1. План Зефира Кефировича.
Майсы проснулись рано утром в комнате Чарли, в Москве. На все вопросы его родителей: в котором часу они приехали и на чём, как они сумели прошмыгнуть к себе никого не разбудив, они отвечали уклончиво, боясь показаться обманщиками и дурачками, ведь родители — это люди, которые никогда не верят в невероятные истории, особенно если слышат их от собственных детей. Вода же, в которую юные странники должны были плюхнуться в центральном парке Токио, всё же настигла Чарли следующей ночью. Когда под утро он пробудился ото сна, то не понимал где очутился, но ему казалось, что находится он на небольшом островке, посреди какой-то реки на Востоке, и что река эта разливается, и вода покрывает всё пространство вокруг и вот-вот поглотит тот небольшой кусочек суши, на котором он спасается. Так часто бывает с путешественниками — просыпаясь на чужбине кажется, что непонятные звуки вокруг, это голоса родных, и вот сейчас ты протрешь глаза и увидишь привычную домашнюю обстановку. Воображение же путника, вернувшегося домой после долгих скитаний, напротив преображает обыденное в видения, наподобие того, что предстало перед нашим героем.
Совершенно не удивило Кузнечного то, что посреди острова, на котором он оказался, стояла телефонная будка. Он набрал номер Чухлинки, который запомнился ему с первого раза, хотя ему и не приходилось никогда им пользоваться. 4333536.
- Ало, Чухля, где ты оставила меня одного, почему кругом вода?
Но собственный голос окончательно разбудил юношу, и он обнаружил себя привычно спящим на коврике рядом с кроватью, на которой посапывала его спутница. В руках он держал трубку радиотелефона...
- Хм, ничего необычного. Обычный приступ лунатизма, - резюмировал Кузнечный и прилёг еще доспать.
В этот день за окном всё время накрапывал тёплый Московский дождь. Чарли любил такую погоду. Он не захотел оставаться дома и предложил своей подруге сходить в Ботанический сад, “погулять среди деревьев и попугать ворон».
- Но ведь на улице дождь! Может уже посидим наконец дома, посмотрим кино, а? - закапризничала девочка, подуставшая от постоянных перемещений.
- Нет там никакого дождя! - стал упорствовать Кузнечный.
- Как это нет, если на улице люди с зонтами.. - стояла на своём Чухля.
- Что за глупости! Если по улице гуляют люди с зонтами, это еще не значит что идет дождь, - изобразил притворное возмущение юноша. - Возможно они просто ДУМАЮТ, что идет дождь, хотя он уже давно закончился, или, может быть, боятся что он вот-вот начнется. А еще есть вероятность, что они просто забыли оставить зонты дома! А еще... мог произойти взрыв на заводе зонтов, и всё это просто свалилось людям в руки!
- Ладно, уговорил, пойдём! В конце концов, можно поступить так же, как прохожие за окном - захватить с собой зонт и надеть резиновые сапоги... Ведь все эти приспособления люди придумали не для того, чтобы сидеть дома! - наконец согласилась девочка.
Чарли, однако, взяв зонт для Чухли, для себя захватил исключительно шляпу, утверждая, что это гораздо более удобное изобретение. «Её не нужно держать в руке, а самое главное - она не ломается. Конечно, от дождя она спасает только голову, но зато более надёжна. Надев только её, ни о чём не нужно беспокоиться.» - так он громогласно, с видом знатока, рассуждал.
Правда жизнь часто показывает нам излишнюю простоту наших выкладок. В этот раз, в ботаническом саду майсы встретили англичанина в шляпе, от которой был откусан большой кусок. Выяснилось, что этот житель туманного альбиона, приехав в Москву с тем, чтобы осмотреть достопримечательности, попытался покусать здесь собаку, но она оказалась гораздо более дикой, чем те, что водятся в Британии. Когда подданный королевы встал на четвереньки, чтобы дать псу, который ему чем-то не понравился, бой, тот, не дожидаясь атаки, нанёс упреждающий удар, чем и подпортил облик респектабельному джентльмену. Впрочем, ребята решили, что следы зубов на полях его котелка даже добавляют образу этого человека загадочности, и, видя что приезжий сильно досадует на свою судьбу, поспешили его успокоить, объяснив ему, что так он даже больше приглянётся местным женщинам.
Засиживаться в Москве майсы на этот раз не стали и вечером следующего дня были уже в городе Новое Море. Как здорово было снова гулять по «своему» берегу залива, по уютным и родным узким улицам с деревянными и каменными домиками, крыши которых покрыты мхом. Как дружелюбно они смотрятся в лучах летнего северного солнца! Но вот Чарли и Чухлинка подходят к школе на горе, и что они видят? Историк Зефир Кефирович вместе с детьми затаскивают старую прохудившуюся деревянную лодку на вершину, с которой зимой школяры катаются на ледянках, и, погрузившись в неё всей большой компанией, съезжают вниз, с визгом подпрыгивая на кочках.
- Мы тоже хотим с вами! - бросились к малышам и историку майсы.
- Э-э! У нас в лодке нет места еще для двоих! - запротестовали дети.
- Ничего, поприжмётесь, козявки! - осадила из «взрослая» Чухля.
- Никакие мы не козявки, скажите, дядя Историк! - обиженно заскулили карапузы.
- Козявки-козявки! Я давно думал, как вас называть, и, спасибо Чухлинке, теперь знаю!
- У-у-у-у! - загудели малыши и в шутку, беззлобно, бросились на учителя с кулаками.
- Ну ладно, ладно, места всем хватит! Вот вас старшеклассники возьмут на колени и мы сможем скатиться с холма всей командой! - сказал Зефир Кефирович. Это мудрое решение спасло его от тумаков, ведь какой пятиклашка не мечтает посидеть на коленях у старшеклассника. Это предложение отвлекло детишек от их миссии — покарать обидчика. Волнения поутихли и майсы с историком и детьми раз весело съехали с холма на лодке по траве.
- Хотите зайти в школу? - предложил историк Чарли и Чухлинке.
- В родную школу? - сказала Чухлинка так, будто уже десять лет как её закончила. - Конечно, с радостью! Никогда не была в школе на каникулах!
- Это потому, что ты хорошо учишься, а вот все эти ребятишки вообще-то пришли переписывать контрольную!
- Бедняги... - пожалела двоечников девочка.
- Скажите, а почему первого сентября, да и вообще, на всех школьных мероприятиях всегда произносят очень длинные и скучные речи? - задал вопрос Чарли, когда все уже поднимались по лестнице ко входу в учебное заведение.
- Торжественным выступлениям придают такое значение со времен Цезаря, - блеснул эрудицией учитель. - Ведь именно Гай Юлий добился популярности в народе во многом благодаря тому, что любил произносить красивые речи на похоронах! С тех пор хороших ораторов в мире было не так много, но лавры, лавры этого диктатора до сих пор не дают никому покоя...
- Вот! - воскликнул Кузнечный, - Похороны — это самый лучший момент для пафосных и торжественных речей! Вот бы издали закон, по которому нудные официальные доклады можно было бы произносить только на кладбищах!
- Это очень мудрая мысль, молодой человек! Вы, что называется, смотрите в самый корень! - одобрил мысль юноши Зефир Кефирович.
Чем же встречала школа Чарли и Чухлинку? Невероятными переменами. Рядом с кабинетом русского языка больше не было привычного плаката «Пиши правильно!». Вместо него теперь красовался лозунг - «Пиши ГЕНИАЛЬНО!»
- Школа - это Самое Молодое Общество Гениев, так мы решили, и теперь нам есть чему поучиться у детей. Иногда я сам записываю детские мысли в свои дневники и потом даже забываю о том, что не я их автор, - по секрету сказал майсам историк. - Просто то, что считалось ошибкой раньше, сейчас понимается как другая точка зрения! В новом учебном году вы это обязательно почувствуете!
Следить за дисциплиной во время контрольной Зефир Кефирович поручил Чарли и Чухлинке, а сам, пользуясь освободившимся временем, пол часа простоял у стены на руках.
- Так мысли приливают к моей голове! Я, конечно, считаю, что глупо думать головой, но у неё есть единственный и неоспоримый плюс - её всегда можно взять с собой. Ведь мне, где бы я ни находился, постоянно требуются новые мысли! - объяснил учитель и указал на стол, на котором лежала толстая амбарная книга, на обложке которой было написано четыре больших буквы П Л А Н. Чарли приоткрыл «фолиант» и на первой странице увидел еще два слова: МИРОВОЙ РЕВОЛЮЦИИ.
- Вы что же, выходит, революционер? - не без вызова сказал он.
- Выходит что так, - загадочно ответил историк, переминаясь с одной руки на другую.
- А вы уверены, что никто не пострадает?
- Абсолютно! Страдание — это совершенно не революционное чувство! Всю историю люди только и делают что страдают, радуются, потом опять страдают, а потом опять радуются. Вот я и решил, что это какая-то ерунда и надо что-то менять...
- И что же, вы придумали как это сделать?
- Не совсем… Вернее сказать, я как раз на этом и остановился... А всё то, что уже написано — это, в общем-то, вступление, описание того, как всю историю люди неправильно жили...
- Но какие-то идеи у вас всё-таки есть?
- Именно! Одну идею вы уже видели - это была деревянная лодка катящаяся с холма по траве, а вторую вы увидите сейчас!
Историк встал, наконец, на ноги, пошатывающейся от прилившей в голову крови походкой подошел к шкафу и достал оттуда большой бумажный шар сделанный их папье-маше.
- Ну что, козявки, сдавайте контрольные моим помошникам, а потом мы с вами еще немного поиграем!
Когда работы оказались собранными, он бросил этот шар в толпу, но, как дети ни пытались, поймать снаряд не могли. Он выскальзывал из их рук, подскакивал к потолку, а потом снова опускался в толпу дерущихся за него баламутов. А еще при каждом касании с руками играющих из него высыпалось множество конфетти и разных блестяшек. Мяч был настолько неуловимым и своенравным, что игра перемещалась с этажа на этаж, из кабинета в кабинет, и вскоре уже вся школа была завалена толстым слоем фантиков и блёсток.
- Так в чём смысл? - спросили, наконец, ребята, когда все успокоились, перестали смеяться, и мяч сам, повинуясь неведомой силе, вернулся на своё место на шкафу.
- Смысл в том, что люди просто обязаны регулярно, и даже, не побоюсь этого слова, систематически дурачиться и устраивать вокруг небольшой беспорядок, не боясь, что вот сейчас придёт директор и скажет: «Что это вы тут набросали? Кто всё это будет убирать?». Только если человек иногда безобразничает — он способен быть порядочным. Это знали люди прошлого, придумавшие календы, святки и хеллоуин... Но сейчас смысл этих праздников утрачен... Человек, задавленный строгостью системы, страдает, и, что хуже, иногда срывается...
- А мы регулярно безобразничаем! - похвалилась Чухлинка историку.
- Молодец! Я всегда в тебя верил! - ответил он и потрепал девочку по волосам на макушке.
Майсам понравилось общаться с интересными людьми, вернее сказать, они вошли в раж, и потому они решили зайти в гости к другу Зефира Кефировича, композитору Сердилею Валериановичу Гольдману.
Сердилей Валерианович появился перед ними в одной пижаме и с порога заявил, что прямо сейчас никак не может с ними пообщаться, потому как у него есть срочное дело, не терпящее никаких отлагательств. Как раз в эту самую минуту ему срочно понадобилось побездельничать. Он указал Чарли и Чухлинке на стол и сказал, что они сами могут налить себе чай и съесть торт, который лежит в холодильнике. Сам же музыкант отправился в соседнюю комнату, где с треском плюхнулся на кушетку.
Ребята решили не мешать Сердилею заниматься ничегонеделанием, но отказываться от угощений было не в их правилах, и потому они присели почаёвничать и отведать знаменитых тортов, которые вдохновляют композитора на сочинение целых симфоний и которые, как поговаривают, не купишь ни в городе Новое Море, ни в самом Петербурге. Не ускользнула от из внимания и толстая, слегка потрепанная тетрадь, лежавшая на подоконнике, на которой готическим шрифтом было написано: «Трактат».
- Ох уж эти немцы и вообще творческие личности. У них что ни сочинение, то трактат или что-нибудь эдакое, например, план мировой революции! - проворчал Кузнечный и небрежно перелистнул обложку. На первой странице красовалось заглавие работы: «Сердилей Валерианович Гольдман. 32 знаменитые причины ничего не делать».
- Ужасно любопытно почитать! - загорелась Чухлинка. - Как думаешь, можно, не мешая Сердилею Валериановичу ничего не делать, то есть, не спрашивая его ни о чём, ознакомиться с его сочинением?
- Я думаю, что это будет не совсем вежливо, - уклончиво ответил Чарли.
- Хм, я что-то раньше не замечала за тобой, чтобы ты был таким ревностным поборником правил этикета...
- Ну вот раньше не был, а теперь я вдруг понял, что читать чужие рукописи без разрешения не хорошо.
- Да? А срезать замки в чужих башнях, это по-твоему хорошо? - припомнила девочка старый грешок своего спутника.
- Нормально.
- И книги читать чужие по тайной географии тоже, значит, нормально?
- Но ведь все книги, которые мы просматривали у Рабадзы, не он сам написал, и они уже были изданы, верно? Вот и пошли. Сердилей Валерианович, мы уходим! Спасибо за торт и чай, было очень вкусно! - крикнул громко последние слова Чарли и вытолкал Чухлинку за дверь.
- Что это было, Кузнечный! Что за грубости! - негодовала девочка.
- А то ты сама не понимаешь!
- Не совсем! Потрудись ка объяснить!
- Книга эта может быть волшебной, вот что! Прочитаешь её и будешь бояться руку к кнопке лифта протянуть, как еврей на шабат! Или ляжешь как этот ваш Сердилей Валерианович на диван и будешь вставать только когда позвонят в дверь! Такие вещи читать вообще опасно...
- Ну ты и мнительный! Это только таким как ты опасно, а мне не опасно! Я что угодно могу читать и смотреть и я не заражусь ничем, даже ничегонеделаньем! А так любопытно было посмотреть хоть одним глазком...
- Мне кажется, что ты и сама можешь набросать в два раза больше причин для безделья... Но извини, я просто испугался, что ты прочтешь и больше со мной никуда не поедешь... Скажешь — не хочу, езжай один!
- Ты что, правда этого испугался? Ты во сейчас это серьёзно говоришь?
- Да.
- Как это мило, дурачок! Это ужасно мило... Но как ты мог так подумать! Я все равно, не смотря ни на что поеду с тобой на любой их оставшихся краёв света... - сказала Чухлинка и заключила своего спутника в объятия.
Этой ночью Кузнечному приснился такой сон. Будто в его родном дворе в Крылатском начался ураган. И всё выглядит так, каким было двадцать лет назад. В проеме между домами, там где теперь построили новый, современный дом, шумит небольшой лес. Тот самый, что был там, пока его не вырубили и не воткнули на его месте башню-новостройку с торговым центром. Он видит, как деревья, приводимые в движение порывами ветра, вертятся вокруг своей оси. Он торжествует от того, что видит Свой Лес и оттого, как прекрасен ветер. У него возникает желание, чтобы ураган сломал одно из деревьев, и оно действительно трещит под внезапным ударом стихии и валится на землю. Чарли, кажется раскаявшийся в своём желании, думает, можно ли приживить упавший ствол к оставшемуся пеньку и всерьез собирается это сделать... Но ураган всё не утихает и Кузнечный, позабыв про свой план, предается восторгу и ничего ему больше не надо, только ходить в пустынном дворе среди колышушихся и шумящих древесных крон. Но тут он вспоминает, что для полного счастья он должен еще и кого-то любить. И он идёт в свой подъезд, заходит в квартиру на первом этаже, находит там Чухлинку и обнимает её.
