Имя на поэтической поверке. Сергей Дрофенко

  Сергей Петрович Дрофенко – поэт талантливый, абсолютно теперь забытый, рано ушедший из жизни, следовавший в своём творчестве, строго традиции русского классического стиха.

  Творчество поэта отмечено суровостью самоанализа, чувством ответственности перед временем, подлинностью лирического переживания.

     ***

Душным жаром полей согретый,
в деревянной простой избе
коротал я однажды лето,
предоставленный сам себе.
Солнце меркло.
По волжской глади
вдруг баян рассыпал лады,
ветер гнал до истоков пряди
молчаливой ночной воды.
Будто мир этот внове создан
и природа чудес полна –
вниз без крика бросались звёзды
и дробилась в воде луна.
Волга,
поле и лес,
и зори,
и пространство сквозная синь,
и село на высоком взгорье –
я ваш любящий, верный сын!

  Дрофенко Сергей Петрович (12.06.1933.село Каменка, Каменского района Днепропетровской области – 09.09.1970. Москва),  поэт, журналист. Родился в украинской семье. Пережил немецкую оккупацию в своём селе. В школьном возрасте серьёзно болел.

Аттестат зрелости за школу, получил в Москве.

  В 1957 году окончил факультет журналистики Московского университета. Сразу после окончания факультета журналистики, по желанию, уехал на стройку Всесоюзного значения – Запсиб (металлургический комбинат в городе Новокузнецке, Кемеровской области).

  Работал корреспондентом заводской газеты в Новокузнецке, был свидетелем первого колышка фундамента, будущего гиганта металлургического комбината, пятого по величине в России. Первые стихотворные опыты Сергея Петровича, на факультете журналистики, одобрил Борис Пастернак.

  Печататься стал в 1960 году.

  В 1966 году увидел свет первый и единственный сборник стихов Сергея Дрофенко «Обращение к маю». Несколько последних лет, непродолжительной, жизни  заведовал  отделом поэзии в журнале «Юность».

  Он и сам писал стихи, пользуясь служебным положением, дважды в год публиковал их, на страницах журнала «Юность».
 
  Но маститые авторы журнала предпочитали видеть в нём именно редактора, ценя его хороший вкус и не вникая в его собственные творческие устремления.

А стихи его, самых последних лет жизни были интересны и обещали многое:

     «В январе»

Летел, летел поспешный снег,
За окнами клубилась вьюга.
Я вспомнил свой краткий век,
Лицо любимой, голос друга.

Я ждал, что выглядит вот-вот
Светило зимнее из тучи,
и минет этот трудный год,
и наступивший будет лучше.

И разом всё пойдёт на лад,
И свет у тьмы ответа спросит,
Едва холодный свой наряд
Безмолвный лес однажды сбросит.

Но снег летит сегодня вновь,
и веет силою начальной
к России давняя любовь
и к женщине моей печальной.

И жизнь осталась жизнью той,
Сравнимой лишь с дыханьем моря,
И чистотой, и высотой,
И тайным произволом горя…

  Сергей Петрович был очень хорош собой, но, как бы это сказать, не придавал этому  значению.

  И женщины, которые любили его, натыкались на мягкую, но труднопреодолимую привязанность его к дружеской пирушке, а спорам о поэтах, ко всему тому, что мешает женщине в её отношениях с любимым.

  Любимым поэтом Сергея Петровича был Владислав Ходасевич. Он много знал наизусть из него.

  Сергей Дрофенко был женат на Маше Журавлёвой, дочери замечательного чтеца, народного артиста России Дмитрия Журавлёва.

  Дмитрий Николаевич Журавлёв был человеком неправдоподобной непосредственности и обаяния. Он вне всяких концертов, дома, вдруг начинал читать Блока. Пастернака, упиваясь звучанием русского стиха.

  Сергей Дрофенко смотрел на него с влюблённой улыбкой, счастливого зятя.

  Сергей Дрофенко ведал отделом поэзии в журнале «Юность» и много сделал для творческого роста и помощи молодым стихотворцам, в частности, он первым опубликовал стихи Николая Рубцова на страницах, популярного молодёжного журнала, при его жизни.

