Собственное бревно

Не перестаю изумляться сознанию людей,  называющих себя христианами. Огромное количество наших речей и монологов рождены обличительным пафосом  и направлены не к себе, а вовне – ко всем, кто живёт,  как мы полагаем,  неправедно.  Причём среди закоренелых обличителей  есть люди, наизусть шпарящие  Евангельские тексты чуть ли не с любого стиха любой главы.   Теорию-то знаем, а вот «древа  жизни» собственной  не видим.  Какие же мы после этого христиане, если даже атеист Вольтер не убедил  нас в том, что каждый должен возделывать свой сад?!  Свой  собственный, а не  соседский.
 
Евангельские тексты – для раздумий и мыслей,  в то время как   обличения – это не мысли, это всего лишь наблюдения, замкнутые сами на себе (да и наблюдения – бытовые, без отвлечённостей).  Они   не  ведут  к самоанализу  и  внутреннему  движению, не тонизируют  личностного   роста.   

Владимир  Бибихин в книге «Узнай себя»  рассказывает  про  Фаллеса и его служанку. Фаллес смотрит на звёзды и падает в открытый подвал, а служанка смеётся над ним…  Кто не смотрит на звёзды, не провалится в открытый  подвал. Так что амплитуда движения зависит от глубины мысли. Кант всю жизнь прожил в одном городе,  но  путешествовал по   глубинам  вечности,  и  полёт его мысли необъятен. Пришвин всю жизнь писал про природу, а дневники его, которые он постоянно вёл, оказались   философскими.

Никого и ничему не учу, пытаюсь понять,  для чего это любому из нас, чей мир по-своему    необъятен. Жизни не хватит, чтоб сориентироваться в нём, прочитать все книги, увидеть все закаты, услышать музыку вселенной и  одарить любовью тех, кто в этом нуждается. 

Долгие годы я  дружила  с  несколькими прекрасными  людьми.  Про Юрского я рассказала в своей книге, но он человек выдающийся, исключительный.  Однако есть  и обычное благородство простых людей.  Была у меня  (к сожалению,  была: в лучший из миров она ушла преждевременно)  задушевная   подруга,  бесконечно добрая, умная,  верующая  и воцерковлённая.  Жила в Барнауле.  В городе  Веру Ворсину  знали  все.  И  не только потому, что она была блестящим журналистом, она была ещё и православным   подвижником, в полном смысле этого слова. Я не знала человека более терпимого,  доброго, весёлого  и  мягкого, не говоря уж о её тонкости и образованности.  С юности мы были очень близкими подругами, потом она стала матерью крёстной для моего старшего сына...  По вечной своей невоздержанности, я могла делать ей такие признания, от которых и у неверующих уши свернулись бы в трубочки, но  она только смеялась и говорила мне:  «Язычница ты, Галка!».   

И даже среди священнослужителей есть такие люди. Именно они – самые талантливые  исповедники.  Помню, как я однажды одному  их тех, кто мне потом очень помог, отцу Роману,  в слезах выпалила  нечто несообразное  о своих сомнениях во время молитвы. Он  не только не возмутился, но тут же объединил меня с собой:  «Да, эти сомнения… они всегда с нами».  И настоятель  нашего прихода, например,  не  делает  замечаний своим прихожанам, разве только в проповедях.  Поэтому и в храме – неизменно благожелательная атмосфера.

Мы не вправе никого судить, мы не отвечаем  за чужие сновидения, зато мы можем посочувствовать (если можем),  а   соломинка   в  глазу ближнего  – это только  отражение  нашего   собственного  бревна,  которого  мы  не  видим. 

 Итальянский художник эпохи барокко Доменико Фетти,
Притча о бревне, музей Метрополитен