2. Лечебница для душевноздоровых
Я в пути, и нет у меня никаких тревог и забот,
одинокая лодка моя, рассекая волну плывёт.
Константин Кинчев. «Лодка».
- Ты не помнишь, говорилось ли что-нибудь в книге Рабадзы о Реке Времени? - спросила как-то утром Чухлинка Чарли Кузнечного.
- Что-то не припомню... Вроде бы ни о каких Реках там вообще речи не было... Только о морях и проливах.
- Жалко..
- А что еще за река такая?
- Ну я читала о ней у Дональда Биссета. Он путешествовал по ней с Тигром Р-р-р..
- Да... - заинтересовался Чарли. И где же эта река протекает?
- Видимо в Англии, ведь Биссет был англичанин... Наверное и писал он про свои родные места...
- Это всё чепуха! - дерзко прервал свою подругу Кузнечный.
- Что чепуха?
- А то, что река эта протекает в Англии. Не может быть там никаких рек времени! В Англии и рек-то давно не осталось! Только проспекты и площади! И уж в прошлое по ним никак не попадешь! Англичане променяли свое прошлое на паровые машины и газовые фонари еще в начале девятнадцатого века, это все знают.
- Хм... Ну и где же Биссет плавал с Тигром Р-р-р? - с недоверчиво сказала Чухля.
- Где если не в России? У нас что ни река, то Река времени!
- Это почему же именно в России все реки Такие Прекрасные? - начала слегка поясничать, передразнивая Чарли, девочка, не любившая, когда той или иной стране приписывают исключительные качества.
- А потому, что раньше у нас реки были единственными транспортными артериями, и только по ним можно было попасть из одного места в другое, поэтому люди и селились вдоль их берегов
- А потом?
- А потом построили железные и автомобильные дороги, и те деревни, через которые они прошли, остались и существуют до сих пор, и всё в них меняется... А те, которые остались в стороне — застыли во времени. Люди их постепенно покинули, переместились поближе к современным путям сообщения... А деревни их так и стоят заброшенные, и ничего в них за сто, или даже больше, лет не обновилось и не испортилось.. Они как бесплатные музеи под открытым небом... Только лучше.
- О-о, и откуда ты всё это знаешь...
- Из справочников и словарей, конечно, - скорчил довольную ухмылку всезнайка.
- Только не возомни о себе ни бог весть что! Ну, подумаешь, обчитался словарей. Но вот звучит это всё заманчиво! И какую же реку времени нам выбрать, чтобы отправиться по ней в путешествие?
- Вот это вопрос.. Я бы выбрал ту, которая дальше всего от цивилизации...
- А я бы выбрала только ту, которая впадает в море..
Чарли почесал макушку и попросил Чухлинку принести атлас.
- Атлас СССР подойдёт?
- А ты думаешь, что реки с тех пор поменяли своё русло?
- Вообще могли, учитывая то, что коммунисты всё время норовили подчинить себе природу и переделать в ней всё на свой лад... И реки тоже, кажется, хотели повернуть на юг, чтобы орошать азиатские пустыни...
- Да, но ведь дело до этого не дошло... - сказал Чарли и углубился в изучение карт. - Так - так. Белое море тебе подойдёт?
- Конечно, Белое море — это мечта любой девушки. Я всегда хотела туда попасть!
- Ну вот и хорошо, смотри, есть такая река, Онега!
- О, звучит прекрасно, как «нега». Должно быть, это молочная река с кисельными берегами! Может оттого и море Белое, что всё окрасилось её молоком! Давай отправимся по ней в небольшое плавание!
- Хорошо, но вот только давай без тигров?
- Ну это уж как повезёт! Вдруг там, на берегу, мы встретим симпатичного милого тигра и он попросится к нам в лодку? Не откажешь же ты ему!
- Не откажу, если он пообещает не кусаться!
- О, нет, что ты! Тигры ужасно вежливые существа, иначе Дональд Биссет ни за что не стал бы о них писать!
Вот так, пробыв дома всего несколько дней, Чарли и Чухлинка вновь сорвались с места и отправились в дальние края, в Облачный Край, как заранее окрестили они эти места, исходя из всего того, что они про них слышали и читали.
Никакую лодку майсы с собой тащить не стали. Сделать её решено было на месте, из подручных материалов. В том, что это возможно, была на сто процентов уверена Чухлинка, вспомнившая песню Ани Герасимовой, в которой она из всего на свете строила дом. Так почему таким же образом нельзя соорудить лодку? Чарли же был убеждён, что с собой не стоит брать много еды, ведь в детстве он ездил с родителями на море и видел, как одна толстая неуклюжая чайка выронила изо рта рыбу. А раз Онега впадает в Белое Море, значит глупых, безалаберных Чаек там хоть отбавляй! И наверняка они всё время роняют свою добычу, и причём прямо тебе на голову. Одним словом, ребята как обычно совершенно не подготовились к путешествию. Все их приготовления заключались в том, что хорошенько вытряхнув штаны Кузнечного, они отправились в кассу железнодорожного вокзала и, на вырученные таким образом деньги, купили билет до станции Плесецкая на поезд Санкт-Петербург - Архангельск. И вот они уже сидят в плацкартном вагоне ночного поезда, и им рассказывают, что раньше в поездах дальнего следования даже не было кипятка, а заполучить его можно было только на станции, из большого железного бака, к которому, разумеется, тут же выстраивалась длинная очередь. Но Чухлинку это вообще не удивляет, ведь в качестве пассажира обычного поезда, обычного вагона, а не кабины машиниста товарняка, она едет впервые в жизни! Поэтому еще не такое она воображала себе о вагонах - плацкартах!
Ранним туманным утром поезд остановился на малопримечательной станции, откуда ребятам нужно было еще поймать попутку до ближайшего города - Оксовского, стоящего на Реке Времени. Проблем с этим не возникло, и вот майсы уже идут по деревянным тротуарам этого посёлка, которые до сих пор сохранились в этой части России и призваны спасти местных жителей от вечной сырости и луж, ведь лето от зимы здесь отличают по одной верной примете - «мужик фуфайку расстегнул». И еще один здешний обычай подметили майсы — признания в любви здесь пишут исключительно крупными буквами и только на одиноко стоящих стенах разрушенных зданий, будто они специально созданы именно для этого. Эту традицию майсы, конечно, сделали и своей.
Вот перед ними шумит бурная северная река, со страшной силой несущая поток воды... И страшно отдаться этому потоку, ведь там, впереди, на многие десятки километров нет ни одного обжитого места. Дороги обошли Онегу стороной и спуститься на воду здесь означает довериться судьбе без шанса на обратный билет.
- Ну что, пора строить лодку, Кузнечный.
- Пора, - не без содрогания в сердце ответил юноша. Это означало, что решение принято, и плавание состоится, не смотря ни на что. Он огляделся вокруг и заметил невдалеке, на пригорке, заброшенное деревянное здание школы.
- Мне кажется, что там мы найдём всё необходимое.
- Наверняка! - уверенно сказала Чухлинка и бодро зашагала к покинутой людьми постройке.
- Как там было в песне? «Я построю дом из морского песка, из воды, из лебеды, из сухого листка» … мм, что там было еще?
- Кажется там еще были лунный луч, битый кирпич, диванные пружины, попутные машины, исписанные тетради и старое тряпьё.. - не промедлил с ответом Чарли.
- Вот! Мне кажется, что всё кроме попутных машин можно найти в этой развалюшке.
И вот она основательно обшарена и всё найденное, в том числе автомобильные детали, аккуратно сложены на траве.
- И что теперь делать? - задумчиво изрекла девочка.
- Я думаю замачивать! Благодаря чудесному действию воды всё это должно принять нужную нам форму..
- Хм... А ты уверен что можно обойтись без твоего преобразователя, который ты на что-то там обменял?
- Уверен! В конечном счете, большая часть всего того, что у нас есть, отлично держится на воде, а значит обязательно поплывёт!
И майсы притащили из здания еще и большое корыто и замочили в нём все горы найденных тетрадок, затем из размоченой бумаги они вылепили лодку, а когда та немного подсохла, облепили её тряпками, сухими листьями и травой.
- Хм... - задумался Чарли. - Мне кажется, чего-то в ней не хватает для того, чтобы она не размокла и не потонула...
- Тебе виднее, Кузнечный. Ты же у нас мистер осведомлённость...
- Так! - изрёк он после нескольких мгновений размышлений. - Кажется я видел в здании банку с лаком! Вот что нам нужно! Если мы покроем лодку слоем лака, то она точно не пойдёт ко дну!
- Чарли, слушай, я начинаю тобой прямо восхищаться! Ты и правда неплохо соображаешь! Если честно, я уже думала, что вся эта история с лодкой - абсолютно пустая затея, и дальше мы поедем привычно, автостопом...
- Да? И ты с серьезным видом лепила каркас из папье-маше, не веря в конечный успех?
- Да!
- Ты страшный человек, Чухля! Тебе нужно быть президентом или мафиози! Чудовищное самообладание. Если бы я не верил в успех - я бы не смог сделать и половины дела...
- Ну, я думала, что лепить — это хотя бы весело.. Давай, дуй за лаком, где ты его там заприметил! - подбодрила девочка своего товарища.
Чарли сбегал в старую школу, в подсобных помещениях которых всегда хранятся горы неиспользованных строительных материалов, и притащил огромную жестяную банку с золотистой субстанцией. Для надежности, он нанес лак в несколько слоёв, между которыми налепил еще старых газет и тряпок. Таким образом, лодка была готова, а старые вёсла, по счастливой случайности, нашлись на берегу реки. Тут пригодились и диванные пружины и автомобильные детали, из которых были изготовлены уключины.
- Мы соорудили её вдребезги! - победно воскликнул Чарли.
- Это точно! - согласилась девочка.
И вот майсы уже отдаются потоку реки и судьбы и спускают лодку на воду.
Река Времени, Онега, оказалась очень широкой. Широкой настолько, что путникам казалось, что плывут они между небом и землёй, ведь деревья по берегам были просто полоской на горизонте и совсем не приподнимали и не отдаляли, как обычно, небосвод, поэтому пелена его, отражавшаяся в воде, прямо нависала над одиноким челном, разрезавшим водную гладь.
Лодка их плыла совершенно одиноко. Воображение ребят населило этот безлюдный край несуществующими созданиями: вот, на том берегу какой-то великан забыл шляпу, хотя это просто каменистая порода, которую обнажила река, а вот утёс, возвышающийся над водой, похож на древнерусского богатыря, а вот холм, поросший чахлым ельником, напоминает сгорбившуюся старуху. Вот майсы подгребают ближе к берегу, чтобы лучше рассмотреть удивительных существ, и лягушки и жабы, попрыгавшие в воду с громким всплеском, представляются уже русалками, которые нырнули в воду со склонённых к ней ветвей.
Наш высокомерный современник назвал варварским сознание древних, представлявших себе духов, богов и чудищ в безлюдных лесах, но Чарли сейчас же решил для себя, что разница между человеком современным и обитателем прошлого в том лишь, что первый редко оказывается один одинешенек ночью в лесу. Но стоит горожанину двадцать первого столетия очутиться посреди темной глухой лесной чащобы, как он сочинит себе, если он, конечно, не разучился это делать, не только кикимор, леших и водяных, но и еще что-нибудь по хлеще.
Переходы майсов оказались очень продолжительными. Лесистые берега Реки Времени к вечеру сменились болотистыми и поросшими густыми, растущими прямо из воды, кустами, продраться через которые было совершенно невозможно. Путникам оставалось только одно — плыть и плыть в надежде на то, что к ночи они окажутся возле какой-нибудь деревни. Но ночей в это время года, как оказалось, здесь нет. На календаре, в котором Чарли и Чухлинка давно потерялись, был разгар лета, а на севере это означает, что солнце около полуночи, едва опустившись за линию горизонта, через час-полтора снова появится на небосводе.
Почуяв это, странники перестали волноваться и медленно погружали вёсла в тихую воду, не желая нарушать мистерию затаившейся природы. В этой сумеречной вечерней тишине была торжественность концертного зала притихшего перед началом симфонии, когда уже выключили свет, и дирижер уже приготовился взмахнуть первый раз палочкой.
Но вот, наконец, слева показалась деревня под названием Пустынька. С воды она имела вид довольно ухоженный и обжитой, но впечатление это было обманчивым, ведь на севере в старину дома строили из массивных бревен, и простоять такие избы могли и триста лет, не теряя своей стройности и величия, если, конечно, их не касались пламя пожара или рука золотоискателя, но о последних автор поведает вам в других главах. Однако, сразу за прибрежными постройками начиналась заброшенная, заросшая и обветшалая территория Пустыньского психоневрологического интерната. Был ли он когда-то скорбным и унылым местом, или, напротив, вместилищем радости и жизнелюбия? Ведь если в Германии в красивых местах строят тюрьмы, то в СССР на лоне девственной и величавой природы селили душевнобольных, чтобы здесь, красотой лесов, мерным шумом порожистой реки излечить их недуг, если таковой вообще имелся. Христос в одной из своих проповедей говорил, что мудрость мира сего есть безумие пред Богом. Стало быть, не безумнее ли те, кто считается нормальными? Или, быть может, мы все далеки от состояния душевного здоровья, и лишь те, чье отклонение является наиболее часто встречающимся, модным, считаются у нас, и считают сами себя «нормальными»?
Интернатские постройки производили впечатление покинутых в очень короткое время, как на войне или при эпидемии. На столах в палатах можно было обнаружить записки наподобие: «Галя, взяла у тебя сто рублей. Со следующей получки верну». Библиотека была полна книг, правда разбросанных по полу, а на окне можно было обнаружить газету, которую кто-то читал и, видимо, когда поступило распоряжения покинуть территорию — просто отложил, надеясь скоро вернуться и продолжить ей изучение. Заголовок первой полосы издания красноречиво гласил: «Подсказывает время»
Но не обезлюдевшая лечебница была главной достопримечательностью в Пустыньке, а старый монастырь, из всех построек которого сохранилось только здание главного храма. Обитель эту основал в этом месте один предприимчивый инок не случайно. Не тишиной своей привлекло его это место, а напротив, суетой заработков, многолюдностью, шумом и криками ушкуйников. Кто бы мог подумать, но в этом богом забытом месте шестьсот лет назад кипела жизнь и сотни людей перетаскивали здесь свои лодки, называемые по-новгородски - ушкуи. А все дело в том, что буквально в четырех километрах от монастыря рождалась маленькая речушка Емца, которая впадала в Великую Северную Двину, что для бедных и беспокойных жителей Новгорода, зараженных страстью к первооткрывательству, было мощной приманкой. И после длинного пути через Волхов, Ладогу, Свирь, Онежское озеро и реку Онегу и перед коротким но тяжелым волоком они будут совсем не прочь за скромную плату отдохнуть в стенах монастыря.. - так совершенно справедливо рассудил тот самый инок, чьё имя не сохранила для нас история.
Всё это майсы узнали от единственных жителей Пустыньки, да и они, как оказалось, наезжали сюда только на лето из города. Они любезно подарили ребятам топор - важную деталь, которой не доставало в их экипировке. А еще объяснили, что для того, чтобы комары не кусались, нужно курить, потому что, по их мнению, кровь курящих комарам не по вкусу, а когда от предложенных сигарет Чарли и Чухлинка наотрез отказались — пошутили, что тогда придётся на кровососущих надевать накомарники, чтобы те не кусались.
