оклик

Одна говорила: «… а после – ты будешь светом
/глаза от такого – становятся цвета пепла/,
изящным оружием... нет, не клинком – иголкой,
которую между рёбер втыкают ловко,
чтоб сердце – насквозь... чтоб оно, продолжая биться,
звучало, как песня лишившейся неба птицы».

Другая твердила: «Тебя посвятили Маре –
ещё до зачатья в купальском хмельном тумане.
Захочешь кого-то позвать – так подумай трижды...
тому, кто откликнется, не суждено ведь выжить,
а, впрочем, ему и душевный покой не светит –
он станет навек скоморохом в хоромах Смерти».

А третья прабабка, склоняясь над колыбелью,
шептала: «Ты вырастешь огненным диким зверем.
Дневные охотники будут ночной добычей,
но, станешь играть /как с едой – искушённый хищник/,
себя не теряй в чёрном омуте наслажденья...
всегда убивай – как учили – одним движеньем».

Четвёртая – пела и... тени сплетались в сказки.
Она, говорят, уважала аяуаску,
но мне «для здоровья и крепкого сна» давала
две ложки настойки на горьких ведьмацких травах...

А, может, она мне мерещилась или снилась,
как три предыдущих – богов персональных милость...
проклятие...
шутка...
не важно – не отвертеться.
Иголка для сердца /с иголкой в крылатом сердце/,
и хищник и дичь /не по воле своей – по сути/,
и чёрные воды – с безумьем придонной ж...мути –
всё вместе...
в одном – шут-убийца-ребёнок-ведьма...

Стою перед зеркалом старым
в пустой передней –
смотрю на себя,
на прабабок,
на «боги знают,
кого там ещё»,
на...

Окликну – не...
отвечай мне.