  Сергей Дрофенко – поэт действительно не был на виду, но в стихах, он не тащился в кильватере именитых сверстников, у него складывалась и сложилась своя неброская и, в то же время отчётливо индивидуальная манера доверительного лирического монолога, будто он тихо и задумчиво, прерывая свою речь небольшими паузами, беседует с близким другом, а иногда и наедине с собой, даже чаще наедине с собой, но, не тая своих дум от людей.

  Надо сказать, Сергей Петрович тяготился своей службой, зав.отделом поэзии в журнале «Юность», невозможностью публиковать тех, кого хотел, без согласования с парторгом журнала и редактором, не умея, часто, по мягкости характера настоять на своём.

  Порывался уйти, не сумел – нечем было кормить семью, а он нежно любил своего маленького Алёшку:

«Сын спокойно спит в своей кровати,
Наигравшись с кошкой и конём.
Одеяло синее на вате
Замерло, как облако на нём.

Темнота стоит в оконной нише.
Он ещё не знает ничего.
Бережнее, жизнь.
Планета, тише.
Тише, чем дыхание его…»

  Нелепа смерть, постигшая молодого ещё человека, всеобщего любимца, удивительно скромного и интеллигентного человека.

  Такого незаметного в обычно громкоголосой и пёстрой компании сверстников-поэтов, но в, то, же время оказывавшего своим присутствием какое-то необъяснимое влияние на всех. Не позволявшее вести себя слишком вольно или развязно.

  О стихах он тоже говорил почти застенчиво, смущаясь, словно не доверяя себе, не считая себя правомочным судить о столь высоких материях.

  Как и всякого городского человека, Сергея Дрофенко влекло на природу, это так непосредственно сказалось в его последних стихах:

«Услышу, как победоносно
при свете резком и прямом
шумят кладбищенские сосны
и свищут птицы за холмом…»

  Есть категория поэтов-лириков, которые увлекаясь познанием мира, словно бы забывают о себе, забывают надолго. Таким был Николай Заболоцкий. То же нередко случалось и с Сергеем Дрофенко.

  Он слушал природу и настолько вживался в неё, что терял ощущение собственного бытия.

  Умер Сергей Петрович Дрофенко 9-го сентября 1970 года – нелепо. Ужинал в ресторане ЦДЛ (Центрального дома литераторов) с товарищами и поперхнулся.

  Косточка из мясного бульона скользнула в дыхательное горло…

  Талантливому поэту суждено было прожить всего 37 лет, уйдя из жизни с большим неиспользованным творческим потенциалом, на взлёте своего поэтического дарования.
Похоронен Сергей Петрович Дрофенко в Москве, на Бабушкинском кладбище.

Мать поэта, Раиса Антоновна Кирюшина, вскоре умерла, убитая горем, не дожив до 60-ти лет.
 Друзья исполнили обещание не забыть покойного - посмертно издали книгу стихов Сергея Дрофенко: «Зимнее Солнце»-1972 год, где есть цикл о русских правителях от Ивана Грозного до Александра I, говорящий о незаурядных способностях и потенциале поэта.

  В 1985 году вышли, при участии друзей-поэтов, ещё две книги стихов Сергея Дрофенко: «Избранная лирика» и «Стихи».

P.S.

  Через много лет один поэт и по совместительству врач, Владимир Дагуров, объяснил механизм этой страшной смерти. Дело в том, что поднимаясь по литературной лестнице, практически все советские писатели предавались пьянству.

  Это не было алкоголизмом. Это входило в ритуал русско-советской жизни. Стал выпивать и Сергей Дрофенко, то за столиком с Евгением Винокуровым, то за столиком с Ярославом Смеляковым.

  То с кем-то ещё, из вершителей судеб советской поэзии. Он и сам становился вершителем судеб.

  Но от неумеренного принятия спиртного пересыхают связки, становится менее эластичными и неожиданно оказывается, что ослабевшие мышцы дыхательного горла и пищевода направляют съеденный кусок или глоток не по тому руслу. Итог печален – асфиксия.

  Так, кстати, чуть не умер Давид Самойлов – всего-навсего неосторожно хлебнув воды из стакана. Он сумел откашляться и на десяток лет оттянул свою смерть. Сам сумел выжить в роковой миг.

  У Сергея Дрофенко не вышло…  Ушёл в расцвете сил и лет.