- Вот это здорово! Я на всех надену по накомарнику, чтобы вели себя культурно, как в развитых странах! Это только у нас им всё позволено, потому что власти плюнули на это дело и всех еще не отловили и не надели по наморднику! - понравилась идея Чухлинке. Но вот воплотить этот замысел было под силу одному лишь Кулибину, который, как известно, блоху подковал. Да только мастера такие на Руси давно перевелись...
3. На далёком севере.
- Русские северные избы - пятистенки конечно красивые, но уж больно все одинаковые! - подытожила свои наблюдения Чухлинка, когда майсы высадились в очередной деревне на их долгом пути. - Форма одинаковая, и только у немногих есть резные наличники и чердачные окна.
- Как это одинаковые! - возмутился Чарли! Они ведь заваливаются на разные стороны и оттого совершенно не похожи друг на друга!
- Но ведь когда-то же эти дома стояли ровно и были одинаковыми! Если тебя послушать, то их тогда нужно было строить сразу завалившимися, для разнообразия, так?
- А что, отличная идея! Ведь строят же таким образом декорации к фильмам?
- А ты пробовал жить в декорациях?
- Нет, но это отличная идея того, как решить жилищный вопрос в Москве! Вокруг неё полно бутафорских съемочных площадок для фильмов, которые построили, но по безответственности не разобрали! К ним нужно просто провести свет и воду! А вообще, многие философы утверждают, что вся наша жизнь — это сплошная декорация! Если посмотреть на современную жилплощадь, то поневоле с ними согласишься! Только это декорации из низкобюджетного фильма о далёком будущем...
- Почему же о будущем?
- Ну, потому что будущее, это всего лишь нынешнее представление о нём. В будущем все будет не так! Но если посмотреть, что люди делают сейчас, то можно понять, как они его себе представляют в настоящее время!
Чухлинка хмыкнула.
- А что касается того, чтобы строить дома сразу старыми, то вот смотри. Писатель же, когда пишет книгу, заранее предвидит развязку? И даже если книга — ерунда, но развязка оригинальная, это ведь уже здорово, верно? - задавил Кузнечный свою юную спутницу софистскими приёмами и она была вынуждена согласиться со своим товарищем, хотя в глубине души все равно осталась при своем мнении. «Уж больно здешняя архитектура, если не считать деревянных храмов, однообразная.»
А вскоре от одного встретившегося им селянина ребята узнали разгадку того, почему такие крепкие дома всё же накреняются то на один, то на другой бок. А разгадка была в старой северной русской традиции. Дело было во в чём. Cеверяне, как известно, в былые времена жили богаче южан. Их обогащению помогали промыслы — рыбная ловля, охота на пушного зверя, бортничество, в общем, деньги у них водились. И когда в этих местах строился дом, в основании его, под одним из углов, закладывалась кадка с серебряными монетами - «на чёрный день», на случай пожара. Достать этот клад с другими целями было невозможно, ведь для этого нужно приподнять дом! А если черный день пожара всё же наступал, то клад высвобождался сам собой, и северянин, будь то помор, карел или олончанин, выстраивал себе на эти средства новую избу. Нынешний же век, давший людям новые технические средства — металлоискатели и домкраты, позволил черным копателям добираться до этих тайных схронов. Они прощупывают дом прибором, определяют, под каким углом лежат сокровища, приподнимают избу с этой стороны и вытаскивают кадку. На её же место поставить что-то они не удосуживаются, ведь кладоискателей интересуют только деньги, а свидетели старины — избы, в их глазах просто рухлядь. Вот так и разрушается Русский север, деревни, которые могли бы простоять еще сто лет и дожить до тех времен, когда жители мегаполисов, почувствовав пустоту своего существования, может быть снова потянутся в сельскую местность.
Много удивительного, давно ушедшего в прошлое увидели майсы по берегам реки времени. В этих местах сохранилась еще традиция не иметь замков на дверях. Когда уходят, например, за водой или в лес, тут просто облокачивают метёлку о дверь, что означает, что хозяев нет дома. А когда возвращаются — ставят рядом, что означает — добро пожаловать!
Не запираются здесь не по бедности, а только лишь потому, что доверяют односельчанам, тем, с кем прожили всю жизнь и составляют как бы одну семью. Если же кто чужой пройдет через деревню, то незамеченными он никак может остаться.
Видели ребята, как за водой, к колодцу или даже на реку, на Онеге до сих пор ходят с коромыслом. Стирают бельё так же — в реке. Попался им и колодец-журавль, который благодаря тяжелому противовесу сам поднимает ведро, стоит лишь приложить небольшое усилие и потянуть за веревочку. Сохранились здесь и звезды на домах, из которых уходили на Великую Отечественную Войну. Раньше такие звезды, закрепленные пионерами, можно было увидеть повсюду, но теперь в центральной России немного осталось изб - свидетелей своих героических обитателей.
Много деревень проплыли майсы на своем пути. Во многих из них еще стояли старые деревянные или даже каменные храмы не тронутые социальными катаклизмами, ведь волнам их, рожденным в столицах, нелегко было докатиться до этих потаённых земель. В некоторых селах жило по нескольку человек, в некоторых - люди согревали своим теплом треть домов, в некоторых не было совсем никого.
А в одной деревне, в которой майсы решили остановиться на ночевку, и в которой почти в идеальном состоянии сохранились все постройки, даже храм, правда, лишенный купола, они обнаружили лишь одного жителя - рыжего кота. Завидев гостей, он шмыгнул за сарай, и, как ни старались ребята, отыскать его так и не получилось.
Как он живёт здесь один? Чем питается? Ведь с виду, на сколько удалось его разглядеть, был он совсем домашний, не похожий на тех своих собратьев, что умеют охотиться за птицами.нн65 А может быть кто-то из людей здесь всё-таки обитает? Майсы прошлись по деревне и в одном из окон увидели старые советские игрушки, обращенные лицевой стороной во внутрь помещения.
Только одна полоса свежепримятой травы вела к этому дому от пристани, где была привязана лодка, которая была столь ветхой, что нельзя было точно сказать, когда последний раз ею пользовались - сегодня или десять лет назад, такой она была ветхой. Только один раз прошлись от причала к избе, чуть примяв растительность, и только в одну сторону. Значит человек там, внутри?
Майсы осторожно постучались в окно, но ничем не обнаружил своего присутствия таинственный, а возможно и вовсе не существующий житель. Чарли вспомнилось стихотворение:
В совершенно пустом саду
собирается кто-то есть
собирается кушать старик
из бумажки какое-то кушанье
Половина его жива
(старика половина жива)
а другая совсем мертва..
И стало совсем страшно. Может этот кто-то, как и в этих строках, наполовину мёртв? Ведь еще не видели на Онеге майсы людей их сторонящихся. Это в больших городах жители избегают друг друга. Здесь же, где раз может быть в несколько лет пройдет странник, люди всегда рады гостям.
Рядом с этим домом - другой, с ржавой табличкой: «ДЕТСАД». Всё вокруг поросло тысячелистником выше человеческого роста. Основательно нужно было потрудиться майсам, чтобы примять для ночлега буйно разросшуюся траву - единственную полновластную хозяйку этих мест. О том же, чтобы развести костер не могло быть и речи - кругом царила сырость. Может быть уже много недель здесь шли дожди.
Незримое присутствие таинственного обитателя деревни, хотя и не обнаружившего себя, чувствовалось весь вечер и всю ночь. Но страх, по-началу овладевший юными странниками, понемногу отступил, ведь, как решили они по здравому размышлению, если бы в этом доме правда жил страшный людоед или человек мёртвый на половину, он бы вряд ли стал заводить рыжего кота, расставлять старые игрушки на подоконнике и вообще - поселился бы подальше от детского сада, хоть и заброшенного, но сохранившего в себе дух когда-то обитавшего в нём жизнелюбия. Поэтому, отловив всех комаров внутри палатки, надев на них воображаемые накомарники и только потом выпустив их на волю, путешественники поужинали хлебом с консервами и мирно заснули.
Всю дорогу майсы проделали без костра - так было сыро тем летом на берегах Реки Времени. Они просто с вечера замачивали гречку водой в котелке, а с утра ели чуть посолив и полив подсолнечным маслом. Берега же встречались все больше глинистые, поросшие кустами, и невозможно было высадиться на них и не перемазаться в топкой и липкой жиже.
- Я иначе представляла себе север. Я думала это мягкие мхи, сосновые боры, скалы... - порой с печалью говорила Чухлинка. Чарли на это лишь пожимал плечами и вспоминал русскую поговорку: «север северу рознь». Но и он тоже ворчал, и лишь когда дожди переходили в ливни, он радовался буйству природы, с которым не соприкоснешься в московской квартире или во время поездки на автомобиле. Когда холодные потоки воды стеной обрушивались с небес, он начинал радостно выть и кричать словами Джима Моррисона: «Come on babe light my fire!», дразня стихию и как бы предлагая ей продемонстрировать всю свою мощь.
Досаждали им конечно и полчища комаров. Чарли вспомнил, как в его детстве комары были и в Москве, и чтобы справиться с ними, даже приходилось ставить сетки на окна. Кроме того, во дворе, в траве, летали бабочки, а во время дождей даже по асфальту ползали черви, не вызывавшие, впрочем, ни у него, ни у его сверстников, как это ни странно, никакого чувства брезгливости или омерзения. Но ничего этого там теперь нет. Получается так, что по крайней мере на территории столицы сильный человек победил слабых комаров, бабочек и червей? И Чарли вернулся к тем мыслям, которые услышал в селении айнов. Вспомнил он и то, как в течении всей жизни все и везде учили его, что в природе действует закон сильного. Сильный побеждает, а слабый умирает. Но, как он ни пытался, вспомнить животных, которые не выдержав естественного отбора исчезли, он не смог Нет, исчезают они не из-за закона действующего в природе. Природа всегда хранит разнообразие, как объяснил ему старейшина айн. Исчезают они только из-за «гуманного» человека. А в природе все не так! Нас всю жизнь обманывали! И он вспомнил передачи о дикой природе, где хищник вовсе не выглядит тираном и деспотом, держащим в страхе джунгли или лес. Он выглядит голодным и несчастным, и ему чтобы выжить порой приходится преодолевать сотни километров в сутки в погоне за травоядными, которые бегают не хуже чем он. И тут Кузнечного осенило. В дикой природе не сильный ест слабого, как учили в школе, а ГОЛОДНЫЙ ЕСТ СЫТОГО, тем самым поддерживая вечную гармонию! И только того боятся управляющие миром, что люди вспомнят этот изначальный закон вселенной! Вот какие мысли пришли в его голову.
Сложности и тяготы пути не остались у майсов в памяти. Так уж устроено сознание человека, что на поверхности океана памяти остаётся только хорошее, плохое же погружается в его глубины. А узнали мы о плохом благодаря дневниковым записям, которые делали Чарли и Чухлинка. Заметки их гласят, что дожди, испытав выдержку путешественников в полной мере, прекратились только на предпоследней ночёвке. К вечеру седьмого дня ребята достигли деревни, которая называлась Порог. К реке здесь выходил только большой холм, залитый вечерним солнцем и покрытый сухой травой и тёплым мягким мхом. Место это, очевидно, было природной аномалией. Вероятно дожди по какой-то причине обходили холм стороной, ведь желтая трава, покрывшая его склоны, резко контрастировала с яркой кислотной зеленью растущей вокруг. Майсы затащили свою бумажную лодку на самую вершину, с которой в одну сторону открывался вид на порожистую в этом месте Онегу, а с другой на деревню. Это был тот самый Север, о котором мечтала Чухлинка — мшистый, хвойный и уютный. Только здесь майсам довелось воспользоваться подаренным им в Пустыньке топором. Сухие ветви и поленья, в изобилии валявшиеся на склонах, были собраны, и на гребне, устремляя языки пламени к небесам, запылал гигантский костёр, возле которого ребята, наконец, просушили всё то, что много дней было сырым и просто отвели истосковавшуюся по теплу душу.
Следующий день показал, что у солнечных дней на севере есть и обратная сторона. На смену комарам, любящим влажность и умеренное тепло, пришел гнус, который без страха летал над водой и нещадно кусал майсов за оголённые части тела, хотя они и старались держаться самого центра реки. Равнинные же и болотистые берега вновь сменились скалистыми и суровыми, какими они были в начале плавания. Увлекательности же этому отрезку пути добавляли бревна, лежащие комлями на дне, а легкой стороной торчавшие над поверхностью воды. Когда-то давно Иван Грозный отдал эти земли англичанам, для того, чтобы те почти беспрепятственно рубили здесь лес. Срубленные сосны по Онеге сплавляли к Белому морю. Те же стволы, которые зацепились за что-то, так и остались здесь, посреди речного русла. Опасности, однако, они не представляли, ведь за многие века вода основательно отполировала их, и потому преодоление этих препятствий было для майсов чем-то вроде бесплатного аттракциона. Лодка, взбираясь на развернутые по течению реки дровины, лишь немного приподнималась, а потом, к восторгу ребят, также мягко опускалась, так что в итоге они специально старались проплыть через как можно большее количество таких «горок» на воде. И пусть не удивляется читатель описанному, ведь до пятисот лет может пролежать дерево в воде, становясь от этого только прочнее и получая хвалебную приставку «мореное», благодаря которой стоимость его увеличивается в десятки раз.
Так, плавно вздымаясь вверх на «кочках» разбросанных по фарватеру, майсы добрались, наконец, до берега Белого моря. Проделавшие в прошлом тот же, но в десятки раз более длинный и тяжелый путь, безымянные средневековые новгородцы-ушкуйники, ослеплённые солнцем, бликующим в волнах, и пораженные высотой корабельных сосен, растущих по побережью, принялись они строить себе срубы и обживать здешние места. Но, вопреки ожиданиям путников, в наши дни никаких сосен, в том месте, где Река Времени впадает в Онежский залив, не оказалось. Вместо них берег занимали уродливые, источавшие смрад и копоть, заводы и пилорамы города Усть-Онега, отделявшие жителей этого невесёлого ныне поселения от света и блеска летнего северного моря. Впрочем, по всему было видно, что обитатели посёлка давно свыклись с тем, что берег, открытый их далёкими храбрыми предками, был у них отнят. Пока майсы проплывали мимо них, они весело галдели и слушали ритмичную электронную музыку, устроившись на берегу реки, среди гор пластикового мусора.
Не захотели Чарли и Чухлинка делать конечной точкой своего путешествия задворки фабрик и городской пляж, изуродованный валяющимся пластиком. Но и плыть дальше, по открытой воде, на бумажной лодке они не отваживались, ведь о штормах на Белом море, начинающихся за секунды, они были наслышаны. Тяжелые размышления ребят были прерваны громкими возгласами доносящимися с пристани. «Кий-остров, Кий-остров!» - кричал зазывала. «Через час отправляется рейс на Кий-Остров! Оформляйте путёвки в Кассе!»
Кто из романтически настроенных и при этом знакомых с географией юношей и девушек не мечтал побывать на острове в Белом море! Конечно Чарли и Чухлинка хотят на остров! Быстро собрав свои вещи они устремились к кассе, но каким же огромным было их разочарование! Билеты продавались не на рейс, а на отдых в Санаторий с трехразовым питанием и лечебными процедурами! Как майсы не упрашивали кассиршу, продавать билет только на катер она упорно отказывалась. Впрочем, это не заставило Чарли предаться унынию. Он решил обратиться к самим хозяевам судна и посулил им пригоршню звонких монет за возможность прокатиться до острова на их «посудине», как он выразился. И если бы где-нибудь в Европе или в Америке этот номер вряд ли прошел бы, то вряд ли найдется много людей в России, которые в аналогичной ситуации отказали бы милым, юным, да к тому же и обладающим некоторыми денежными средствами, молодым людям. Единственное, о чем попросил их капитан, это залезть в ящики из-под аргентинских груш и, если кто-то из проверяющих обнаружит их там, отрицать, что они с ним знакомы с кем-то из экипажа.
