Тридцать три дня кошмара

      
     Прозаическая миниатюра,
   основанная на реальных событиях

            1
— Алло, батя, ты как там?
— Сынку, плохо... Дыхать тяжко... Тило всэ ломит..." — слышу хриплый родной голос, и душа замирает в недобром предчувствии.
— Батя, еду! Держись!..
Как! Ну как так! Мы все переболели этой заразой, чумой двадцать первого века, 16 потомков: сыновья, внуки, правнуки. Полгода оберегали батю как зеницу ока. Переболели все. Выдохнули. Уберегли предка. Спустя месяц этот страшный, судьбоносный звонок.
 Везу в амбулаторию, как могу, успокаиваю.
Хрипы в груди, сатурация низкая. Подозрение на Ковид. Срочная госпитализация.
" Нет!" — шепчу я с замиранием сердца.
Отец не слышит, твердит своё:
" Миленькая моя, нельзя мэни в больницу. Через неделю юбилей у мэнэ — 80 гидков. Диты приидут, а я в больнице? Ни! Ни поиду!"
" Дедушка! Если вы не поедете сейчас, то через неделю некому будет юбилей отмечать. Надо, дедушка!"
У отца в глазах растерянность и отчаяние. Я еле сдерживаю слёзы.
Батю уводят делать укол. Я не выдерживаю, слёзы текут из глаз.
—Вы сами повезете на машине?
—Сам.
— Вы плачете? Вы чего? Да вылечится ваш отец. Вы зачем так расстраиваетесь?
— С ХОБЛ и астмой? Вы понимаете, что это билет в один конец?!
— А вы понимаете, что с низкой сатурацией он задохнётся скоро?
— Понимаю, — я сдаюсь воле судьбы с надеждой на лучшее.
А сердце щемит.

              2
 Едем в больницу. Стараюсь разговаривать на отвлечённые темы, периодически поддерживая батю. Он вяло отвечает, тяжело говорит, время от времени заходясь в приступах  кашля.
Напряжение нарастает. Кажется, воздух сгущается. Даже машина это чувствует, как живое существо. Отключается ЕГР, машина переходит в аварийный режим. Ушла педаль тормоза в пол. Пробило тормозную трубку. Собираю всё мастерство, дух,  волю в кулак. Еду на ручном тормозе.
Доехали, слава Богу!
Врачи берут в оборот растерянного отца. Анализ положительный, КТ показывает 80 процентов поражения лёгких.
Держу себя в руках, провожаю батю до карантинной зоны, как могу поддерживаю, глажу руки, волосы, подбадриваю.
Его увозят.
Выхожу на улицу, захожусь в диком рыдании, тело трясёт.
Это всё? Это всё?! Нет! Нет!!!
Беру себя в руки, дрожащими руками курю сигареты одну за одной.
Успокаиваюсь. Нельзя раскисать! Тимофеевич, соберись! Не будь размазнёй!
Ещё не всё потеряно!

              3
А дальше кошмар длинною в тридцать три дня. Ухудшение. Реанимация. Улучшение. Полная кислородная зависимость двадцать четыре на семь. Звоню по три раза в день. Слышу одни и те же пророческие слова через кислородную маску: "Сынку, забери мэнэ, я тут подохну!"
Успокаиваю, кладу трубку. Реву.
Вы знаете, как мужчины могут плакать? Без слёз, с кулаком во рту. Потому что больно, но, плакать, сука, в открытую стыдно. Мы ж мужики! Это не плач, это вой обессиленного, отчаянного, убитого горем мужчины.

                4
А дальше опять реанимация. Намек врача, что могу отца забрать домой. Умирать. Как?!
"С кислородным концентратором. Без него он и часа не проживет."
Изучаю все варианты, нахожу подходящий на 10-15 литров в минуту. Сука, дорогой! Жизнь бесценна!
Оформляю заказ. Звоню врачу. Говорит, отец отказался от еды. Устал бороться за жизнь.
" Я должен быть рядом с ним! Пустите меня!" — ору в трубку, еле сдерживая слёзы.
" Нельзя! Карантин. Красная зона", — отвечает врач.
"Я. Должен. Быть. Рядом. С ним!"— тон моего голоса превращается в лёд.
" Это решает главврач,"— врач обижается, кидает трубку.

