Висельник

С коллегой связан по работе,
По кратковременным делам.
Нас разговор вдруг озаботил,
Он посвящен был небесам.

И темой, собственно, беседы,
Была непознанность миров.
И он историю поведал,
Невероятную. Со слов.

Ночной июль на землю кинул,
Свет звезд роскошных и луны.
Дела текущие задвинув,
Мы были ужасом пьяны.

Я понимал, что он боялся,
Напуган с детства донельзя.
Воспоминаньям отдался,
Не врал он. Чистая слеза.

Его рассказ, я знал, правдивый,
Он заикался и дрожал.
От правды страхом очень сильным,
Была охвачена душа.

Он в Тульской области ребенком,
С отцом и мамой проживал.
И переезд в свою избенку,
Семью немало волновал.

Уж слишком мало запросили,
За тот добротный с теса дом.
И в чем подвох они спросили,
И им ответили – Ни в чем.

А просто быстрая продажа,
Дешевизны причина в том,
Иметь на руки деньги важно,
Продав по-быстренькому дом.

С села родного с всяким скарбом,
И худо нажитым добром.
Туда где им почти задаром,
Был продан с теса новый дом.

Переезжали с настроеньем,
С улыбкой, смехом, повезло.
Совсем не думая, что в тени,
Всегда таится чье-то зло.

И тут же с первою ночевкой,
Ночной раскинулся покров.
Им стало ясно, с чем дешевка,
Отожествляла этот кров.

Коллега замер в этом месте,
И тень от лампы на челе.
Мне обещала, что известью,
Не стать хоть чуточку милей.

Ребенок чистый, безобидный,
В окне маячила луна.
В передней вещи, очевидно,
Узреть позволила она.

И я с рассказом наполнялся,
Противной дрожью на руках.
И в море ужасов купался,
Представив дом и ночь, и страх.

Меж тем, на узенькой кровати,
Лежал он рядышком с отцом.
Луна при полном при параде,
Сияла ярко за окном.

И вдруг из воздуха соткалась,
Под белым-белым потолком.
В той темноте ночного зала,
Фигура, сотканная злом.

Да без сомненья, силы ночи,
Фигуру призрака сплели.
С петлей на шее тот пророчил,
Что зря они приобрели.

Жилье за сущие копейки,
Ведь тайну страшную хранит.
И призрак-висельник злодейски,
Посреди комнаты висит.

Язык до шеи безобразный,
Вдоль тела руки, на крюке.
На вбитом в балку для подвеса,
На белом-белом потолке.

Отец закрыл глаза ладонью,
Ладонью детские глаза.
Чтоб в этом ужасе бездонном,
Чтоб в этом омуте из зла.

Не потонул бы сын в пучине,
Зловещих прошлых в доме дел.
Чтобы повешенный мужчина,
Его сознаньем не владел.

И вдруг пропал. Как будто спали,
Оковы дьявольщины вдруг.
Отцом и сыном обладали,
Страх первобытный и испуг.

С зарей пропали, с петухами,
Виденья висельника вмиг.
Отец с дрожащими руками,
Совсем в отчаянье поник.

Рассвет лучами проникая,
И светом в новое жилье,
Отец руками раздвигая,
Воскликнул в гневе – Вот жулье!

Продали призрак, вот умельцы,
Не расположит он ко сну.
Повалит всех домовладельцев,
В глубокий обморок и тьму.

Он осмотрел при свете ярком,
Руками с балки стерта пыль.
Но нет крюка на крепкой балке,
А между тем в виденье был.

Не сон фантом, не наважденье,
Крюка отверстье в потолке.
Сейчас закрашено. В виденье,
Он был повешен на крюке.

Так значит, правда был повешен,
Мужчина в прошлые года.
Мужчины призрак неутешный,
Здесь заточенный навсегда.

Тотчас съезжали, путь не близок,
Он кинул взгляд через плечо.
Смотрел им вслед зловещий призрак,
Что вечно гибнуть обречен.

Себя обрекши на проклятье,
Быть в услуженье и при зле.
И еженощно в лунном злате,
Повиснуть в проклятой петле.

Клянусь, история реальна,
В деревне существует дом.
Самоубийцы призрак явно,
В нем гибнуть вечно обречен…