Ничего не поделаешь! Придётся побыть какое-то время грушами! Чего не сделаешь ради острова в белом море.
И, в полном соответствии с пословицей «назвался груздем - полезай в кузов», ребята, уплатив капитану оговоренную мзду, залезли вместе с рюкзаками в сбитые из досок коробки, на которых красовались потертые надписи на испанском: “Peras Argentinas”.
На скалистом и мшистом острове Кий, среди кораблей, разбитых штормами о его берега, паслись лошади, покров которых в вечернем свете переливался красным. Внутри каменных стен заброшенного древнего монастыря дети из дома отдыха играли в футбол. Сам же санаторий состоял из красивых дощатых домиков, административного корпуса, библиотеки и столовой. Всё это было разбросанно по острову, запрятано в самых дальних его уголках. Отливы же здесь были такой силы, что в моменты, когда море отступало, можно было посуху перейти на соседние острова.
Майсы бродили по скалам, залитым вечерним солнцем, слушали детский смех, доносившийся с футбольной площадки, и в голове сама всплыла песня с такими словами:
На далёком Севере, сияние лучистое,
Цветет зарёй вечернею, над обречённой пристанью,
И там, где лучик промелькнёт, всё сразу точно вспомнится,
Сиянием наполнится, мелодией исполнится,
И солнышко причастное вечернему поветрию,
Прогонит вдаль ненастия березовою веточкой,
За горизонт единственный рассерженного севера,
И понесёт искристое своё,
рассеет злато серебро.
И совсем, при свете почти незаходящего солнца, не хотелось им спать.
4. Заповедные сны.
Побывав еще в одном месте на белом море, в деревне Варзуга, что неподалёку от Усть-Онеги, где среди каменных глыб и пробивающихся из под них пучков травы стоят обдуваемые северными ветрами покосившиеся избы, где пейзаж настолько суров что воображение рисует былинных жителей этой земли, способных, подобно героям Калевалы, выжимать из камней молоко и масло, Чарли и Чухлинка вернулись в Усть-Онегу и стали в нерешительности бродить от пристани до вокзала и обратно. “Если здесь так хорошо, то как же хорошо там, еще севернее, где земные берега омывают воды Северного Ледовитого океана?” - думали они. Но как нам до туда добраться? Вдоль побережья нет автомобильной дороги, а запасы монет в их карманах не позволяли рассчитывать на поездку в поезде. Может быть товарный поезд? Но ведь всем известно, что грузы в России возят только в столицу и обратно, но никак не из одной тьмутаракани в другую! Или опять что-то придумать и проникнуть в пассажирский вагон хитростью?
Так ходили они по кругу и зигзагами, и мелькание их силуэтов, перемещающихся туда-сюда без видимой цели, привлекло внимание людей, которым суждено было круто поменять маршрут майсов, и прямую и скучную дорогу до Мурманска сделать извилистой и интересной.
- Вы, ребята, видимо, любите ходить? - обратился к ним человек в камуфляжном костюме.
- Что? - вынули ребята головы из тумана своих раздумий.
- Ходить, говорю, вам нравится!
- А, да, точно.. - не понимая, чего хочет от них незнакомец, буркнул Чарпли.
- А еще, я так понимаю, вы путешественники. Сегодня здесь, завтра там, да?
- Вроде того... - со скучающим видом ответил Кузнечный, не веря в то, что у этой беседы есть перспективы стать занимательной.
- Значит так. У нас есть для вас работа, которая придётся вам как раз по-душе. Но только вам нужно будет полететь с нами на вертолёте в город Сортавала. Мы краеведы и были здесь по своим краеведческим делам, но уже через пол часа мы вылетаем обратно.
- Ага... Сортавала, это как раз то, что нам нужно. Оттуда ведь можно доехать до Мурманска по-дороге, верно?
- Там их целых две! Сможете выбрать ту, которая вам понравится!
- А что за работа? - спросили ребята, но по выражениям их лиц было видно, что согласны они на всё.
- Так.. - видя заинтересованность потенциальных работников, замедлил свою речь собеседник и стал скурпулёзно и доходчиво объяснять суть дела. - Там, рядом с городом, есть парк, Ристиярви, в котором мы как бы за главных. И туда привозят туристов. А туристы, вы наверное сами знаете, люди пугливые... Боятся буквально всего! Сделать шаг в сторону с протоптанной дорожки для них верх дерзновенности!
- И что же мы должны сделать? Переодеться медведями и загнать туристов в лес? - предположила Чухлинка.
- Может и стоило бы так и сделать... Но у нас возникла другая идея. Мы решили, что надо нанять кого-нибудь, кто протопчет по-больше дорожек, чтобы гости нашего парка могли бы осмотреть его полностью! Так что вам нужно будет просто много ходить и вам за это хорошо заплатят!
- Просто ходить по лесу?
- Именно. Просто ходить.
- Мы согласны! - в один голос сказали Чарли и Чухля.
- Вот и славно... - обрадовался их первый в жизни работодатель. Пойдёмте, вертолет уже готов! Мы сделаем только одну дозаправку в Петрозаводске, и уже через три часа будем в Сортавале!
Выглядывая из иллюминатора майсы увидели, как ровная, болотистая тайга постепенно сменилась небольшим кряжем, на возвышениях которого лежали огромные каменные глыбы размером с дома, непонятно как туда попавшие.
- Их принесло сюда водой... - объяснил краевед, видя удивление ребят. Двенадцать тысяч лет назад всю эту территорию покрывал Великий ледник, а когда он таял, сметающие всё на своём пути бурные водные и грязевые потоки принесли этих гигантов на здешние вершины.
- А что это за горы? Я вообще думал, что поморье - это сплошная равнина! - поинтересовался Чарли.
- Наверное вы изучали географию по старым атласам пятидесятых годов, молодой человек..
- Да, но что могло с тех пор измениться? Ведь последние географические открытия совершили лет двести назад..
- Не в России, мой юный друг, не в России... Русские путешественники всю историю охотнее ездили за границу... Открывали Антарктиду, острова в Тихом океане... А вот своей территорией начали всерьез интересоваться только в Советское время. Но и до этих мест ноги исследователей долго не доходили. Это Кряж Ветреный Пояс! Его нанесли на карту только в 60-е годы двадцатого века! Бьюсь об заклад, что и вы тоже, прежде чем заглянуть в российскую глубинку, успели побывать за рубежом...
И краеведы рассказали майсам, что еще 50 лет назад здесь были деревни, ныне полностью исчезнувшие с лица земли. И никто, кроме жителей этих мест о них не знал.
- Что-же, может их обитатели испугались, что их деревни нанесли на карту, вот и разбежались? - выдвинула гипотезу Чухля.
- Ха-ха, рассмеялись геологи. - Нет, скорее они просто узнали от геологов, что им есть куда сбегать... Что совсем недалеко выросли города гиганты - Петрозаводск, Архангельск, где требуются рабочие руки, вот они и покинули родные места. По большому счёту, можно сказать, что они эвакуировались.
- Это почему?
- Ну им просто надоело бороться с ветром. Ведь не зря же кряж назвали Ветреным Поясом! Это нам пока везет... Погода сегодня хорошая. А обычно ветер здесь такой, что постройки он постоянно разрушал, поэтому и деревни исчезли, будто их и не было. Только фундаменты кое-где еще можно раскопать, чем мы и занимались... Да и не только постройки, говорят ветер здесь детей иногда уносил...
- Как в книге Волшебник Страны Оз?
- Да, но только ни в какую волшебную страну они не попадали, а находили их потом мёртвыми на скалах... Вот потому люди и покинули Ветреный пояс, подытожил свои слова рассказчик.
Следующие пять дней майсы только и делали, что бегали по парку, будто в режиме ускоренного просмотра фильма, то следуя друг за другом по пятам, то двигаясь в разных направлениях и, так как все обрисованные маршруты имели вид лепестков, непременно сталкиваясь друг с другом лбами. Происходили эти столкновения потому, что из-за невероятного количества всяческой красоты «первопроходцы» редко смотрели перед собой, а всё больше по сторонам и под ноги. Последнее, конечно, исключительно ради грибов, лисичек - рыжих и чёрных, водившихся тут во множестве. Правда, не больше чем на кладбищах, где их никто не собирает, как объяснили им их наниматели. При этом Чарли, у которого было очень плохое зрение, конечно, собирал только большие, а Чухлинка - маленькие, но более вкусные грибы, каждый, конечно, считая свои находки доказательством своего исключительного таланта грибника. Грибами майсы «предчипитали» завтракать, обедать и ужинать. Ночевали они здесь же, в парке, на вершине холма, и жарили добычу на костре, хотя работодатели и предлагали им уютную комнату со всеми удобствами в центральной усадьбе. Но нет, спать путешественникам хотелось не на кровати, а на горе, а купаться не в душе, а в озере. Только дрова для костра и посуду они милостиво согласились принять.
В одну из тихих, «заповедных», ночей, ведь территория эта имела статус заповедника, Чухлинке приснился такой сон. Будто она вместе с Чарли Кузнечным гуляет в этих местах снежной и очень морозной зимой. Идут они берегом небольшого замерзшего озера и видят по другую сторону пролив соединяющий этот водоем с другим, тоже небольшим. И в проливе этом лежит накренившийся, застрявший во льдах, старый деревянный фрегат. Через какое-то время ребята замечают, что за ним, на другом берегу второго озера, на небольшом возвышении стоит заснеженный Исаакиевский собор, купол которого от мороза покрыт инеем. Наутро Чухлинка поделилась этим сном с хозяевами урочища, и те удивились знаниям девочки, ведь у сна этого есть самое прямое объяснение: Исаакиевский собор в Петербурге был построен из мрамора добытого в этих местах!
- Но я не знала об этом! - уверила знатоков этих мест Чухлинка. И тогда «хозяевам леса» пришлось дивиться уже её «прозорливости», как они выразились.
Напоследок краеведы рассказали майсам свою любимую краеведческую байку, благодаря которой, в скором времени, как они думали, в Сортавалу и окрестности хлынут десятки тысяч иностранных туристов. Дело в том, что в соответствии с их «изысканиями», родина всемирно известного блюда - пиццы, не Италия, как принято считать, а Карелия, а конкретно, северо-западное Приладожье. Но если это так, то как её рецепт попал с берегов Ладоги на Аппенины? Разгадка такова: еще в 16-м веке в войсках шведского короля Карла, вторгшегося на эти земли, могли сражаться итальянские наемники, чему есть неоспоримые свидетельства. И пиццу они впервые увидели именно здесь, ведь национальным блюдом карелов является калитка - открытый пирожок, на котором сверху может быть всё, в том числе и сыр. Слово же «пицца» появилось от русского слова «пища», которое у вполне обрусевших к 16-му веку карелов широко использовалось в обиходе.
- Ну а почему пицца не могла возникнуть в Италии? - возразили было Майсы.
- Это чистая фантастика, - объяснили им исследователи здешних тайн. В восемнадцатом веке, когда по легенде и была придумана пицца, она никак не могла возникнуть в Италии. Тогда эта страна была раздроблена на множество княжеств враждовавших друг с другом. А теперь, представьте себе, что какой-нибудь генуэзец придумал новое блюдо. Станет ли уважающий себя неаполитанец повторять за ним? Это так же невероятно, как то, что, например, современные армяне начнут готовить азербайджанские кутабы, а китайцы пить японское сакэ. А вот воспользоваться изобретением далёких карелов не было бы зазорно ни венецианцу, ни сицилийцу, как бы сильно они друг друга в те времена не презирали.
Чарли Кузнечному в последнюю ночь проведенную в заповеднике приснилось, как люди падают с неба и разбиваются о землю. Но в этом небе есть небольшие тросточки, и выжить удаётся лишь тем, кто успевает за них ухватиться. И он тоже падает и тоже простирает руки в попытке ухватиться и спастись. И когда эта тростинка оказывается крепко сжатой в его ладонях, он проснулся от вскрика, который издала Чухлинка, потому что, как оказалось, во сне он сильно и больно сжал в своих руках её руки.
5. Забытый день рождения.
Сортавала оказалась городом заброшенных больниц и госпиталей, по размаху и красоте больше напоминавших вельможные дворцы или замки. Когда-то в них съезжались со всей финской Карелии, ведь эта территория также, как и земля на которой стоит город Новое Море, раньше принадлежала этому народу. Но теперь в руинах некогда полных жизни селятся разве что птицы и... одинокие пенсионеры. Дело в том, что в одном из этих величественных и мрачных зданий власти города дали квартиру одной старушке, переселив её сюда из ветхого деревянного жилья. Чарли и Чухлинка обзавидовались ей, но те прохожие, от которых они и узнали об этом, объяснили им, что для молодым может и хорошо пожить в замке, но для одиноких пожилых людей коротать остаток жизни в развалинах - сущее наказание, ведь руины эти напрочь лишены комфорта, а самое главное стоят на отшибе, вдалеке от магазинов и аптек..
Майсы гуляли по улицам, застроенным потемневшими от времени деревянными домами и кинотеатрами, чесали за ухом псов, которые спят под лавочками, и терлись носами с котами через стекла, сквозь которые они, уютно устроившись на батареях, предпочитали наблюдать за Большим миром. А под вечер юные путешественники встретили первых на своем пути настоящих грабителей, которые стали запугивать их и требовать монет на пиво. Чарли что-то незаметно шепнул Чухлинке, и ребята разбежались в разные стороны, так что не было понятно, за кем из них нужно гнаться.
- Хорошо, что бандиты еще где-то остались, - сказал Кузнечный, когда встретился со своей спутницей в условленном месте.
- Что-же в этом хорошего? - удивилась девочка.
- Ну, мне кажется, что там, где нет бандитов и грабителей - там будто бы все умерли, там нет жизни... - глубокомысленно изрёк юноша.
- Ну уж нет, Кузнечный. Если вот так бессовестно грабить прохожих, это в твоём понимании и есть жизнь, то уж лучше я вымру...
- А я и не говорю, что нам с тобой нужно податься в разбойники. Просто мне нравятся бандиты, вот и всё! Они живые! Нужно же, чтобы кто-то иногда тормошил всё это сонное царство, хотя бы для разнообразия?
- Ну, может быть и нужно..
- Не может быть, а точно. Они ужасно милые, а самое главное, открытые. Всегда рады пообщаться... А если среди них и встречаются нелюдимые персонажи, то те, наверное, грабят банки... В любом случае, если бы мы и дали им на выпивку, то не сильно бы обеднели..
- Как знаешь, Кузнечный, но мне эти морды красивыми не показались...
- А мне очень даже.. - подвел итог обмену мнений Чарли.
Так вышло, что известная истина «кто любит тот любим», была подтверждена этой историей, которая, как оказалось, не закончилась.. На следующее утро на одной из центральных улиц города майсы снова встретили вчерашних разбойников. Те при виде Чарли заулыбались и замахали руками, мол, привет, помните, мы вчера пытались вас ограбить? Кузнечный тоже улыбнулся им в ответ и спросил:
- Ну что, попили вчера пивка?
