкогольная злая блажь,
Увела меня Дездемона
На полчаса за гараж.

Арно пропал в Соликамске.
Зона не любит таких:
Вечной неверностью дамской
Издёрганный нервный псих…

Интересно: а кто же нынче,
Лёжа с ней, в темноте,
От страсти млея, целует
Шрамик на животе?


 
1979 год. За полярным кругом


Под курткой спит полярный лётчик,
Бог с неба на него глядит.
Ему видна болезнь почек
И очень скорый простатит.

В замке заклинила травинка,
В мозгу застрял полётный план,
На сердце - женская слезинка,
В душе – небес аэроплан,

Пред Божьим оком весь детален,
Как с высоты пейзажа даль,
Вообще-то он хороший парень,
Но - не жилец, и это жаль.

Меня порой весьма тревожит,
Что даже Бог в судьбе у нас
Поделать ничего не может.
А только смотрит каждый раз.


 
2010 год. Старая подруга


Когда полюбив писателя,
Она утратила душу,
Я на правах приятеля
Успокаивал эту Ксюшу.

Когда художника встретила
И осталась без денег вовсе,
Чтобы совсем не спятила,
Я её выпасал всю осень.

Когда музыкант выдаивал
По капельке её сердце,
Я ей новое сердце выкраивал…
И ей удалось отвертеться.

Такую судьбу имею.
Спасая её лет двести,
Я лишь об одном жалею:
Что мы так и не были вместе.

Мы вместе лишь там, где фотки,
Однообразьем повторов,
На фоне бутылки водки
И салата из помидоров.

 
1993 год. Свадьба знакомой поэтессы


Окружение поэтессы -
Всё поклонники, всё повесы,

Но, однако, ей нужно кушать:
Без еды не рифмуется мир…
И однажды забрёл послушать
Поэтессу один банкир.

Окна плотно закрыты шторой.
Пять часов по земным часам
Длилась сказка, сюжет которой
Каждый может выдумать сам.

Да имей хоть талант Шекспиров,
Не в таланте совсем успех,
Потому что этих банкиров
Никогда не хватает на всех.


 
1972 год. Одноклассница


Эта девочка придумала государство хороших людей.
Когда ей было четырнадцать лет.

Теперь уже нету таких детей,
Таких, извините меня, идей,

Да и потребностей таких
Нет.


 
1965 год. Первое сентября


Меня не видно из-за букета.
Бука ночами, сверкая очами,
Вылезает в комнату из-за буфета,
В темноте позвякивая ключами.

Меня не видно из-за букета.
На всех фотографиях всей моей жизни
Со мной происходит нелепица эта:
В какое мгновение, блин, не зависни -

Бука с ключами рядышком где-то.
Букет огромный тяжелит руку,
И я – подглядываю из-за букета
За теми, кто вряд ли знает про Буку.


 
1990 год. Сценарий «First wife»


Законы все на женской стороне.
Я, десять лет проведший на войне
Семейной жизни, ранен и контужен.
Но – кроме денег, ни хрена не нужен.

Старенье душ, былой любви некроз…
Но – мучает один простой вопрос:
ЧТО находил в ней я все годы эти?
Любовь мертва. Я зомби данной смерти.

Вернувшись даже мёртвым, ветеран
Имеет право засосать стакан,
И, пристегнув на гимнастёрку орден,
Искать места, где в мирной жизни годен

Хотя б на что-нибудь… Раненье в грудь,
Больная психика, ночами снится жуть,
Тупик судьбы, проблемы с силой воли,
Насквозь дырявый, череп полон боли.

Жить мёртвым на Руси – обычный грех.
Живые – это роскошь не для всех.
Нас по статистике процентов девяносто,
А остальные – не успели просто

Побыв семьёй, перешагнуть развод:
Ведь, что такое, в принципе, народ?
Все мы, алименталы в общей массе
Плюс женщины за переводом к кассе…

На фотографии я в драповом пальто.
У почты, за минут пятнадцать до
Отправки денег, в очереди кучной
Мужчин, судьбы обыденной и скучной.

 
1954 год. Целинники


Фотография патетическая:
Покорители целины.

А вокруг – немеряно девушек.
Будет хлебушек!
Будет хлебушек!

И - коррекция демографии
Для любимой нашей страны.