  У Сергея Петровича есть пронзительные строки, относительно своей судьбы:

«Я молод и, жить мне хочется,
Привык я к реке, к веслу,
И хочется мне не кончиться
Ни в эту, ни в ту весну».

  Не суждено было, не довелось, исполниться  желанию талантливого поэта Сергея Дрофенко.

  На светлую память о замечательном поэте, Сергее Петровиче Дрофенко, почитателям российской поэзии остались его чудесные стихи.

Из поэтического наследия Сергея Дрофенко.

     «Не помог семафор бесполезный…»

Не помог семафор бесполезный.
Рано вторглись в мой узкий мирок
Век железный и ветер железный
По откосам железных дорог.

Изменились платформы, вагоны.
В резком свете заметны верней
на шинелях солдатских погоны,
сапоги деревенских парней.

Суетясь и шумя, как на рынке,
С бою жёсткие полки берёт
рассудительной русской глубинки
веком сорванный с места народ.

Телогрейки, платки, полушубки.
На судьбу не привыкли пенять.
Полуругань, а то полушутки.
Кто куда – невозможно понять.

В суматохе ребяческий лепет
И случайная песня слышна…
А Россия всё едет и едет.
Всё мечтает доехать она.

     «Сан Саныч»

Много я передумал за ночь.
Не сомкнул до рассвета глаз.
И припомнился мне Сан Саныч,
человек, воспитавший нас.

В сочиненьях я был отличник,
но всегда повторял он:
- Ты
избавляйся от слов лишних,
бойся спешки и суеты.

Ты пиши, набирайся силы.
Этот труд – не бревно тесать.

Для людей, что живут в России,
неудобно плохо писать.

Я по Вашим живу законам,
в стиле Ваших бесед пишу.
Я бываю порою усталым,
но ломиться в дверь не спешу.

Крепко помню Вашу науку
и. как в классе, поверх голов
не тяну скороспело руку –
дескать, вот я уже готов…

     «Картофельное поле»

Картофельное поле.
Съедобное гнильё.
Победа будет после.
Три года до неё.

Пустуют в хатах клуни.
От урожайных лет
В земле остались клубни,
Насущные, как хлеб.

Харчей не покупаем.
Себя не продаём.
Картошечку копаем
и варке предаём.

Недолго ей вариться.
Мороз её сварил.
Кипи, кипи водица,
Чтоб голод не свалил.

Сейчас посолим круто.
Начнём карточку есть.
И танки есть у Круппа,
и самолёты есть.

А видел он то поле,
Где голо и мертво?
Победа будет после.
Но наша – не его…


     «Этот порт, этот город приморский…»

Этот порт, этот город приморский
не запомнит на склоне зимы,
как бродили здесь малою горсткой
молодые, влюблённые мы.

Этот ветер сырой и ненастный,
эти спящие в бухте суда
не узнают, что случай прекрасный
нас привёл ненадолго сюда.

Не заметят деревья и травы,
как в беспамятстве мартовских дней
без приятелей, денег и славы
нам дышалось ровней и вольней.

За дождями и снегом ненастья,
закрывая глаза, как во сне,
расточительным голосом счастья
пела птица на старой сосне.
Дальней ночью на грани рассвета,
только выбелит окна мороз,
к нам вернётся однажды всё это,
оживёт и взволнует до слёз.

И в причудливом чистом узоре
повторится в неведомый час
бесконечная линия моря,
навсегда породнившая нас.

     «Державин»

Хочу Державина воспеть
за то, что со своею одой
он не торопится поспеть
за изменяющейся модой.

За то, что ночью в тишине,
в минуту внутренней тревоги
он нашептал однажды мне
слова о смерти и о Боге.

На небосводе наших лет
строка Державина трепещет:
«Едва увидел, я сей свет,
уже зубами смерть скрежещет»

О Боге молвил он слова
Среди завистливых и лгущих:
«Я – средоточие живущих
Черта начальна божества»

Временщиков в постелях будит
Державина могучий стих:
«Восстал Всевышний Бог, да судит
Земных богов во сонме их»

Писал он оды на соседство,
Влюблён в Планиду и пчелу.
России громовое детство
прошлось по дряхлому челу.

И, в этих-то огнях летая,
о вас пел старец молодой:
«Шекснинска стерлядь золотая*
и Мозель** с Зельцерской водой!***»

Солдат Преображенской роты,
эпикуреец, крепостник –
передо мной, шагнув сквозь годы,
сегодня снова он возник.