- Да-а-а.. - еще шире раскрыли рты от удовольствия налётчики, видимо, позже нашедшие таки подходящих, не слишком сообразительных и быстроногих жертв.
- Ну здорово, счастливо вам, ребята! - с видимой симпатией напутствовал юноша экспроприаторов. И они засверкали глазами в ответ. Хоть кто-то в этом сыром, недружелюбном мире их любит!
Ночь эту провели путешественники в старой больнице, в фойе, в котором стоял разбитый рояль. Чухлинка сказала: «Раз дома мне запрещают даже сидеть на пианино, то, по-крайней мере, здесь я посплю на рояле» и постелила коврик на его крышку, а Чарли, боясь что его драгоценная спутница ночью грохнется с музыкального инструмента, придвинул его к стене, а сам улёгся с другой стороны, чтобы, если падать всё-таки придётся, на полу лежало что-то мягкое.
Выезжая с утра из города и проходя по главной улице, майсы услышали пение церковного хора и из любопытства решили заскочить в местный храм. Когда же музыка наскучила ребятам и они двинулись к выходу, к ним подошел темноволосый и седобородый священник и, представившись отцом Андреем, вручил Чухлинке церковный календарь. Он объяснил, что это подарок лично от него и, выслушав положенные благодарности, скромно удалился.
- И зачем нам этот дурацкий календарь! - начал ворчать Чарли, как только путешественники вышли на храмовое крыльцо. - Надеюсь ты не собираешься тащить его всю дорогу за собой?
- Нет конечно! Я собираюсь вручить его тебе, чтобы ты его носил до самого приезда в Новое Море! - деловито ответила Чухлинка.
- Ну уж нет! Если бы от него был хоть какой-то прок, тогда, возможно, его и стоило бы сохранить..
- Ошибаешься, Кузнечный! Календарь — это ОЧЕНЬ ПОЛЕЗНАЯ ВЕЩЬ! - дерзко ответила девочка, отчетливо выговаривая каждое слово.
- Ну и чем же он так полезен? - вяло отвечал Чарли, уверенный на все сто, что следующими же словами его спутница сама загонит себя в тупик. И уж совершенно точно он знал, что никакую «беллетристику» он не потащит за собой к берегу Северного океана.
- Ну... например... листая его, можно узнать, какой сегодня день.. - не сразу пришла в голову Чухле эта самоочевидная вещь.
- Ну неужели это так важно! Не лучше ли потеряться во времени? - возмутился юноша, будто ему предложили облизать жабу.
- Ах, Чарли, какой ты предсказуемый! Я только и слышу от тебя: «как хорошо потеряться». Ты не путаешь меня с другими своими девушками? Мне ты уже о своей любви к потере ориентиров рассказывал!
- Нет у меня никаких других девушек.. - неожиданно покраснел Кузнечный.
- Ну вот и хорошо. - кокетливо ответила Чухля. - А что касается календаря, то иногда ОЧЕНЬ ВАЖНО знать, какой сегодня день.
- Не могу представить себе таких ситуаций...
- Ну вот смотри, - сказала майс и с важным видом стала листать страницы месяцеслова. - Сегодня... сегодня... ой, Чарли, представляешь, я совсем забыла!!
- Что, ты записана на сегодня в поликлинику?
- Нет!
- Сегодня ты должна сдать книги в библиотеку?
- Да нет же, дурень! Ты представляешь! Как это могло вылететь у меня из головы! Сегодня же МОЙ день рожденья!
Чарли был вынужден признать позорное поражение. Да, это действительно чрезвычайно важно иногда не теряться в днях и неделях! У его милого товарища сегодня день рождения! Посрамленными оказались и те, кто не верит в прозорливых священников. Майсы не знали какой сегодня день, а отец Андрей знал, потому и сделал такой важный, неожиданный, а самое главное, полезный, теперь Кузнечный уже не стеснялся этого слова, полезный подарок!
Столь неожиданно обретенный праздник решено было отпраздновать как полагается - на заработанные в заповеднике монеты ребята отправились в лучшее в городе кафе, располагающееся на набережной Ладожского озера и носящее имя «Сердоболь», по имени первого поселения, когда-то основанного здесь новгородцами.
Обычно подобные заведения Кузнечный обходил стороной и презрительно называл «тошниловками», но на этот раз он не желал портить праздничное настроение и воздержался от подобных метафор.
День был солнечный и озеро радостно бликовало в его лучах, наполняя всё вокруг отраженным от своей поверхности ослепительным светом. Торжествующе кричали чайки, а на траве сидели влюбленные парочки и веселые компании, разбавлявшие общую идиллическую картину своим гоготанием, похожим на ржание лошадей. Майсы заняли места за столиками на улице, заказали лимонад и пиццу пепперони, по неопытности в подобных делах полагая, что пепперони — это острый соус. К их огорчению, когда заказ принесли выяснилось, что пепперони - это не соус, а острая колбаса, и Чарли, который сидел спиной к заливу, стал не глядя бросать бардовые колечки себе за спину, где чайки подхватывали их на лету. Чухлинка тоже присоединилась к кормежке и, почуяв что рядом с Сердоболем сегодня происходит пир, к столику майсов слетелись десятки чаек. Птицы стали кружиться вокруг них и оглушительно голосить, требуя еще колбасы. В дело вмешался охранник заведения, выскочивший из помещения и строго указавший ребятам на табличку, висевшую на столбе - «Чаек не кормить! Чайки нарушители!»
- Какие же они нарушители! Что же они нарушают? - запротестовал Кузнечный.
- Они нарушают покой граждан! - интонацией не допускающей возражений ответил стражник.
- Можно подумать, можно подумать! Какие все важные! - вставила свои «пять копеек» Чухля.
- Ага, если все такие серьезные, мы можем посидеть и на траве, - вызывающе бросил Чарли.
- Пожалуйста, это ваше право, только оставьте стаканы! - без малейшего сожаления об утрате «столь важных» клиентов сказал хранитель всеобщего спокойствия.
- Так гораздо лучше, правда? - сказал юноша, когда майсы сидели над водой на деревянном пирсе, размахивая ногами и доедая остатки пиццы.
- Правда! - кивнула девочка. - Гораздо!
- Сидеть в кафе за столиками - это вообще, на мой взгляд, очень МЕЛКОБУРЖУАЗНО..
- Как как? Мелкобуржуазно? И откуда ты знаешь такие слова?
- Ото всюду! Некоторые слова люди забывают в автобусе и я их подбираю, некоторые - нахожу в щелях между домами и сараями. Некоторые - просто валяются на земле и никто их не замечает. Некоторые иногда дают в магазине вместо сдачи, когда нет мелочи...
- А-а, ясно. Ну а что получается, мы сейчас сидим КРУПНОБУРЖУАЗНО?
- Конечно! Только самые богатые могут позволить себе сидеть вот так - на земле, на асфальте или на пирсе.. Самым богатым незачем выпендриваться и строить из себя важных персон. Я слышал, что в Мюнхене, в одном из самых богатых городов мира, все сидят на асфальте или на ступеньках разных заведений. Даже негры!
- Что в Мюнхене и негры богатые?
- Да, там все богатые, так мне сказали.
- Вот жаль, что мы, когда были в Германии, не заехали в Мюнхен. Хотела бы я посмотреть на таких людей, которым совершенно плевать на свою репутацию..
- Заедем в следующий раз, когда поедем в Европу! - обнадежил свою спутницу Чарли Кузнечный.
Из двух дорог, о которых говорили Краеведы, майсы, купив в газетном киоске карту Карелии, выбрали ту, что проходит по западной части республики, вдоль границы с Финляндией. Этот путь привлек их своей извилистостью и тем, что соединяющие населенные пункты линии были здесь едва заметны, в отличие от жирной, похожей на прямую кишку, автотрассы до Мурманска. К тому же, федеральная дорога идет в обход всех городов, деревень и посёлков, что никак не устраивало охотников до впечатлений и приключений.
Купив в киоске сортавальского хлебозавода пару батонов докторского хлеба, юные странники, миновав уютное старое финское кладбище на выезде из города, принялись голосовать. Первым человеком, кто подобрал их, оказался местный коммунист и подпольщик, представившийся Виталием Рыстовым.
- Вы видели красивое белое здание на главной улице? - после нескольких дежурных фраз спросил он.
- Да...
- Так вот, это типография, в которой печатали Карла Маркса на финском языке!
- О-о-о, - из вежливости изобразили удивление ребята.
- А про Ленина слыхали?
- Да! - обрадовались они тому, что хотя бы здесь не придётся надо врать.
- А то, что он всегда живой?
- Да, это потому, что он не курил, в отличие от Черчилля, - пошутил Чарли.
- Эх вы, вовсе не поэтому! Он жив, потому что его идеи живы!
- О-о-о, - опять пришлось делано удивляться майсам.
- Не верите, а зря! Я расскажу вам такую историю, которая произошла здесь, в Сортавале! У одной местной учительницы сгорел дом. Полностью. Ничего не удалось спасти, ни одной безделушки, ни одной бумажки не успели вынести! Хозяева выбежали в одном нижнем белье. Даже собака сгорела..
- Ой-ой-ой.. - поежились путешественники, представив эту страшную картину.
- Но когда разбирали завалы, выяснилось, что кое-что всё-таки уцелело, - продолжал Виталий.
- Что же?
- Книга о Ленине! Она провалилась в щель в бетонном фундаменте, и потому пламя пожара её почти не тронуло. Только края немного опалились. А называлась эта книга не как-нибудь, а «Всегда живой»! Вот так вот! Такие знамения нам подбрасывают!
Тут уж путешественники удивились по-всамделишному, и водитель, пользуясь тем, что произвёл на ребят нужное впечатление, так сказать, распахнул двери их сознания, до того лишь осторожно приоткрытые, оставшуюся часть пути критиковал окружающую действительность, в конце подытожив все сказанное такой фразой:
- Да, многих из нас покусало телевиденье!
Тут уж майсы покатились со смеху.
- Покусало телевиденье!! Да-да! Это точно!
- И интернет тоже покусал! - добавил лично от себя Кузнечный, продолжая смеяться.
- Ну это ничего, не переживайте. Всё равно жизнь прекрасна, - сказал попутчик. - Прекрасна, как мировая революция!
- Да, но ведь никто не знает, какая она, мировая революция... Её же еще ни разу не было? - возразила Чухлинка.
- Вот в этом-то и суть! То, как прекрасна жизнь, даже точно неизвестно! Это еще только предстоит узнать и осмыслить!
- Ах, вот вы о чём.. - оценили смысловой парадокс ребята.
- Ну, счастливо товарищи, - использовал водитель принятое в среде коммунистов обращение. - Если вам в Суорярви, как вы говорите, то здесь вам на лево, а мне прямо...
- До свидания, спасибо вам огромное! - поблагодарили майсы доброхота и, выбравшись из машины, зашагали в сторону поворота.
6. Местные
Здесь, начиная от поворота на Суоярви с оживлённой дороги Петербург-Петрозаводск, заканчивался асфальт и начинались действительно дикие безлюдные места. Природа перестала радовать глаз переменой ландшафтов, превратившись в сплошную унылую таёжную юдоль. Появились и тучи комаров, редких в Приладожье, где ветер с озера задувает этих друзей человека вглубь лесов. Долго топали майсы под нависшим над ними тяжелым серым небом, вдыхая густые смолистые запахи леса, пока не подобрала их первая машина, полная весёлых кладоискателей. Компания состояла из четырех человек, и те из них, кто сидел сзади, чтобы освободить место, сели друг другу на колени. Так поступили и майсы и, под рассказы о кладах, продолжили свой путь. А кладов в этих местах, как оказалось, видимо не видимо, ведь когда по итогам Зимней войны финское население по приказу из Москвы должно было в двадцать четыре часа покинуть эту территорию, многие верили в то, что ветер перемен вскоре подует в обратную сторону, и они смогут вернуться в свои дома. Ценности были закопаны в лесах, ведь если бы финны взяли всё нажитое с собой, то, наверняка, лишились бы части поклажи на границе.
Но в этот раз охотники за легким счастьем возвращались домой без добычи и оттого были особенно веселы, ведь им не надо было ничего между собой делить и думать о том, как будут потрачены вырученные за находку деньги. Большую часть пути они шутили и рассказывали анекдоты, правда, по-большей части неприличные. На прощанье майсы, как обычно, сказали:
- Огромное вам спасибо, вы нас очень выручили!
В ответ они услышали:
- Не стоит благодарности! Так-то, под горячую руку, мы можем и убить, но вообще - мы отзывчивые сволочи! Помогать для нас в порядке вещей! Счастливо!
Так Чарли и Чухлинка оказались в Суоярви, где, через несколько мгновений после того как они выбрались из автомобиля, к ним подошел человек в форме и вежливо попросил предъявить документы. Он записал паспортные данные странников и столь же благодушно пожелал счастливого пути. Объяснил он свое поведение тем, что всего в паре десятков километров находится государственная граница с Финляндией, и потому ни один появившийся в городе человек не должен остаться без внимания.
Был уже поздний вечер. Магазины не работали. Шел дождь. Майсам нужно было что-то поесть, поэтому они, помятуя о том, что день рождения Чухлинки еще продолжается, решили еще раз погулять «на широкую ногу» и зашли в кафе, где заказали два пакетированных чая и порцию картошки фри. Немного согревшись, они принялись за поиски убежища. Ночевки на чердаках им немного наскучили, и потому, увидев во дворе одного из блочных домов здание детского сада, они решили перелезть через забор и поставить палатку под козырьком деревянной веранды, на которых воспитатели обычно выгуливают детей и занимают их подвижными играми во время непогоды.
Это была одна из самых романтичных ночей за всё время майсовских странствий. Дождь упорно плюхался тяжелыми увесистыми каплями в рыхлую сырую карельскую землю, стеной шума защищая ребят от внешнего мира. А еще он возрождал в их сознании тёплые образы прошлого, когда и они ходили в детский сад и на таком же паркете, под навесом, играли со сверстниками, иногда прерываясь, чтобы полюбоваться струйками воды, стекавшими с волнообразной, покрытой щифером, крыши или даже подставить под них свои руки, а порой и рты.
В эту ночь Чарли приснился самый красивый город на земле. Вернее, во сне он был абсолютно уверен, что самый красивый город на земле - это подмосковный Можайск. В нём было метро и оно проходило прямо сквозь квартиры домов, но тихо и бесшумно. Никто из жителей не беспокоился, что пассажиры через окна вагонов могут рассмотреть всё происходящее в их жилищах. Казалось, им нечего скрывать от других людей. Комнаты их были уставлены забронзовевшими деревянными комодами, сервантами и книжными шкафами, и завешены люстрами, которые от вибраций, рождаемых стуком колёс, колыхались и позвякивали, подобно сосновому лесу в ветреный день. А между домами метро шло по мостам, и тогда яркий свет полуденного светила заливал старый, обшитый потемневшим деревом вагон, и застилал пеленой глаза. Так солнце снится путешествующему по сумрачной Карелии, а жителю Туркмении или Аравии, быть может, после знойного дня видятся во сне свинцовые северные тучи.
Наутро, взбодрившись холодным кефиром, майсы тронулись в дальнейший путь. Вдоль грунтовой дороги, по которой они час-другой топали в гордом одиночестве, на почтительном расстоянии друг от друга стояли бесхозные дощатые финские усадьбы, каждая из которых по-своему поразила воображение путешественников.
- Какие безлюдные дороги, - с ноткой тревоги сказала Чухлинка, когда начался третий час их пешей прогулки, - тут ведь и медведи могут водиться...