 
2015 год. Фотка на фоне Кремля


Двуглавого орла достал двух шей хондроз,
Нахохлившись, глядит встревожено и тяжко.
Всегда двойной подход, всегда двойной вопрос,
Во всём всегда раздрай: измучился, бедняжка.

С тоской Славянофил взирает на Восток.
Но Западник глядит с не меньшею на Запад…
Ты можешь строить Рай, а выстроить острог,
Где счастлив потому, что под охраной заперт.

Кто знает, что в какой творится голове?
Какие нас ещё заждались перегрузки?
Ведь правая башка не знает полумер,
А левая – вообще не говорит по-русски.


 
1973 год. Умершая


Единственно, где осталась, так это на
Фотке у меня, влюблённого пацана,
На треснутый сбоку старенький первый «ФЭД»,
При переходе от мальчика в пубертат,
В период самых первых любовных побед,
Ещё до всех на свете главных утрат.

Вот так и живу, почти полвека храня,
Память о ней, в альбомчике у меня,
Единственный в мире нашем оставленный след,
Продолжение полудетской страшной игры
От девочки, что умирает в пятнадцать лет,
Прямо в школе, во время урока физры.



1935 год. Ресторан «Арагви» на Тверской площади


У красивых людей осталось парочка лет,
А потом потеряется след, так что, времени нет:

Надо, чтобы до тридцати  всё умещалось
В куплет с припевом, где утомлённо прощалось

Солнце с морем: главное миг улови,
Потому что дальше – уже никакой любви.

Уже без любви – двум жизням на свете длиться,
Холодное мясо, к нему гарнир из вранья…
Мы расстаёмся, но я - я не стану злиться:
Не виноваты в этом ни ты, ни я.
 

1940 год. Качинское высшее военное авиационное училище лётчиков


Ещё мундир без орденов,
В петлицах кубик одинокий,
Ещё стремительных орлов
Не подхватил поток высокий.

В чубы добавят седины
Грядущей жизни переплёты.
Они – совсем другой страны
Непревзойдённые учлёты.

Летать всегда, дожить до ста,
Маршрутом правильным и ясным,
Где на крыле твоём звезда,
Набухшая от крови красным.


 
Точно не датированная фотография начала ХХ века


Прощайте, девочка. Я ухожу от вас.
Запомните чеканный мой анфас,
Ему завидовал сам Дуглас Фэрбенкс… впрочем,
Какая разница, чем мы людей морочим:

На фотографии не виден крик души
И скука этой чёртовой глуши,
Которая и есть все наши души,
По поводу себя – сплошные вруши,

Поскольку лишь создавши внешний вид,
На свете выживает индивид.

 
1978 год. Пикник, Обское море


Им тоже казалось: юность не кончится никогда.
Боже, какая жуткая ерунда
Июльским бездонным чудным вечером летним
Лезет в голову вечно двадцатилетним, —

Покорить Космос.
Научить мыслить охлос.
Ни на кого никогда не повышать голос.
Двигаться только счастлИво и только вперёд…

Я – крайний справа.
У меня это скоро пройдёт.

 
1982 год. С будущей первой женой на природе


Лежать под сосной на траве,
Ничего не иметь в голове,
Кроме одной единственной
Дамы, ужасно таинственной,

Которая здесь же, слева,
Англицкая королева,
Загадочная улыбка,
Главная в жизни ошибка,

Будущая моя психбольница,
Я – редкий самоубийца:
Растянувший на десять лет
Отношений с ней пистолет,

Поцелуев смертельный яд,
Убивающий душу взгляд,
Расстрельных речей траншею
И любви верёвка на шею.

 
1991 год. Очень юная мисс


Первый ангел других измерений её,
Первый раз, первый Спас На Крови.
Всё что дальше, потом – это так, вороньё,
Бесконечное горе, сплошное враньё
Тех, кто будет пытаться добиться её,
И бессмысленный поиск любви.

Первый демон, открывший, куда ей лететь,
Что ей делать, с чего ей начать.
Если правду сказать, то – отныне и впредь
Звон гитары, литавров блестючая медь,
Тонкий скрипки намёк и фоно круговерть,
Так и будут в ней вечно звучать.

Это я, здесь на фотке, красивый такой,
Элегантно за столиком ем,
С нею рядом – по виду: довольный такой,
Весь счастливый такой, и спесивый такой…
К сожалению, больше на свете - такой
Я не буду нигде и ни с кем.


