Кое-что из детства советского мальчика

Большое окно с облупившейся краской и почерневшей древесиной, с треснувшим стеклом, заклеенным липкой лентой, смотрело на восток. Из окна в хорошую погоду за бесконечными крышами виднелся далёкий лес.
Когда он был маленьким ребёнком, и окно было ещё совсем новым, этот лес манил далёким горизонтом. Хотелось сесть на велосипед и отправиться за этот лес, по полям, лугам, неизвестно куда. И ему, ребёнку, казалось, что эта дорога будет лёгкой и беззаботной, без грязных луж, без пыли, скрипящей на зубах и залепляющей потное лицо, без холодного дождя, секущего глаза. Казалось, солнышко будет ласково греть, ветерок освежать, а когда устанешь, то можешь развернуть палатку и приготовить на костре себе еду, а потом пить чай и смотреть в огонь. А утром встанешь с хорошим настроением, просто с хорошим настроением счастливого ребёнка, и снова в путь. Ехать и ехать обдуваемым ветерком, встречать новые места, нестись с горок, улыбаясь и крича «Ух-у-ууууу!!!». Вечером остановишься у маленького лесного озерка с вытекающей из него неглубокой, тихой речкой-ручьём, искупаешься в тёплой, тёмной воде, и, затаившись, будешь наблюдать на закате, как кувшинки медленно складывают свои лепестки и по одной, то тут, то там уходят в воду до утра. Причём, почти невозможно увидеть как кувшинка скрывается, лишь боковым зрением замечаешь лёгкое движение сбоку, повернёшься, а на воде лёгкие круги, как будто кто-то лёгкий и нежный коснулся пальчиком воды.
Зимой окно не меньше привлекало ребёнка. За стеклом, между рамами на вате, взбитой сугробом, обычно лежали ёлочные игрушки, пластмассовые лебеди или цветы. В одном доме мальчик видел за стеклом светлый мох и большие невиданные шишки. Очень хотелось оказаться в этом доме весной, когда будут выставлять рамы, и взять себе немножко этого мха и одну шишку, все равно ведь их наверное выбрасывают. Желание это сначала было жгучим, но проходило без следа и незаметно, стоило лишь увидеть что-то новое. Наверное так бывает со всеми детьми. В декабре стекла затягивались ледяными узорами. Это было необъяснимое волшебство, ну как, как они растут, почему они похожи на листья одуванчиков или на джунгли? Ребёнок прижимал монетку к узорам и протаивал во льду дырочки, монетку он грел во рту. Маленькое окошечко появлялось очень медленно, приходилось помогать языком, а потом оно затягивалось льдом, и ребёнок, затаив дыхание и раскрыв глаза, смотрел как образуются маленькие ледяные кристаллы на стекле. Однажды, под Новый Год он пришёл с улицы, мокрый от снега и игры, уселся за стол есть мамины пирожки и увидел в окно снег, падающий крупными-крупными хлопьями, опускающийся настолько плавно и медленно, что это кружение завораживало. Потом, став взрослым, он уже не видел такого снега никогда.
Главным признаком весны был день, когда мама выставляла окна и мыла помутневшие за зиму стекла. Комната становилась светлее, шум прилетевших скворцов громче, а воздух свежее, именно свежее от утренних заморозков и влажного апрельского ветерка. Никогда не удавалось первому встретить прилетевших скворцов, от этого было обидно. О прилетевших в свой родной домик скворцах ребёнок всегда узнавал от отца, который вставал раньше и уже пил из литровой кружки чай. Всегда хотелось узнать, вернулись ли в свой домик старожилы или их детки, которые родились в прошлом году и так сильно кричали, прося еду. А родители без устали носились по округе, собирая червяков. Было видно, как скворцы лишь чуть-чуть оправившись от дальнего перелёта, наводят порядок в пустовавшем всю зиму домике, выбрасывают старые пёрышки и приносят пучки сенца. Интересно, где они жили зимой, что видели, пока летели. Скворцы-скворцы, из дальнего-дальнего детства.