И вдруг

Когда в коробке черепной,
Мозги взорвутся фейерверком.
И белый день внезапно смеркнет,
Когда погаснет свет дневной.

Когда поймешь, ты не телесный,
А вознесенный смертью дух.
Вдруг средь молящихся старух,
Ты по себе псалом известный.

Ты по усопшему себе,
Вдруг запоешь во славу жизни.
По оборвавшейся судьбе,
Во время скорбной пышной тризны.

Ты средь молящихся стоишь,
Рукой прозрачной осеняя.
Прозрачный лоб крестом. Стяжая,
Себе прощение и тишь.

Не понимая, что творится,
В гробу покойник, это ты.
И над тобою скорбны лица,
И в траур черный увиты.

Уже отпетый, ну прощаться,
И приходить к родным во снах.
Ты начинаешь сомневаться,
Что будешь на похоронах.

Но ты уже в ворота входишь,
В числе процессии. В вратах.
Ты упоение находишь,
Что все живые и в слезах.

Могила, крест и митинг скорбный,
И почему когда ты жил.
Нежнейших слов прекрасных добрых,
Тебе никто не говорил.

Какой души ты был добрейшей,
Что ждет тебя всевышний суд.
Ты не имел вины малейшей,
Перед людьми. Но вдруг инсульт.

Обрезал нить счастливой жизни,
В могилу справил с телом гроб.
А ты стоишь во время тризны,
И крестишь свой прозрачный лоб.

На сорок дней стакан со свечкой,
Ты в состоянье расколоть.
Ты как оторванный ломоть,
Все в ожиданье жизни вечной.

И вдруг садишься прямо в чан,
С кипящим маслом по плечо.
И ну давай скорей кричать,
Зачем же в ад меня? За что?