Внутриутробный спор

Эпиграф:

  Ну как нам узнать, есть ли жизнь после родов?
  Оттуда ж никто не сумел возвратиться назад.
  Отцов, матерей кто видал из народов?
  Народов, живущих в утробах без свеч и лампад.

                Февраль 2014.


Два брата в утробе рассорились, споря,
Пытаясь друг друга в своей правоте убедить.
Один говорил, что не знает он горя,
В святой пуповине он зрит жизни истинной нить.

Другой возражал, – Здесь ведь тесно и мрачно,
Здесь глаз не открыть, и не видно ни зги.
Хотел развернуться, но вновь неудачно.
По мне пуповина – ошейник и образ петли.

Но первый твердил, что глаза – рудименты,
Нужны лишь затем, чтобы помнить истории дни.
Что мрак победил, потому что моменты
Бывают, когда надо верить, что мы здесь одни.

Единый источник же жизней и судеб,
Пожалуйста, впредь, ты не смей сгоряча обижать.
Всегда пуповина была, есть и будет.
То наша природа и наша кормилица-мать.

Второй отвечал, – Пуповина – посредник,
Труба, чрез неё нас растит настоящая мать.
Живая, как мы, а на бёдрах – передник.
Покуда мы здесь, мы не можем её увидать!

– Да что ты несёшь? Это всё – заблужденье,
А матерь в переднике – вовсе законченный бред.
Ведь жизнь, – это миг от оплодотворенья
До выхода нашего в полный, заброшенный нет.

– Неправда твоя, – второй брат, не сдаваясь,
Пытался с собою позвать он упрямца на пир. –
Там мама нас встретит, отцу улыбаясь.
Мы выйдем не в нет, а в прекрасный и радостный мир.

– Отцу, говоришь? Ты совсем помешался!
Фантазии, галлюцинации, брат, у тебя.
Зачем нам отец? Где ты с ним повстречался? –
Язвил первый брат, пуповину свою теребя.

– Вокруг и внутри возвещает о нём всё, –
Спокойно второй предъявлял аргументы свои. –
Покинув утробу, назад не вернёмся.
Зачем же тогда плечи, ноги, ручонки мои?

А брови, ресницы, колени и уши?
А пальчики рук, подбородок, два века и нос?
Зачем это всё? Чтобы бить здесь баклуши,
Вполне нам хватило бы пуза, пупочка и слёз.

Поверь, дорогой, сейчас идёт подготовка,
Созреть надлежит нам, не быть впредь подобным зверям,
И словом отца всю заполнить головку,
От слизи очистить себя, встать макушкой к дверям.

Ну как нам узнать, есть ли жизнь после родов?
Оттуда ж никто не сумел возвратиться назад.
Отцов, матерей кто видал из народов?
Народов, живущих в утробах без свеч и лампад.

Но первый не смог боле слушать тираду,
Свернулся в клубок и отплыл в дальний свой уголок.
Кричал: “Замолчи! Ты ведёшь нас к разладу.
Не нужен мне твой полный выдумки глупый урок.

Я вижу душою и телом, парнишка,
Что жизнь наша в водах, мы плавать учиться должны.
За этим нам ноги и руки, подмышка,
А уши с губами вовек никому не нужны”.

Ещё говорил он, как вдруг, чуть заметно
Та дверь приоткрылась, что вечно была заперта.
Доныне невиданный свет этикетно
Сквозь щель просочился, весьма напугав смельчака.

Вдруг воды вспучились, рванулися к двери,
С собой унося ожидавшее родов дитя,
Оставив другого, того, что был первым доселе,
С разинутым ртом, между ними межу очертя.

Недолго второй, а хотя, уже первый,
В неведомый ведомый мир покидал, не боясь.
Другой упирался и правой и левой
Ногами в косяк тех дверей, непрестанно борясь.

В покое и мире на свет появился,
В свет веривший брат, «совершилось» воскликнув тогда.
Другой же ещё и руками вцепился.
В испуге, взирая на то, как уходит вода.

Когда ж нож врача начал сечь пуповину,
На мальчика ужас напал, небывалый кошмар.
Последнюю, что он увидел картину:
Щипцы акушера, схватившие плод, и пожар.

А первый на небе седьмом был от счастья,
Замену найдя пуповине у мамы в груди.
Забыл про утробу, про тьму, про ненастья,
И встреча с отцом ожидала его впереди!