1981 год. Madam намного старше меня


Верно угадана тема для разговора,
Всё ближе лица, всё интересней речи.
У дланей моих появились повадки вора.
Взгляд её нарочито тих и доверчив.

Она этот взгляд отрабатывала веками,
Репетировала интонаций своих аккорды…
В зрачках плывут невесомыми облаками
Намёки на перемену нашей погоды.

Вот здесь по её раскладу я взял рюмашку,
Вот здесь совершаю ряд манёвров несложных,
Вот здесь начинаю первую обнимашку,
А здесь задыхаюсь от перспектив возможных.

Маленький дрессированный человечек,
Которому позволяют побыть мужчиной,
Принимает жар от запАленных ею свечек               
За то, что он явился огня причиной.

А ей, несмотря на тысячелетья стажа,
Среди моего сумасшедшего фейерверка
Приятен моментик высшего пилотажа
С каждым новым мальчиком нового века.



 
2005 год. Трещины на фотографиях


Потрескавшихся карточек эмаль,
Где трещины, похожие на нити
За край, в другое измеренье, вдаль
От пойманных сквозь объектив событий.

Я знаю: есть невидимая нить,
Кто дёргает, тот управляет нами,
Но эту нить никак не уловить,
Хотя – бывает страшно временами.

Нам предстоит судить о временах
И мерить череду мирских событий
По людям, чьё бесстрашие и страх
Уравнивались тем, кто дёргал нити.

Не все грехи, как видно, замолил.
Не все исправил ляпы биографий.
Знать не дано, кто дёргает мои
Перед альбомом старых фотографий.

Придумываю заново сюжет,
Меняю сУдьбы, ракурсы смещаю…
Прощения за ложь на свете нет.
Но – это я, и я себе прощаю.



 
2017 год. Листая фотоальбом


Потом окажется, что больше ни одной
Знакомой личности на свете не найти:
Вращался слишком быстро шар земной,
Срывались за борт люди по пути.

Теперь имеют параллельный курс.
Один лишь я, цеплявшийся за твердь,
Ещё зачем-то кое-как держусь,
Привычкой жить обманывая смерть.

Толпятся в памяти и просят помянуть.
А, значит, этой ночью мне опять
До самого рассвета не уснуть,
Альбом фотографический листать.

Все эти годы, все былые дни,
В страничной хронологии храня,
На самом деле, это все они
Листают, непутёвого, меня.

 
1942 год. Фото перед боем


Всей правды никто не знает,
Но её и не нужно знать.
Война не всех убивает:
Нельзя же всех убивать.

Кого-то помянут в сводках,
Кого-то найдёт пальба,
А кто-то – только на фотках…
Значит, такая Судьба.

Живые смотрят устало
На молодых себя.
Живых настигает старость,
Исподтишка следя.

Тихо и незаметно -
Тоже надо уметь:
Жить за других посмертно,
Этим отсрочив смерть.
 
2015 го. У компьютера


Как мы жили без Интернета?
Ну, что тебе сказать, детка…

Жили мы, детка, без Интернета
До обидного
Редко.

Бывало, ночи Чёрная Метка
Одиночеством скалится черепасто,

Но хотелось косточки скрещивать, детка,
До безумия.
Часто.

Вот за это ты мне и дана в награду,
Фигурой и мыслями безупречна,

Чтобы мог я вдоволь и до упаду –
Отныне
И вечно.

 

1978 год. Небо перед грозою


Неба синь вылиняла, как Levi's за пять лет носки,
Горизонты, как доски, плоски,

Глаза полны пыли и пепла,
Любовь ослепла,
Песня осипла,

Майка к спине прилипла,
Потом пахнет от пипла
Вяленых шкурок,

Я был придурок
И обожал останавливать без сожаленья
Любые мгновенья
Щелчком  «Смены Восемь»:

Сейчас гроза оземь
Начнет долбиться,

Так эта фотка с небом перед  грозою
И сохранится.


 
1985 год. Отдельный фотоальбом


Если я прекращаю длиться
В отрезке от снимка к другому снимку,
Значит, знакомая фотодевица
Нашла другого, с кем жить в обнимку.

Все эти её приходы – уходы,
Жизнь при вулкане или дурдоме,
Наверное, самые лучшие годы
В моём потрёпанном фотоальбоме.



 
1998 год. Кузнецкий мост, Москва


Наклонная мостовая пузырит брусчатку.
Рука холодна даже сквозь перчатку.
- Не стройте иллюзий, милый мой баронет:
Между нами ничего нет.
 