- Вовсе они не безлюдные, - решительно возразил ей Чарли, будто последние пол часа предвидел этот вопрос и только и думал, как на него ответить. - Они не безлюдные, потому что МЫ по ним идём! Представь себе, если через минуту мы увидим идущих на встречу ребят, таких же как мы? Мы наверняка решим, что тут СЛИШКОМ много людей! Сплошные туристы!
- Точно! Нам это не понравится! - оценила остроумие своего спутника девочка.
- И медведям это не нравится! Поэтому, думаю, они будут держаться вдалеке от столь шумной и людной дороги как эта!
- Точно! - согласилась девочка. - К тому же у нас есть фотоаппарат, хоть и деревянный, а медведи, как известно, больше всего на свете не любят фотографов...
- Хм, где ты это вычитала? - смутился Кузнечный.
- Статистика! - важно подняла палец вверх Чухлинка, довольная тем, что и ей привелось блеснуть своей эрудицией. - По статистике, медведи чаще всего едят фотографов!
- Ха-ха-ха, - засмеялся Чарли. Так ведь получается, что они, наоборот, любят их, раз едят!
- Ой... - осеклась Чухля. - Ну значит дела наши плохи...
- Нет, глупенькая! Я думаю, что фотографы так часто попадают к медведям на обед, потому что пытаются их фотографировать! А если не лезть к ним в берлогу со вспышкой, то всё будет в порядке!
- А-а-а, вот я простофиля! Точно! Как хорошо, что наш фотоаппарат без вспышки! - просияла девочка.
Вот дальше топают Майсы. Лужи, на дороге порой столь глубоки и широки, что обойти их совершенно невозможно, и Чарли снимает кеды и сажает Чухлинку вместе с рюкзаком себе на плечи, и так, по колено в воде, преодолевает препятствие.
- Нормально? - робко интересуется девочка, слыша как кряхтит под ней худощавый и длинный Чарли.
- Нормальнее не придумаешь... - с доброй ухмылкой отвечает он ей.
Но вот, наконец, их подобрала «буханка» и довезла до ближайшей деревни - Поросозеро, посреди которой красовалась деревянная, потемневшая от времени и покосившаяся автобусная остановка, на которой белым аэрозольным баллончиком было написано просто - «Деревня». Это и была самая настоящая русская деревня. Бревенчатые добродушные пухлые как коты дома, расположившиеся на холмах, обрамляли небольшое озерцо, находившееся по центру поселения. Сараи же, построенные у самого водоема, давно сползли вниз и стояли на треть погружённые в воду. Жители этой деревни были большими оригиналами. Оскорбления в адрес односельчан они писали на стенах и заборах не по привычной формуле: «Федя — козёл» или «Катя — шлындра», но обязательно именовали объект насмешки уважительно, по имени - отчеству, например: «Евгений Павлович — дегенерат», или «Cофья Валерьевна — овца».
Но не во всем здешние поросозерцы были столь же обходительны. Когда майсы задержались у одного сарая, они услышали громкий окрик, донесшийся со двора: «Эй вы, пошли прочь!» Оскорблённый таким обращением Чарли встал как вкопанный и не двигался с места, не желая показать грубиянам и крупицы робости. Реакции не пришлось жать долго. Решительной и угрожающей походкой двое, шпанского вида оболтуса двинулись к Кузнечному, и еще издалека бросили в его адрес: «Парень, ты, кажись, не понял. Мы МЕСТНЫЕ!» После этой фразы, по всем законам жанра, наш герой должен был бы сильно испугаться, однако, когда хамы подскочили, уже готовые стукнуть непрошеного гостя по «абажуру», он неожиданно протянул им руку и сказал:
- Приятно познакомиться. Мы ТОЖЕ местные.
- Что-то мы вас здесь никогда не видели, - злобно ухмыльнулись колобродники.
- Мы из Суоярви, - исполненный чувства своей правоты сказал Чарли, всерьез считая, что каждый человек, кто переночевал где-то, не воспользовавшись услугами гостиниц, к утру автоматически становится коренным жителем.
- Ничего себе местные! До Суоярви восемьдесят километров! Местный нашелся!
- А что, вы не знали, что в России есть город длинной как раз восемьдесят километров - Волгоград! И человек живущий на самом его севере человеку живущему на самом юге - друг, товарищ и брат! - случайно сложились стихи у Кузнечного.
- Ну ладно, - смягчились забияки, сбитые с толку этим неожиданным доводом. - что вы здесь забыли? Здесь наши погреба с картошкой! - снова попытались быть строгими они.
- Вы что же подумали, что мы покушаемся на ваши запасы?
- А что же еще тут делать? - сделали круглые глаза охальники.
- Как это что? Любоваться!
- Чем? Сараями?!
- Почему бы и нет! У нас в Москве, то есть, в нашей столице, где мы сейчас учимся, нет ни одного сарая! - чуть было не проговорился, но вовремя поправил себя Чарли.
- И что же, вы вернулись из Москвы на родину и решили проехаться по всем окрестным деревням, чтобы полюбоваться на сараи?
- Именно!
- Ладно, нечего пудрить нам мозги, - уже с улыбкой сказали аборигены. - Некогда нам тут слушать ваши выдумки.
И пожав Чарли руку, они уже вежливо предложили майсам удалиться из их владений.
Чарли, считая себя вполне удовлетворенным сменившимся тоном обидчиков, оставил попытки объяснить им, в чём заключается прелесть хозяйственных построек и сделал то, о чём его попросили.
- Вот видишь, Чухля, мы с тобой уже настолько пообтрепались, что нас принимают за картофельных воров, - расстроенно сказал Кузнечный, когда майсы уже снова топали по изрытой глубокими лужами и запрятанной в таёжном лесу дороге.
- Знаешь, я думаю, чтобы больше такого не происходило, нужно путешествовать во фраках и в цилиндрах! Как бы мы не испачкались, в таком виде мы всё равно будем похожи на английских лендлордов, а их никто не заподозрит в желании украсть картошку! - предложила Чухлинка.
- Точно! Английские аристократы могут сколько угодно любоваться сараями! Все же знают, что они ужасно богатые и при этом бездельники. Так что даже если они и растеряли по дороге весь свой капитал, они палец о палец не ударят, чтобы раздобыть себе пищу! Они думают, что им всё от рождения предназначено. Что только для них растут плоды на деревьях, и что плоды эти им просто обязаны принести на блюдечке с голубой каёмочкой! - разгорячился юноша, будто находился не посреди тайги, в окружении гуляющих где-то неподалёку медведей, а на митинге, перед революционной толпой.
Но дальше слов в деле создания нового облика дело не пошло. Костюмы английских денди так и остались висеть в фешенебельных магазинах на Карнаби стрит, а майсы так и продолжали ходить в своих потертых и выцветших, цвета земли, нарядах. Чухлинку, правда, этот разговор вдохновил на сочинение стихотворения, которое она записала в свой дневник. Давайте простим ей неделикатность, свойственную юности. Звучало оно так:
По Карнаби стрит, по Карнаби стрит
шагает усталый седой Мистер Смит.
Он в Индии был, На Шри Ланке, в Китае
Но Англии лучше земли не видал он.
Цилиндр дырявый на нем из картона,
Халат полосатый из Цейлона,
И тапочки валяные из Катманду
И мятый, заляпанный чаем сюртук.
Он знает — при всякой беде с внешним видом,
Любой будет рад предложить ему сидр,
Ведь можно узнать настоящего лорда
Даже тогда
Когда вместо лица у него
Под цилиндром гнусная морда.
7. В Становье Бурлаков.
На ржавой табличке деревянного, заросшего мхом перрона станции Суккозеро было написано: «График движения поездов». Из него следовало, что последний состав ушел совсем недавно — всего месяц назад. А вот следующего предстояло ждать целых восемь лет — вот что следовало из этого информационного стенда.
- Поезд, который ходит раз в восемь лет! «Это наверное для того, чтобы приехавший сюда на работу учитель или врач не мог выбраться из этой глуши», решили майсы. И соображение их было недалеко от истины, ведь Суккозеро, деревня в которую они заехали — это наиболее отдалённый от всех районных центров с их роддомами, аптеками и больницами населённый пункт Карелии. По обычным дорогам сюда можно доехать лишь летом или зимой, да и то, для этого нужно обладать внедорожником. Весной же и осенью вода из близлежащих озер затапливает единственную артерию, связывающую Суккозеро с цивилизацией. Нигде Чарли и Чухлинка не видели более плохих дорог, но человек, который вез их к районному центру — Муезерский, помнил наизусть каждую кочку и ямку и смело несся по ухабистому покрытию на высокой скорости, ведь эти девяносто километров он проделывал по четыре раза в день, с утра отвозя в город бригаду рабочих, а вечером возвращаясь за ней.
- Вам наверное снится эта дорога... - предположили майсы.
- Каждую ночь. - со вселенской скорбью, читавшейся во взгляде, улыбнулся водитель.
«Добро пожаловать в самый дурацкий на земле» - гласил новый искрящийся в лучах вечернего солнца указатель на въезде в Муезерский.
- Местный мэр решил привлечь в город туристов, - объяснил шофер. - Разумеется иностранных. Они ведь пресыщены различными красотами, а в самом дурацком городе мира еще не бывали.
- И как, поехали туристы?
- Ожидается наплыв, - без энтузиазма ответил водитель. - Со стороны Мурманской трассы уже проложили хорошую дорогу..
- Чем же этот город так плох?
- А сами увидите!
На этом майсы распрощались с попутчиком и выбрались из машины. Как и в Суоярви их встретили пограничники, но уже знавшие их имена и отчества. Они вежливо поздоровались, обратились к ним по имени, чем несказанно удивили ребят, и справились об их дальнейших планах.
- Смотрите, аккуратнее! Не забредите случайно в погранзону! — с улыбкой сказали они и распрощались. Так будут приветствовать Чарли и Чухлинку в каждом следующем населенном пункте, будто они послы турецкого султана и к их приезду нужно заранее готовиться.
Дурацкость Муезерского вскоре стала очевидной для майсов. Дело было в том, что город этот, хоть и находится в Карелии, на земле где, по статистике, на каждую семью приходится по одному озеру, в крае по которому десять тысяч лет назад полз на север ледник, отступающий перед тёплым ветром пустыни и оставлявший следы в виде озер болот и лампин, но при всём при этом построен он был на почтительном отдалении от всех водоёмов. «Но почему не на озере? Неужели красота была последним, о чём думали люди, заложившие поселение лесорубов именно на этом месте? » И действительно, ничего по-настоящему красивого майсы в Муезерском не обнаружили, но зато встретили гостеприимных людей, которые, завидев накрапывающий дождик и двух странников, которым негде было укрыться, зазвали их к себе в вагончик пить горячий чай. Это были лесорубы. Поэтому и разговоры все были о лесе.
- По третьему разу вырубают здесь всё, - рассказали хозяева, - поэтому и деревья здесь такие маленькие. Не успевают вырастать! Чуть выше роста человека вырастут — сразу рубят!
- Этот маленький лес тоже добавляет городу дурацкости, - про себя заметили майсы.
Сгущалась северная прозрачная ночь, свет тускнел. Уютно отливал бронзой рассыпной чёрный чай в гранёных стаканах. Хрустели вафли. Лесорубы предложили ребятам переночевать в их бытовке, но не смотря на всю их доброжелательность, путешественники не захотели оставаться на ночь в «дурацком» городе и поэтому, сославшись на спешку и желание с утра по-раньше стоять на дороге, они распрощались с доброхотами и вышли за границы поселения, чтобы расположиться на одной из многочисленных «делянок» - лесных проплешин, где недавно вырубили лес и теперь он растёт клоками.
Через каждые десять метров от основной дороги отходили продавленные когда-то тяжелыми лесовозами колеи, каждая из которых вела к одной их лесных залысин. Майсы выбрали один ни чем не отличающийся от остальных проследок и углубились в редкие заросли сосняка. Они ступали по изуродованной, изрезанной колёсами большегрузов земле, источавшей совсем не лесной запах, как будто это была уже вовсе и не природа, а что-то извращённое, созданное умом самоуверенного человека. Кое-где попадались вросшие в почву и покрытые мхом покрышки. Как уродливые шрамы на лице человека выглядели они там, где должны журчать ручьи, петь птицы и бегать жучки. Но ничего не оставалось майсам. Гостеприимство, которым они пренебрегли, вспомнилось им не раз, когда под дождём, который вновь стал накрапывать, ставили они палатку на отравленной соляркой земле. Им хотелось поскорее забыться, убежать от окружавшей их действительности, и милосердый сон скоро укутал два маленьких тельца, лежавших друг рядом с другом, на огромной планете, в малообитаемой, дремучей её части, вечно сокрытой от солнечного света пеленой густых серых облаков.
Проснулись майсы от холода, сырости, тесноты и едкого дыма, который жёг им ноздри. С трудом продрав глаза, они обнаружили, что спят в углу закопчённой избы набитой десятками людей, одетых в лохмотья. Все находившиеся внутри спали, как и герои этой повести, на голой земле, прижавшись спинами друг к другу, чтобы не растерять то немногое тепло, что угольком тлело у них под сердцами. Местами, вторым ярусом, лежали вповалку женщины и юноши. Пахло гарью. На веревках висела сырая одежда, источавшая смрад. В углу комнаты находилась наскоро сложенная из булыжников печка без трубы, топившаяся «по-чёрному». Потолок был заложен соломой.
Майсы не решались подняться с пола, боясь пробудить это пугающее людское месиво, и, чтобы не замерзнуть, они стали ворочаться и играть мышцами, то напрягая их, то расслабляя. Только через пол часа послышались первые стоны — так просыпались обитатели бурлацкого «становья». Кто-то начал, пошатываясь, вставать. Распахнулась дверь, из которой забрезжил тусклый северный свет. В лачугу стал проникать долгожданный воздух, вдыхая жизнь во всех её обитателей. Первыми поднялись женщины и выйдя «извон», принялись суетиться над приготовлением скудного завтрака. За ними последовали мужчины. Только теперь были замечены лежащие в углу два непохожих на остальную массу людей человека, рядом с которыми лежали рюкзаки - вещи и вовсе для бурлаков невиданные. Глаза у всех обитателей этого пристанища гноились от дыма, потому не сразу разглядели они два комочка плоти, обёрнутых в тусклые выцветшие, и этим похожие на бурлацкие, тряпки 21-го века.
С трудом понимали майсы язык этих людей, ведь в России девятнадцатого — начала двадцатого го веков всё еще говорили на десятках диалектов. Такие слова как раздрымза, растыка, никошной, варнаки, Чарли и Чухлинка слышали впервые, и смутно понимали, что они означают. Тем не менее, они тут же включили их в свой словарь. Бурлаки-лесорубы отнеслись к майсам очень дружелюбно и не выказали совершенно никакого удивления ни по поводу внешнего вида пришельцев, ни по поводу того, что, как сразу признался Чарли, прибыли они из будущего. Складывалось впечатление, будто для склада ума этих обитателей тайги путешествие во времени - это что-то совсем обыденное. Ведь в те времена люди верили в чудо, так же как мы сейчас в технический прогресс. Не все и не безусловно, но многие и всем сердцем.
И действительно, как потом объяснил майсам один из лесорубов, что им еще остается, если не уноситься мыслями в прошлое и будущее? О чем мечтать? И на что надеяться, как ни на чудо, ведь верхняя планка, которой они только и могут достигнуть колоссальным напряжением сил, всё равно не высока, потому как отчерчена сильными мира сего?