Не зря ведь Пушкин, ликом светел,
О том, кто был ворчлив и хил,
сказал: «Державин нас заметил
и, в гроб сходя, благословил…»

*Шекснинска стерлядь золотая – это рыба, выловленная в озере в районе города Шексна, что в Вологодской области.
**Мозель – белое столовое вино из Германии, с долины реки Мозель.
***Зельтерской(сельтерской) в дореволюционной России называли столовую минеральную воду или просто газированную воду.

     ***

Под сень михайловского леса
являлся Пушкин в полутьму,
и трость из чёрного железа
случила спутницей ему.

Поэт особенно любил
тяжеловесность этой трости,
когда сшибал он ею грозди
зажжённых осенью рябин.

И всякий раз дивился лес,
Луга, окрестные именья:
- К чему такой безмерный вес?
- В дуэли надобно уменье,
чтобы не дрогнула рука
и не смутилась пистолета…

Так ошибаются поэты
во все века.

       «Зимний лес»
                А.Межирову.

Суета и томление духа.
Зимний лес неподвижен и гол.
Не касается мёртвого слуха
божества первородный глагол.
Привыкая к изменчивой тверди,
в безотчётном желании жить
боязливо я думал о смерти,
забывал о страдальцах тужить.
Расточал я легко обещанья
и разменивал душу свою
и теперь на ветру обнищанья,
на пороге молчанья стою.
Начинаю по-новому мерить
за плечами оставшийся путь.
Не могу не грустить и не верить
в бытия сокровенную суть.
Понимаю, что прожил убого
три десятка скитальческих лет.
Если нет в мироздании Бога,
то и адского хаоса нет.
Принимаю презрение леса,
поневоле смиряюсь с бедой,
словно птица, лишённая веса
и примёрзшая к ветке седой.
Не боюсь этих нищенских ёлок.
В трудный час не бегу от суда.
Есть поблизости добрый посёлок.
Мне нельзя торопиться туда.

     ***

Когда я вернулся домой,
Припомнилось: пахло свечами,
Сырыми дровами, зимой,
Бессвязные речи звучали.

Взаимная жажда добра
Надёжно служила застолью,
И ёлка росла из ведра
С водой и поваренной солью.

Зелёное чудо её
Проникло, как будто без цели,
В случайное наше жильё,
Где мы веселились и ели.

Где мы горевали о том,
Что вскоре расстаться придётся,
Что кто-то в бревенчатый дом
Обратно уже не вернётся.

… И думали мы об одном
В кругу за приятельской чащей –
О снеге за чёрным окном,
О вьюгах над родиной нашей…

     ***

Ударили к ночи морозы.
Скрипит под ботинками снег.
И надобно пристальность прозы,
Чтоб всё описать без помех:
Как лепится голубь к карнизу,
Как едет на санках дитя;
Как дым расстилается книзу,
От ветра в испуге летя,
Чернея густыми клоками
На марле январской фаты;
Как, лязгая хищно клыками,
Голодные бродят коты;
Некрепким сулит старикам
В трамваях инфаркт миокарда;
И стынет железо к рукам.
Я шторы раздвинул пошире,
Увижу, что рядом луна.
Наверно, в Коломне, в Кашире
Похоже, сияет она.
Похожее снежное море.
Похожий безвестный поэт.
И труд. И удача. И горе.
И только спокойствия нет…

P.S.

 Многие поэты, знавшие Сергея Дрофенко, по работе и в общении, посвятили его светлой памяти стихотворения, вот одно из них:
Стихотворение поэта Юрия Борисова:

     «Памяти Сергея Дрофенко»

Кость в дыхательном горле поэта
Перекрыла дорогу стихам.
Веселятся товарищи где-то,
Всё становится чёрного цвета,
Белый ангел вверху запорхал.

Что хотел продохнуть ты, Серёжа,
Чтобы выкашлять смертную кость,
Хор друзей догадаться не может.
Вместе ели и пили, и всё же
Все слова вкривь и вкось, вкривь и вкось.

Не пробить, не помочь, только слушать,
Навсегда опоздал «амбуланс»,
Ресторанные светлые души
Над столом, взявшись за руки, кружат
И поют за романсом романс.