              5
Бросаю все дела, лечу в больницу, добиваюсь встречи здесь и сейчас.
" Запись через неделю", заявляет секретарь.
" Вопрос жизни и смерти! — заявляю у входа, решительно открывая двери в кабинет.
Главврач армянин по национальности. Слава Богу! Они чтут традиции, особо почитая старших.
Коротко, сбивчиво, с дрожью в голосе объясняю ситуацию.
"Нельзя, уважаемый! Карантин. Меня могут уволить за это", — главврач отказывает. Обещает вечером лично зайти к отцу, оценить ситуацию.


                6
Утром следующего дня заказ на концентратор оформлен. Ждут оплату. Начинаю вводить реквизиты. Осталось пару минут. Звонок. Врач лично мне звонит первый раз за тридцать два дня:
"Вашему отцу стало хуже, начинают отказывать жизненно важные органы. Он умирает. Приезжайте попрощаться, главврач разрешил."
Внутри ёкнуло, сердце замерло, в голове пустота.
"Алло! Вы приедете?"
" Через полчаса буду."
Валидол. Две таблетки валерьянки. Глоток воды.
Еду. Нервы как натянутая  тетива. Тимофеевич, держись! Отец не должен видеть слёзы.


                7
Жду врача в вестибюле возле карантинной зоны.
Подходит медсестра, заводит в буферную зону. Бахилы. Перчатки. Ещё наверх перчатки. Маска на лицо. Ещё маска. Защитный экран. Шапочка. Защитный комбинезон. Выгляжу, как космонавт.
Врач провожает до палаты:
" У вас пять минут".
Захожу в палату. Наконец, первый раз за тридцать два дня вижу отца сильно похудевшим, изможденным, весь в трубках.
" Батя, это я, Дима! Узнал?"
Взгляд отца фокусируется на мне. Узнал! Говорить уже не может, лишь глаза засияли и губы скривились в улыбке.
"Батя, это точно я! Смотри! Я космонавт!" Опускаю маску с лица, чтобы он меня увидел.
Пытаюсь шутить, голос бодрый. Что-то говорю, говорю, говорю...
Глажу руки и волосы.
Врач два раза заходила, пытаясь меня увести. Прошу ещё пару минут.
Отец внезапно широко раскрывает глаза, смотрит в потолок.
"Батя, ты кого-то видишь?"
Кивок. Понимаю, его уже ТАМ ждут. Взгляд тускнеет. Отец закрывает глаза.
Заходит врач, тихо говорит:
" Он устал. Пойдёмте."
Пячусь назад, не отрывая взгляда от изможденного болезнью лица отца. Вдруг он приоткрывает глаза, смотрит на меня уставшим взглядом. Приподнимает руку, подзывая немой просьбой меня подойти. Подхожу, кладу свою ладонь в его руку. Ощущаю крепкое мужское рукопожатие. Что-то говорю ему на прощание, боясь, что вот сейчас голос предательски задрожит. Еле сдерживаю себя.
Выхожу в коридор и... захожусь в немом рыдании, закрывая лицо руками. Всё тело трясётся.
Врач пытается успокоить, куда-то уходит, приносит стакан воды.
" Успокойтесь, прошу," — голос дрожит. — "У меня тоже есть родители. Я понимаю, как вам тяжело. Держитесь. Вы ведь понимаете, что ему уже никакой концентратор не поможет. Без медицинской поддержки он и часа не проживёт. Приезжайте завтра, СИЗ останется за вами. Комбинезон ваш личный. Денег не нужно."
Молча соглашаюсь. Вслух благодарю за поддержку. Еду домой.
" Выпить что-нибудь есть?"
Жена всё понимает. Молча ставит бутылку водки на стол. Организует перекус.
Пью водку, как воду. Хмель не берёт. Выхожу курить. Курю сигареты, как воздух. Не отпускает. Нервы натянуты в тугую тетиву.