Бурлаки предложили майсам разделить их нехитрый завтрак - согретую на костре воду и испечённые на камнях лепешки из ржаной муки, древесной коры и мха. «Карел кору ел», гласит русская народная поговорка, ведь редкий житель здешних мест мог позволить себе питаться хлебом без добавления древесной и ягелевой трухи. Но Чарли и Чухлинке кушанье это очень понравилось. Они объяснили крестьянам, с умилением наблюдавшим за тем, как они с удовольствием поглощают предложенную им пищу, что в двадцать первом веке такая еда будет называться «здоровым питанием», будет цениться за то, что «богата клетчаткой», и состоятельные люди будут платить за нее большие деньги.
Бурлаки рассмеялись. «Богачи люди будут есть кору и мох! Ха-ха-ха.» Впервые майсы увидели улыбки до ушей на чумазых лицах этих суровых людей. Кажется именно про такие чудеса они и хотели услышать от путешественников во времени - что когда-то все перевернется, и мужик будет есть белый хлеб из мягкой муки, а барин — грубую «живительную» клетчатку.
В продолжении завтрака крестьяне рассказывали о своей тяжелой жизни, во всём винили «волю» - отмену крепостного права, которую называли сплошным обманом, подстроенным для того, чтобы голодом выгнать их из деревень и заманить на тяжелые низкооплачиваемые работы. Пожаловались они и на то, что в их деревнях - Ругозеро, Реболы, большинство детей теперь не знает вкуса коровьего молока, а земли пригодной для земледелия после «воли» почти что совсем не осталось. На семью обычно одна лошадь, и если она падёт, то поднять хозяйство уже совсем невозможно. Здесь же они работают по восемнадцать часов в сутки, за двадцать - сорок копеек, и это при том, что в Кеми англичанам заводчик продаст каждое бревно по рублю...
- И вот говорят еще, что мы плохо живем потому что пьем да смолим... Да мы бы рады не пить, но ты попробуй простоять несколько часов по пояс в ледяной воде. Без сугреву не выстоишь... околеешь. Тут сугрев нужОн... Без табаку тоже не обойтись. Тех, кто смолит меньше комары мучают... Кровь у таких людей опоганенная становится, для комаров она почитай что яд... - объяснял лесосплавщик. - А мрут то люди у нас всё больше не от дурмана, а от хвори... Вот занемогЁт человек - и некому тут за ним поухаживать... Положат его в лесу, в шалаше — вот так и отлёживается он в холоде и нечистоте.. А дОхтуров у нас тут нету... Вот разве что доберется бедолага этот до родной сторонки, пошепчет над ним молитвы знахарка, на том и дело с концом...
Затем снова перешли на разговоры о будущем.
- Не обижают у вас, в в ваших временах, нашего брата, крестьянина? - поинтересовались работные люди.
На что Чарли как мог отвечал, что крестьян, как таковых, в их время не осталось, одни дачники.. Покачали головой длиннобородые, худощавые мужики. Верно обманывают их пришельцы. Не может такого быть, чтобы совсем не осталось. Чтоб так Господь за миром не досмотрел. Ведь что род людской без крестьянства? Так - одни пустобрёхи да держиморды... Нет, быть такого не может. Из какого-то «никошного» завтра эти двое, дружно решили бурлаки, и на том их расспросы закончились, тем более, что, как говорили в те времена, работа с зубами, а лень — с языком.
Майсы решили не отлынивать от “тяготы”, как здесь промеж собой говорили, и вызвались поучаствовать в общем деле. Лесосплавщики долго уговаривали их отдохнуть, ссылаясь на традицию, по которой первые три дня не положено загружать гостя никакими обязанностями, но ребята были непреклонны. Они не станут есть трудовой хлеб с корой и мхом за одну только болтовню. Скрепя сердце мужики поставили их «карзать» - обрубать сучья уже поваленных, спиленных двуручной пилой деревьев. Затем брёвна закатывали на сани, в чём майсы тоже поучаствовали, и на лошади «телевали» - волокли на берег реки. Здесь брёвна принимал десятник, который отбраковывал каждое третье бревно, стало быть не платил за него ни копейки.
-Это, конечно, большой грех, - говорили бурлаки, - позволять себя обманывать. Так у нас считается. Кто обманывает — грешит, кто позволяет себя обманывать — еще больший грешник.
- Это почему же? - удивились майсы.
- Так это понеже... ты дал себя обмануть, значит упрочил обманывающего во зле. Так он и твоего брата обманет и сына и внука, и укоренится в мире неправда.
- Так почему же тогда вы ему ничего не сказали?
- По совести, надо было конечно сказать... Но так то скажешь ему слово поперек, а на следующий год он даст тебе самую дальнюю, самую захудалую делянку… вот оно как всё излажено.. Но жалиться тоже грех. Чай Бог всё равно всё на свой манер изладит...
И по-очереди лесосплавщики заходили в ледяную воду, чтобы длинными жердями толкать лес на середину русла реки.
В конце дня уставшие вымотанные бурлаки собрались у костра, чтобы просушить одежду. Под треск сосновых поленьев, облизываемых языками пламени, происходил мерный уважительный разговор, в котором каждый голос был слышен и уместен. Никто не перебивал друг друга и не считал себя единственным человеком, на которого снизошел свет истины, как это бывает в беседах людей городских. Если и спорили друг с другом эти люди, согнанные со своей земли, то только лишь для того, чтобы выслушав каждого, узнать истину. Как будто она имеет много граней и складывается из опыта каждого. И майсам показалось, что эта спокойная неторопливая плавная беседа происходит не рядом со срубом, в котором даже нет пола, и где люди слепнут и травятся от дыма и желудочных болезней, а в давно забытом и потерянном раю.
Перед сном бурлаки вручили Чарли и Чухлинке заработанные ими двадцать копеек, по десять копеек на майса - так обычно оплачивается здесь труд подростков, Как упорно не отказывались ребята от вознаграждения - всё было тщетно и оно всё равно возвращалось в их руки. Тогда, ложась спать, они просто оставили свои монеты на земле, рядом со собой. Тела их так ломило от усталости, что холод и сырость, в иной ситуации доставившие бы им много беспокойства, совершенно не тревожили путников.
8. Страшные истории.
Севернее Муезерского уже невозможно было спать в однослойной палатке, но, к счастью, встречавшиеся майсам люди и водители почти всегда предлагали им ночлег. Так сделал Геодезист, подобравший их возле деревни Вок-наволок и ехавший в Войницу — еще более глухую деревню в соседнем районе. Как часто бывает в России — между населенными пунктами внутри одного района дороги еще ничего. Но если два соседних поселка располагаются на разных административных территориях, то можно быть уверенным - путь между ними изрезан оврагами, рытвинами и ямами. Так было и в этот раз, впрочем, водитель этот, утверждая что по своей работе бывает и не в таких местах, уверенно направлял свою старую Ладу на очередное препятствие в виде грязевой дюны. В Войнице он ночевал у своего старого однополчанина, проживавшего в настоящем Карельском доме, выстроенном из сухостойной древесины, и потому потрясающе теплом, хотя за всё время пребывания майсов в нём хозяин ни разу не затопил печку. После нескольких выпитых рюмок спиртного выяснилось, что оба — и геодезист и его сослуживец, горячие сторонники Теории Заговора или, по терминологии Рабадзы, Тайной Истории. Эта область знания утверждает, что всё в мире было не так, как гласят официальные летописи, а правду от нас скрывают, чтобы держать нас в страхе, невежестве и нищете.
Этой ночью майсы узнали и о том, что арки здания Генерального Штаба в Петербурге построены такими высокими специально для великанов, которые как будто бы жили в России в 18 веке, и про то, что Наполеон, придя в Россию, убил здесь полтора миллиарда человек, впрочем, Россия быстро восстановилась благодаря выжившим пяти миллиардам населения... Узнали о том, что Чапаев и Оливер Кромведь — это одно и то же лицо, а Ангела Меркель — это внучка Сталина. Что в шестнадцатом веке мир пережил ядерную войну, а по великому шёлковому пути возили товары не из Китая в Рим, а наоборот. Что еще тридцать тысяч лет назад русские летали в космос и составляли каменные карты, а древние гипербореи построили на Кольском полуострове пирамиды, наподобие египетских, которые сейчас покоятся под толстым слоем почвы в ожидании своих первооткрывателей.
В разгар этого пьяного интеллектуального шабаша в дом постучались. На часах было пол четвертого ночи. Хозяин от мыслей, кого это могло принести в одиноко стоящую избу в богом забытой деревне окруженной непролазным бездорожьем в столь поздний час, мгновенно протрезвел. Побеспокоившими же конспирологов в их уютных размышлениях были пограничники, приехавшие аж из далекой Калевалы по звонку односельчан, заметивших подозрительных личностей, которым дал приют их сосед, которого они, из-за его странностей, всегда подозревали в чём-то нехорошем... После продолжительного допроса стражи государственных рубежей тоже позволили себе расслабиться и выпили рюмку-другую, полагая что аварии на здешних дорогах, где и днём редко увидишь машину движущуюся в во встречном направлении, не случится. Когда все кроме майсов к конец разгорячились, хозяин — любитель выведывать сокровенные тайны бытия, задал пограничникам казалось-бы неудобный вопрос:
- А правда ли что говорят - девять из десяти террористических актов, совершают сами спецслужбы?
Люди в погонах не растерялись и моментально парировали:
- Конечно! Но только не в России! В России все теракты совершают махмуды и бармалеи, поимкой которых мы как раз здесь и занимаемся!
- Тогда за спецслужбы! - предложил геодезист.
- За спецслужбы! - согласились все те, кто за этим столом утоляли жажду спиртным, и от души звякнули рюмками. Майсы же от усталости постепенно сползли со стульев на ковер, где заботливые блюстители общественной безопасности накрыли их своими бушлатами.
Следующим поселком на пути майсов была Кестеньга, которая, возможно, послужила для создателей эпоса Калевала прообразом мрачной Похьялы. Куда ещё из солнечной Карьялы могли ходить на войну с нечистой силой Вяйнемёйнен и Ильмаринен? Вероятно, Кестеньга могла быть и жилищем бабы яги с костяной ногой. Так переплелись образы из прочитанных книг в сознании у майсов, когда они увидели этот невесёлый, но самый романтичный посёлок в северной Карелии.
Самое заметное строение Кестеньги - это давно покинутая детьми и учителями огромная школа, рядом с которой стоит вросший в землю старый школьный автобус и ржавеет шлагбаум, преграждающий путь в школьный двор - до того просторный, что на нём можно отрабатывать военные манёвры. Ныне же учатся здесь как в средние века — один учитель по всем предметам на класс, в котором собираются дети всех возрастов. Поместиться это учреждение может в одной лишь деревянной пристройке. Внушительная же по размерам предшественница, в которой не осталось ни окон ни дверей, служит лишь памятником той прекрасной эпохе, когда в этих местах кипела жизнь, а люди в России осваивали все новые рубежи и шли к новым горизонтам, окрыленные мечтой превратить даже тундру в цветущий сад. Не напоминала о былом процветании и окружающая обстановка — рядом с бывшим храмом знаний ютились полузаброшенные каменные бараки, а спустившись к озеру, можно было увидеть здание лодочной станции, также бесхозное и полусгнившее. И все это под тяжёлыми беспросветными тучами унылого севера, посреди заболоченной равнины северной Карелии.
Лишь железная дорога даёт заработок тем немногим, кто связал свою судьбу с этим местом. Именно железнодорожники, владеющие ещё и небольшим магазином, в который Чарли и Чухлинка зашли за кефиром и банкой шпрот, пригласили их к себе переночевать.
Под стать духу посёлка оказались и истории, рассказанные гостям на ночь. Поведали им путейщики о том, что живет в Кестеньге настоящая ведьма и что предсказала она одному черному копателю, что тот сгорит в своей постели, а другому, что он покончит с собой. Так оно случилось. Первый заснул с сигаретой в руках, и после разбора пепелища выяснилось, что он отравился угарным газом даже не успев подняться с кровати. Второй раскопал истлевший скелет солдата немецкой армии, которая в этом месте пыталась перерезать Мурманскую железную дорогу. Раскопал и ужаснулся, увидев, что мозг захватчика совершенно не тронут временем и перекатывается в черепной коробке, как желе на гладкой тарелке. Пугающий образ стал приходить поисковику в страшных снах и тот, не выдержав навязчивых кошмаров, действительно, вскоре покончил с собой.
Еще одна местная женщина — вообще завела дружбу с покойниками. Произошло это так - когда возле её дома ремонтировали трубы, потревожили кости еще одного немца, который погиб здесь, пытаясь растянуть Германию до Уральских гор. Однако, пробыв без малого семьдесят лет в земле, он перестал брезговать славянской кровью и стал являться одинокой жительнице барака, возле которого велись работы. Дама эта не скрывала своей связи, порочащей её честь, от остальных жителей поселка и даже пыталась фотографировать Фрица, но тот смущенно прятался за занавеску, боясь что поселковые устроят ему ночь длинных ножей. Тень за шторами на снимке, тем не менее, была продемонстрирована всей Кестеньге. Женщина эта, не смотря на очевидную сомнительность своего романа, исправно посещала празднование Дня Победы, и однажды даже произнесла по случаю этого праздника торжественную речь.
Дополняли всё это истории о гигантской рыбе, проживающей на дне Топозера, однажды увидев которую, водолазы впредь отказывались работать в здешних водах, о зайцах, собирающихся по-ночам на полянах и сидящих кружком, о громких звуках, доносящихся из леса, будто какой-то великан бьет бревном о стволы деревьев.
- Тревожных снов! - ехидно ухмыляясь, пожелал Чухлинке Чарли, когда ребят, накормив, уложили спать.
- Дурак ты, и не лечишься! - умильно обиделась Чухля.
9. Колдовские деньги.
- Сейчас на чиновников жаловаться - то же, что на произвол дворян при Екатерине! - так говорил водитель-бизнесмен из посёлка Пяозерский, с которым Чарли и Чухлинка преодолели расстояние от Кестеньги до трассы Петербург-Мурманск. - Я вот пожаловался на нашего мэра, который перед выборами обещал построить хоккейную коробку и в итоге не построил. Так на меня такие беды после этого свалились! Четыре месяца покоя не знал.. На чиновников сейчас жаловаться - самое страшное преступление! Всю душу вытрясут, а уж денег, если и не имеешь, то всё равно, в долги залезешь так, что потом век не расплатишься. Но то, что со мной произошло — это еще ничего. Обычное дело. А в вот другом поселке - совсем уж история... Что называется - из ряда вон. Один предприниматель, который приезжает туда на лето, сам, на свои средства хотел построить для детей спортивный комплекс. Сделать, так сказать, доброе дело. И что вы думаете? С него потребовали денег — пять миллионов!
- За что?
- Так за то, чтобы сделать доброе дело...
- Как это?
- А так! Хочешь помочь - плати! Не хочешь платить - проваливай... А ведь в Библии сказано, что даже самая страшная власть не мешает делать добрые дела...
Говорил коммерсант о взрослой жизни и о деньгах ещё много, да только майсы всё больше кивали, мало что понимая. Так очутились они на федеральной трассе, а вскоре и за полярным кругом, где свои холмистые просторы открыла перед ними Мурманская область.