Действительно, на фотографии видно,
Как пустое пространство висит фригидно,
Безо всяких эмоций: - Ну, что же, Жужу,
Я несчастен, и я ухожу.

Вот такие дела, самодовольная врушка,
На ксилите диабетическая печенюшка,
Вам плохо со мною, но без меня –
Вообще сплошная фигня.


 
1994 год. Осенью, в комнате, за мгновение до того, как включили свет


Осень остановилась на сентябре,
Мы тоже замерли: Viva нашей игре!
Зачем дожидаться, когда надоест быть вместе?..

Меж облаками полно небесных отверстий,
Куда уносит прожитые времена,
Которые мы не успели вкусить сполна.

Да что там, вкусить, даже распробовать толком!
Лампочка зажигается только под током,
Но гаснет, если нет напряженья в сети.

На фотке я весь сияю, и ты - свети,
Мне, исключительно мне: я ужасно жадный
До этого света, в мире, где принцип стадный

Противоречит праву иметь, любя,
Только своё, исключительно для себя.
 
2017 год, отбирая и выбрасывая


Как её звали, не помню. Зачем мне помнить
Даже её, хозяйку очей лучистых?
Давно научившийся сам себя экономить,
Я нынче живу в местах, от памяти чистых.

Лишние файлы тихо снося в корзину,
Чищу, пока не стали болью и адом,
Жизни своей начало и середину,
А заодно и совесть, что тоже надо.

Безжалостно выбросить фотку, где эта дева
Используя в этом кадре моё участье,
От того такая счастливая, стоя слева,
Что до сих пор крала у меня моё счастье.

 
2010 год, после похорон одноклассника


Никого не осталось в живых.
Пусто в старых кварталах жилых.
С окончаньем своих биографий
Все ушли в плоский мир фотографий.

Чёрно-белая память моя,
Обтрепались углы и края,
Имена подзабылись и даты.
Это вроде пожизненной платы:

Забывать, как платить по счетам,
Оставляя навек уже там,
Без моей надоевшей опеки
Тех, с кем я рассчитался навеки.

 
1978 год. Ведьма


Ведьма читала заклятье,
Пока фотограф на плёнку
Щёлкал без остановки
Меня и мою девчонку.

Кроме слов приворотных,
Есть те, которые силу
Забирают из человечка
И сводят его в могилу.

Но я оказался живучим,
Хотя до сих пор хвораю,
Хотя и живу невезучим,
У одиночества с краю.

Женщины от меня плачут,
Девушки меня сторонятся,
Больше одного раза
Отказываются встречаться.

Пробовал я сжигать фотку,
Энергетику чистил в доме,
Но фотка опять возвращалась:
Вот она, здесь, в альбоме…

Об этом бы, в самом деле,
Написать когда-нибудь пьесу,
Поставить по ней спектакль,
Не для денег, для интересу.

Кто-то себя узнает,
А кто-то – вспомнит причину,
По которой наслала когда-то
Проклятие на мужчину.

 
1990 год, фотография меня и некой девы на фоне иконы


Богу нравятся фотографии двух влюблённых,
Вдохновлённых друг другом, чистых и обновлённых,
Свет в очах, а вокруг головы сияет, как нимбы,
Отблеск счастья, с которым не расставаться им бы.

Богу кажется даже, вдруг – в этом Венец Творенья?
Значит, Мне удались задумки и намеренья…
Впрочем, что я знаю про Бога? Рефлекс сиротки:
Принимать за правду монтаж и ретуши фотки.

Впрочем, что я знаю про фотки? Фотки бесстрастны,
Равнодушны к людям, и этим – людям опасны,
Ибо видно на фотках то, что в жизнях обычных
Не известно людям в делишках общих и личных.

Потому что, если судить в соответствии строгом,
Остановка мгновенья – есть факт разрешённого Богом
Права снова и снова туда тыщу раз воротиться,
Где есть что-то такое, чему хорошо б повториться.

 
1987 год. Energie Vampires


Подчеркнута красным, как орфографическая ошибка,
Любимый энергетический мой вампир,
Губ твоих стратегическая улыбка,
А рядышком я: твой главный на тот момент пир.

При этом на фотографии я чуть-чуть смазан:
Деликатесный мальчик, но не жилец.
Мне явно твой рацион противопоказан.
Размытость ауры. Ясный скорый конец.

