Металась в тревоге искристой вздымающей

Она металась в тревоге искристой вздымающей
из яркой ткани льняной отороченной осенью
под стрёкот активного трактора в тёмной ложбине –
прелюдии к музыке зрелой и хриплой гармони,
охрипшей в трудах подневольных у зельепоклонника,
любителя танцев опушки в вечернее время.
Сей престарелый романтик из редкого рода,
чудес проявления видевших в каждой поганке,
как раз создавал атмосферу волнения и томности
на дискотеке у кустиков, елей, берёзок.
Наряженный в бархат послезакатной поры,
с на редкость изящной наполненной доверху ёмкостью –
нектаром божественным огненным и возбуждающим –
гармонь уговаривал музыку лить не упрямясь,
придав столько нежности сколько её в бризе летнем.
Не ведал что мечется в поисках ёмкости названной
супруга его, чтобы этой бутыли коснуться
губами почтительно радостно в области горлышка,
лаская его как младенец любимую соску.
Нет, нет не обидит нектар она действием трепетным,
всего лишь поможет попасть ему ниже чем рёбрышки –
защитники сердца и лёгких с огромной компанией
сосудов-сокровищ исполненных миссии солнечной.

Стекла повелителем создана чувственно нравственно
с таким изумрудно-ажурным сонет-вдохновением,
что млеет Амур лишь завидя её очертания,
и тут же амурность летит со стрелой к обладателю.
Настигнутый страстью владелец от счастья колышется
и, чтоб закрепить результат, ловко льёт в себя золото,
в сравнении с которым иные напитки что нищие –
в обносках и саже, крапиву на завтрак жующие.

Напала на след, уловив звуки музыки дивной,
которую хриплость лишь красит, ей лоск придавая.
В супруга в тот вечер она снова пылко влюбилась,
заметив что зелья-нектара пока в изобилии.
Отняла в порыве сей страсти сверкнувший сосуд,
в котором свернулось клубочком тепло райских фруктов,
стерпел хоть с трудом это чуткий пожизненный друг,
владелец несметной армады бутылевых клонов.
Плясали деревья теперь пред глазами обоих,
романтики облако ширилось, пухло, кружилось,
и чувства качались, качая сердца этой пары,
и вот уже дремлют, нет спят, поэтично обнявшись.