                8
На следующий день готовлюсь к поездке. Варю куриный бульон.
" Зачем?"— спрашивает жена.
" Ну, как? Батя твёрдую пишу не может есть, а я ему бульончика привезу, с трубочки попою. Ему легче станет. Он выкарабкается. Он будет жить!" — слёзы предательски выступают на глазах.
Жена молчит, как-то странно на меня смотрит.
Еду в больницу. Звонок.
"Здравствуйте! Я говорю с Дмитрием Тимофеевичем? Это из реанимации вас беспокоят."
Съезжаю на обочину. Сердце замирает. В висках стучит.
" Да, это я."
" Сегодня ночью ваш отец попал к нам в реанимационное отделение с подозрением на обширный инфаркт. К сожалению, его спасти не удалось. Он умер сегодня утром. Приношу свои соболезнования."
Внутри пустота и ... спокойствие. Всё! Отец умер. Не знал, что глубоко внутри я к этому моменту буду готов.
Тихо спрашиваю:
— Мои действия?
—Вы даёте разрешение на вскрытие?
— А смысл?
— Тогда с паспортом приезжайте за справкой о смерти.
— Скоро буду.
Выхожу покурить. Курю сигареты, как воздух.
Захожу в фойе, звоню в двери реанимации. Заполняю бланк, отдаю паспорт. Жду.
Рядом томится в ожидании мужик моего возраста:
— Вы тоже за справкой о смерти?
— Да, — коротко отвечаю, не желая дальше общаться.
— А я уже второй раз в этом месяце приезжаю,— убитым голосом тихо говорит мужчина,— Три недели назад отца похоронил. Теперь вот тесть... Проклятый Ковид! Хоронили, как собаку! В черном пакете, в закрытом гробу.
Голос мужика дрожит.

Нет! Этого не будет! Отец заслуживает достойных похорон! Тело начинает трясти. Выхожу покурить. Руки дрожат. Курю сигареты, как воздух.
Получаю справку:
— Когда можно тело забрать?
— Вот номер телефона морга, звоните, вам всё расскажут.
Иду к машине, попутно распределяя  по телефону  родным обязанности по организации похорон.
Приезжаю домой. Жена заглядывает в глаза, сразу всё понимает.
— Всё, Батя умер! — без сил опускаюсь на стул.
Рыдания сотрясают всё тело. Слёзы текут ручьём. Перед женой не стыдно плакать.
Она прижимает мою голову к своей груди, гладит волосы:
— Тихо, родной! Успокойся!— плачет вместе со мной.
Шёл тридцать третий день кошмара, который, казалось, не переживу никогда.


              9
Через два дня всё готово к похоронам. Машина с гробом ждёт у морга.
— Ваш паспорт, справка о смерти, одежда покойного,— буднично произносит администратор морга.
— Скажите, я могу похоронить отца в открытом гробу? — с надеждой в голосе заглядываю в глаза администратору.
Смотрит в справку:
— Больше месяца прошло после заражения. Можно, если доплатите за бальзамирование.
Выдыхаю. Сердце начинает бешено колотиться.
— Да! Заплачу; сколько надо, только разрешите!

До конца не верю, пока не увидел тело отца в открытом гробу.


               10
А дальше похороны, поминки. Всё достойно, как того и заслужил мой уже покойный отец.
Постепенно все расходятся. Остаюсь в квартире один. Пью водку. Хмелею. Курю сигареты. Мозг постепенно расслабляется. Беру портрет отца. Ставлю перед собой на стол и говорю, говорю, говорю...
Верю в то, что где-то здесь со мной находится душа бати. Говорю то, о чём молчал раньше. Говорю, как я его любил. И люблю. Раскаиваюсь, что когда-то может ему грубил. Или не слушал. Или не слышал. При жизни никогда не говорил отцу, что я его любил. Такова мужская натура. Пла;чу. Стесняться не кого. Я в квартире один. И мой молчаливый собеседник, который смотрит на меня с портрета вопросительным, многозначительным взглядом.
Батя, прости! Не смог тебя сберечь!

Эпилог

Проходят дни. В душе пустота. Заливать горе алкоголем — не выход.
Начинаю писать стихи. Коряво. Неумело. Но, от души: " Берегите родителей", " Батя", "Полёт в вечность", " Сон", "Мираж", " Отец. Откровение сына", "Боль души"...
Со временем слог стихов получается лучше, рифмы ритмичнее. Начинаю переходить на другие темы.
Муза в образе души моего отца с ухмылкой наблюдает за моим начинающим творчеством: " Пиши, сынку, пиши!"
Душевная пустота заполняется искусством стихотворчества.
Отец, спасибо тебе за то, что даже с Небес ты меня поддерживаешь!
Батя, прости за всё!