Ах, как любил я всегда такие подводки.
Я оставался. Валялись в тёмном углу,
При перемене каждой на фотке тётки,
Шкурки их, наспех брошенные на полу.

 
1989 год. Триединство разрозненного сюжета


Это я, такой одинокАй, в тоске глубАй,
В глазах ко Всевышнему чётко прописан иск:
Какого банана, Боже, моей синеокой
Ты, на фиг, позволил покинуть Новосибирск?

А это - Господь, в не меньшем недоумении:
- Слушай, сыне, мне одно не понять!
При таком твоём влечении и возбуждении,
Как ты её ухитрился не удержать?

А это - она, уже сидит в самолёте,
С гордой насмешкой и очень прямой спиной,
Тихонечко пишет в своём дневнике-блокноте
О том, что коллекцию дурней пополнила мной. 

У ног гитара, как это свойственно бАрдочке.
У песенки новой почти сложился куплет.
Бог, я и она по отдельности на фотокарточке,
Хотя, безусловно, всё вместе – один сюжет.

 
1979 год. Сельский учитель


Луну собаки лаем
Встречают каждый раз.
С Миклухою-Маклаем
Киряет папуас.

Я здесь, на этой фотке,
В село распределён,
Прикован к местной водке
И woman обделён.

Грязь месит день апрельский,
У чёрта на рогах.
Иду, учитель сельский,
В кирзОвых сапогах,

Душою изнывая,
Всю эту грязь гребя,
Уже не узнавая
В самом себе – себя…

 
1998 год. Трансформация


Тогда во мне от душевных ран,
Среди житейских морей,
Уже умирал молодой тиран
И рождался мудрый еврей.

Смотри: вот здесь отлична видна
Хотя ещё не везде,
Гордая первая седина
В усах и на бороде.

Себя провожая в дальнейший путь,
Уже отныне и впредь,
Я начинаю как-то чуть-чуть
Проще на всё смотреть.

Уходят года, приходят года,
Ой, вэй, послушай, мой свет:
Вот фотка, где мне теперь - навсегда
Останется сорок лет.

 
12 апреля 1981года. Кавказ. Гагарин и Космос


Сказал, вино разливавший,
Кавказский старик-козопас:
- Один раз к Звёздам слетавший,
Навек покидает нас.

Бог собирает в Небе
Лучших, что были здесь…
Сыр, возлежа на хлебе,
Соком сочился весь.

Мы пили всю ночь до рассвета,
А где-то, немыслимо смел,
Вечной Небесной Ракетой
Юрий Гагарин летел.

Я на фотографии явно
И сильно нетрезв, господа.
Смотрю чуть-чуть покаянно
Оттуда, из кадра, сюда,

Где на тверди небес приварена
Автогеном стальная луна,
Где нет такого Гагарина,
И нет такого вина.
 
2017 год, октябрь, Санкт-Петербург


В устье Невы не хватает простора,
Да и с погодою вечно беда...
Что тебе снится, крейсер Аврора?
- Снится Цусима, где я молода.

Бог меня радует снами простыми.
Кстати, сегодня сон снился, не плох,
Где отмечала стрельбой холостыми
Время отсчёта не лучших эпох.

 
Фотография начала ХХ века. People Traveler


Встречи, расставания, поезда, пароходы:
Новый век вывел особых людей
Механически путешествующей породы
Безо всякой цели или идей.

Ведь движение это уже идея:
Пересечь экватор, посетить ЭквадОр,
Посмотреть на департамент Вандея,
И прочий, забивший голову, вздор.

Здесь, на фото, скука – персонаж главный,
А не этот, лет двадцати семи,
Молодой человек, уже православный,
Но из очень богатой еврейской семьи.

 
1950 год, фотография с концерта Александра Николаевича Вертинского


Ему надоело в нездешних странах,
Он вовсе не вымышленный персонаж,
Чудеса бывают не только в романах.
Этот мужчина - исключительно ваш,

Он сегодня к вам придёт непременно,
В полночь, которая так пуста…
И скажет, к прочим людям надменно:
- Вы устали от них? Я тоже устал.

Давайте вместе на жизнь эту плюнем,
И уедем туда, где хорошо будет нам:
Либо - на солнечном пляже, в июне,
Либо – в чащобах Сан-Франциско, madame.

 
1978 год. Вечеринка


Изо всех сил все на свете тусовки месил,
Во всех постельках, от всего своего сердечка,
Не просто спермою моросил,
А искал навеки любимого человечка.

У меня в головёнке, судя по снимку,
О будущей жизни масса чудных идей:
Двадцатилетний, с гитарой в обнимку,
Между двух полнолуний, как в ямочке меж грудей.

 
1971 год. Накануне XXIV съезда КПСС


Диссидент из подполья лает на власть.
Коммунист меняет к партсъезду масть.
С девчонкой первой любви урок,
Грудь в ладошке держал уже…
С пацанами покуриваем «Северок»,
Загорая на гараже.

Никуда не делись, просто теперь
Мы слиняли в область Земных Потерь:
Чтобы дальше жить, ты должен платить,
Всем, что лучшее есть в тебе,
И навозный шарик вперёд катить,
Навстречу своей Судьбе.

 
1991 год. Чёрный кофе


Та, которую я не могу забыть,
В нашей, почти годичной, парной Голгофе,
Не умея сама, не научила меня любить,
Зато научила делать приличный кофе.

Вот здесь, на снимке, я с женщиной говорю,
Перед тем, когда с ней распрощаюсь, в своей квартире,
И – кофе варю, замечательный кофе варю,
Чёрный, как одиночество моё в мире…


 
Неизвестный год, фотография с неизвестной девой


Здесь, на фоточке, с краю,
Я ужасно страдаю,
Ожидая открытья границ.
 
Я вино разливаю,
Я её обнимаю,
И виднеется край ягодиц.

Ну, давай уж, подружка,
Вот, стоит раскладушка!
Ты мне душу, дружок, не трави…

А на попке – татушка:
Молодая лягушка
Улыбается счастью любви.

 
1983 год. Стога


Меж тьмой и светом скособочилось
Рассвета пастбище воздушное.
Всё обязательное кончилось,
Теперь начнётся всё ненужное.

Давай расстанемся хорошими,
И будем вспоминать восторженно,
Как мы друг друга огорошили
На этом сене свежескошенном.

Плохое надо игнорировать.
Любовь – целительная гранула...
Стога успел сфотографировать,
А вот она – навеки канула.

Душа, пустой являясь ёмкостью,
Чего нашла, тем наполняется.
Всегда бы жить с такой же лёгкостью…
Но как-то вот не получается.


 
1987 год. Увлечение Буддизмом


Согласно законам Кармы
Или каким другим,
Той ночью заглянем в бар мы
И случайно поговорим.

Был нам Мир ненавистен,
К Душам нашим бескрыл…
Четырёх Благородных Истин
Нам Будда ещё не открыл.

Желанья рождают страдание;
Но, согласно Божьего Плана,
Если сбудется вдруг желание,
Страданья сменит Нирвана.

Друг для друга мы постараемся
Мы друг другу сможем помочь,
А утром – просто расстанемся,
Завершив чудесную ночь

Без надрыва, без сожаленья,
Чтобы дальше уже - как-нибудь,
Познав чуть-чуть Просветленья,
Вершить Восьмеричный Путь.

 
До цифровая фотография


Фотографии всё говорят без слов.
Я был ваш донор снов,
После меня вам спалось исключительно сладко.

От подушки на щёчке складка.
От щёчки на губах запах парфюма.
От парфюма приходит Аллергия: угрюма,
Злобна, бесчеловечна,
Которой я отдан навечно:
Она меня от вас забирает.

Счастливый мир замирает,
Гаснут цвета,
Жизнь становится вдруг не та,
За окошком сереет, скучнея, погодка,
И
Получается вдруг
Чёрно-белая фотка.


 
2016 год. Федеральная автомобильная дорога М-7 «Волга».


Русь глядит на большую дорогу,
Уходящему времени вслед.
Было в жизни всего понемногу
За минувшую тысячу лет.

Но не славы и почестей ради
Просим в церквах отныне и впредь
С Божьей помощью вражии рати
Во честном во бою одолеть.

Я шепчу, сжав ладонями крестик:
- Счастье дай, сохрани и спаси
Каждый дом и семью, сколько есть их
На бескрайней любимой Руси.

Что мне делать, всевышний, поведай,
Как успеть мне, вернувшись домой,
И с отцом покурить за беседой
И застать ещё маму живой?..

И - шепчу, сжав ладонями крестик:
- Счастье дай, сохрани и спаси
Каждый дом и семью, сколько есть их
На бескрайней любимой Руси.