Бывают ли за полярным кругом деревни? Или там только города и посёлки? Майсы всмотрелись в карту и разглядели на ней названия, от которых больше всего веяло русским духом - Ковда и Варзуга. Это старые, покрытые туманами поморские поселения на Крайнем Севере. Ковда же находится всего в каких-то пяти километрах от основной дороги. Конечно, майсы не могли не воспользоваться такой возможностью и попросили высадить их на нужном повороте. Туманный влажный лес проводил их до места — лежащей за мостом, на другой стороне реки, Ковде — старинной стоянке поморов-рыбаков, которые, судя по идеально сохранившимся солидным бревенчатым избам, неплохо жили до того, как по их хребтам прошелся маховик современности. Но вот беда — дело клонилось к вечеру, и надо было думать о ночлеге, но все съестные запасы майсов иссякли, а магазина в деревне не оказалось, ведь заселена она была в лучшем случае на треть, да и то, в основном дачниками из Кандалакши. Ничего не поделаешь, Чарли стал стучаться в двери домов и просить продать им хлеба. Ржаную буханку им дали, но вот от денег наотрез отказались, но вовсе не из вежливости, как вы наверное подумали.
- Не нужны нам ваши колдовские деньги! - такую отповедь на свой счет услышали Чарли и Чухлинка, после чего перед их носом захлопнулась дверь.
- Ура! — обрадовался Чарли. - Нам теперь не нужно выдавать себя за цыган! Нас за них и так все принимают. Видимо, кочевой образ жизни оставляет неизгладимый отпечаток на лице... Только, для большего эффекта нам надо бы ещё украсть пару детей!
- Да, одного китайского, а другого негритянского!
- Почему непременно таких?
- Чтобы было точно понятно что краденые! - объяснила Чухлинка.
- Ах-да! Может быть в Мурманске можно обменять мешок рыбы на негритёнка?
- Ага, только бьюсь об заклад, что ты в жизни не поймал ни одной рыбешки!
- Вот ты и ошиблась! Однажды я забросил блесну и случайно зацепил проплывавшую плотвичку за бок!
- О-о, Чарли, с тобой хоть на край света! Теперь я точно знаю, что ты счастливчик и всегда, что бы ни произошло, добудешь нам поесть! Еда сама идёт к тебе в руки! - сказала Чухля и оба майса от души рассмеялись.
Ночевать майсов опять пригласили добросердечные люди, которым, впрочем, Чарли и Чухлинка совсем не показались похожими на цыган. Это были работники музея, в котором путникам и затопили печку и напоили чаем с печеньями. Как выяснилось, Кузнечный всегда мечтал переночевать в Музее, к тому же, в Париже такая возможность предоставилась только Чухлинке, и потому, с тех пор он ей немного завидовал. Ему казалось, что спать среди экспонатов - значит самому на какое-то время им стать. Он с радостью вошел в роль, а Чухлинка, подыграв ему, стала исполнять партию экскурсовода.
- Посмотрите. Вот типичный автостопщик наших дней. Физиономия такая наглая, будто он всерьёз считает, что все должны бесплатно его подвозить и подкармливать. Нечёсанные патлы недвусмысленно указывают на то, что их обладатель пол года не был в парикмахерской. Но при этом очаровательная улыбка, будто он брал уроки обаяния у Адриано Челентано.
-Ха-ха-ха, - рассмеялся Чарли, не в силах более стоять по стойке смирно между чучелами Домового и Кикиморы. - Всё! Ты выиграла! Признаю поражение!
А потом была деревня Умба и город Кандалакша, где странники в очередной раз увидели зиму посреди лета. Нет, снег не лежал на улицах этого приморского города, но жители его поголовно ходили в шерстяных пальто и меховых шапках. Впрочем, приморским он был, как и Петербург лишь условно, потому как от побережья Студёного моря этот русский форпост на Кольском полуострове, был отделён мрачными чёрными дымящимися заводами.. Город без солнца - окрестили Кандалакшу майсы. Но именно здесь они обжили самый северный чердак в своих путешествиях. Правда Чухлинка впервые закапризничала всерьез, уловив на этой чистой и просторной крыше с прекрасным видом какие-то неприятные запахи. Она наотрез отказалась спать просто на дощатом полу и потому, под покатой кровлей дома они расставили еще и свою маленькую кочующую, побывавшую на побережьях двух океанов, хибарку.
Легли спать майсы рано, ведь ночь от дня здесь ничем не отличается, и потому, её не имеет смысла дожидаться. Напротив, даже чаще после пасмурных дней, таких, каким был прошедший, тучи здесь рассеиваются, и небосвод озаряет солнце.
Правда, майсы не узнали бы о такой особенности здешнего климата, если бы Чарли во сне не заехал пяткой по носу Чухле, ведь спали они с недавних пор головами в разные стороны, опять таки из-за капризов Чухлинки, которая считала, что так сопение Кузнечного будет меньше ей досаждать.
От удара девочка проснулась и увидела яркий свет, струившийся через в чердачное окошко.
- Чарли, - закричала она, - просыпайся! Утро! День! Мы проспали!
Косые лучи северного светила, этой «близкой звезды», которые так взволновали Чухлинку, совсем не давали тепла, но зато благодаря ним мир вокруг обретал краски, а воздух делался прозрачным.
- Вставай, увалень! Ты говорил Город без солнца, город без солнца! Вот, полюбуйся! - не унималась юная странница.
Чарли, продрав глаза, тоже был впечатлён и долго любовался этим видением, пока его вновь не стало клонить ко сну. Тогда он посмотрел на часы и с удивлением обнаружил, что они показывали пол первого ночи.
- Это не утро, Чухля! Давай спать..
Долго не удавалось Кузнечному успокоить свою взволнованную спутницу, но, в конечном счёте, здравый смысл всё-же восторжествовал и оба майса умиротворенно засопели, и еще неизвестно, кто из них делал это громче.
10. Бодяги в большом городе.
Это было очень холодно лето на Кольском полуострове. Можно сказать, что это время года на сей раз вообще не задалось на севере. Стоило преодолеть сто километров в сторону заветной цели, как вдоль дороги, в канавах и низинах, уже можно было увидеть снег, а озера и лампины по сторонам стояли покрытые льдом. Майсы уныло топали по асфальту, а противный мокрый снег налипал на бровях и тут же превращался в воду, стекавшую по лицу и шее за ворот. В довесок, навстречу им дул северный ветер. «Северный ветер!» Как легко мы произносим эти слова там, на юге, который не кажется нам югом! Там эти слова означают свежесть и прохладу, которой на нас веет из густых и девственных лесов поморья. А бывает ли вообще здесь, на севере, южный ветер?
- Конечно нет, думала Чухлинка. - Конечно не бывает! Раз мы на севере, то и ветер здесь всегда северный, препротивный, откуда бы он ни дул!
Вот показались трубы, выжженная земля и снег ржавого цвета вокруг промышленного Мончегорска. Но зато участки, отогретые подземными теплотрассами, зеленели травой. Тут майсы и увидели, что грибы здесь, на Коле, выше деревьев. Последние стелились по земле, будто на них наступил тяжеленный великан. Грибы же стояли как ни в чём не бывало - торчком.
- Неужели, сделав два шага в сторону Кейптауна, я окажусь в тёплом месте? - стал вслух рассуждать Чарли, заметив, что все «раздавленные» растения макушками и кончиками веток устремлены к югу.
- А давай посмотрим, - предложила Чухлинка. - Я буду стоять здесь, а ты двумя шагами севернее меня. Кто быстрее замерзнет?
- Это глупо! Если мы будем стоять на месте, то околеем оба, и ты точно раньше, потому что ты девочка. - отвергнул предложение своей спутницы Кузнечный и, не дожидаясь возражений, двинулся в путь, нарочито громко рассуждая, что если принять во внимание слова Дуба из Филёвского парка в Москве, то можно заключить, что к югу деревья тянутся потому, что ещё помнят те славные времена, когда они могли разгуливать по планете сколько им вздумается и никакие государственные границы, чиновники и прочие нахлебники были им не указ. Впрочем, и здесь Кузнечный ошибался и чувствовал это, потому и был столь безаппеляционен, ведь, как известно, деревья тянутся не к теплу, а к свету, которого зимой с южной стороны значительно больше. Впрочем, разговор этот быстро забылся, потому что другие вещи обратили на себя всё внимание путешественников.
После изрытых канавами грунтовок Карелии, плоские дороги мурманской области с непривычки показались им диковинными, и не смотря на то, что расстояния между населенными пунктами в уже напрочь лишенной деревень местности севернее Кандалакши были огромными, майсы на первой же машине мигом домчались до Мурманска, не успев толком насладиться местной природой.
Оказалось, что сидевший за рулём какое-то время жил в Америке, и потому майсы, которых в этот день особенно впечатлила неожиданно обретённая, впрочем, уже не в первый раз, зима среди лета, стали спрашивать его о том, бывает ли что-то похожее Соединённых Штатах. Из диалога этого получилось что-то вроде игры игры, плоды которой были скурпулёзно записаны Кузнечным в его блокноте:
- А бывает ли снег в Кентукки?
- В Кентукки его засыпает под брюки!
-А бывает он в Алабаме?
- Там он идёт всегда, когда выходишь гулять в пижаме!
- Что скажете про Миссури?
- О, в Миссури бывают даже снежные бури!
- Ну а в штате Висконсин?
- Нет, в Висконсине царит Вечная Осень..
Таким получился разговор о погоде с водителем. Но, кроме своих поэтических талантов, он успел удивить майсов и еще одним обстоятельством своей жизни. Дело было в том, что тормоза на его машине срабатывали только на скорости свыше ста километров в час, и поэтому, въехав в город, вместо того чтобы сбавить скорость он, напротив, полностью выжал педаль газа, чтобы уже наверняка остановиться на зелёный сигнал ближайшего светофора, где Чарли и Чухлинка, до смерти напуганные, и поспешили выйти, сославшись на свое желание как можно скорее начать знакомиться с красотами города.
Впрочем, Мурманск стал первым и единственным местом на земле, которое действительно не понравилось юным странникам. В сущности, не был так страшен Муезерский, в дурацкости которого была определенная романтика. К тому же, как никак он был затерян в тайге, оторван от цивилизации сотнями километров бездорожья, что само по себе делает привлекательным любой небольшой городок. Мрачность же Кестеньги, возможно показавшаяся читателям чем-то ужасающим, вообще восхищала Чарли и Чухлинку. Чем же не угодил им этот самый северный российский портовый город? Разочаровало их то, что ехали они к Северному ледовитому океану, но вместо него увидели лишь узкий залив. Те же поселки, которые находятся у самого моря, оказались ужасно секретными, и ни один простой смертный, если он не военный или чиновник, никогда не сможет в них побывать.
Не добавляло привлекательности Мурманску в глазах майсов и то, что из-за влажности и холода дома здесь стоят почерневшие. Вот если бы солнце озаряло их своими лучами... но нет. Не смотря на теплое время года, из тяжелых серых туч непрерывно что-то сыпалось. Черные дома стояли посреди грязи, которую месили сапогами прохожие.
Может что-то зловещее и потому прекрасное есть в этом городе, подобно тому, как прекрасны в своей мрачности дворцы графа Дракулы или Елизаветы Батори? Или может есть в нём что-то абсурдное и анекдотичное, как в вымышленном Глупове Салтыкова-Щедрина? Нет, и здесь не удалось оправдать его существование молодым странникам. Надо сказать, что смотрелся бы Мурманск как Майами, и печатали бы его панорамы на открытках, если бы стоял он на берегу Карибского моря. В блочных домах помещались бы дорогие гостиницы, и называли бы их не «панельками», а «билдингами», а рядом с ними росли бы пальмы и разгуливали бы загорелые юноши и девушки. И ничто бы не казалось глазу неестественным в этой картине. Но здесь о близости моря напоминали только гигантские бакланы, находившие на помойках что-то съедобное и с торжествующим гаканьем прыгавшие на крыши автомобилей, где и съедали свою добычу. А ещё майсов позабавило то, что в Мурманске памятник Ленину заботливо укутан скульптором в чугунные пальто и шапку-ушанку, будто статуя тоже может простудиться...
- Где же здесь океан? - с таким вопросом обратились Чарли и Чухлинка к прохожим и получили такой ответ: «В ста километрах к северо-востоку от города есть посёлок у самого моря. Называется он Териберка. Но туда никак не добраться, никакой транспорт туда не ходит».
Майсам, возможно, стоило задержаться здесь, присмотреться к окружающему пейзажу, переночевать и, быть может, тогда они нашли бы много хорошего в этом мегаполисе за полярным кругом, ведь и Париж понравился им лишь на пятый день..
Но нет. Здесь никто не предлагал ребятам ночлег, как в Карелии. Мало ли в больших городах бродяг с рюкзаками? Не было здесь и уютных тёплых деревянных чердаков, как в Костомукше. Поэтому было решено поступить так - сегодня же отправиться в Териберку. Да и есть ли здесь разница между сегодня и завтра? Даже если мы окажемся там уже завтра, мы этого не заметим, если не будем смотреть на часы!
Мурманск прощался с майсами, исторгнув из своих потаённых глубин красочный образ сумасшедшего, стоявшего на перекрестке. В его руках была картонная табличка, на которой с ошибками было нацарапано: «НАДА ШАПКУ И ВАРИШКИ». Он улыбался от всей широты своей души и странники просто не могли пройти мимо, не подав ему монетку на тёплые вещи.
Уже по приезде в город Новое Море Чухлинке приснился сон о Мурманске. Ей грезилось будто все высотные дома в нём расположены в форме небольших окружностей, образующих дворы. Но стоят они не на фундаменте, а на рельсах, для того, чтобы в солнечные дни небольшие старые трамвайчики, несоизмеримые с громадами новостроек, ежечасно перевозили их по железнодорожным путям так, чтобы те окна, которые выходят на солнечную сторону оказывались в тени, а те, что не были одарены светом, напротив, озарялись его вожделенными лучами. Таким образом, по задумке авторов этого фантастического проекта, никто не оказывался обделённым. Ни тот, кто выходит на работу с утра, ни тот, кто киснет под лампочками в учреждениях в вечернюю смену. Всем людям доставалось по кусочку сияния этого животворного небесного тела.
11. Планета старых вещей.
Пустынная дорога взбиралась на покрытые прошлогодней травой сопки и спускалась в заснеженные и заледеневшие долины. Майсами понемногу овладевала тревога - найдут ли они в конце пути уютный и теплый приют?
В Териберку ехали только внедорожники, что говорило о том, что место это глухое, а значит народ там, наверняка, отзывчивый. Но, с другой стороны, не избалован ли он разного рода туристами и искателями экзотических мест? Не вызывают ли приезжие у местных жителей скорее отвращение ?
Действительность же была такова — насколько громадный бетонный Мурманск был построен не по месту, настолько же Териберка вписывалась в ландшафт, украшала здешний пейзаж. Покосившиеся деревянные лачуги, безлюдные улицы, обрывки колючей проволоки, остовы деревянных кораблей, лежавших на берегу и такие же полупрозрачные из-за своей ветхости скелеты пирсов, к которым когда-то эти суда причаливали. Были здесь и бушующие волны океана и взъерошенные облака и ледяной ветер, спутывающий волосы и выдающиеся далеко в море мысы, и чёрные скалы, над которыми парят чайки и потоки воды, ниспадающие в горные расщелины.
Словом, если бы повисли в воздухе слова «край мира» и воображение всех художников прошлого поочередно внимало бы им, то даже самые изощренные фантазии мастеров живописи не могли бы сравниться с тем, что предстало перед майсами в Териберке. Мысли о ночлеге отпали сами собой, сменившись догадками и воспоминаниями, ведь пейзажи этого места воскрешали в сознании давно забытые образы сказок, когда-то слышанных в детстве.
Никто не знает, как устроено наше сознание и почему человек никогда не бывавший в древней Персии или, например, Иудее, лишь прочтя сухой текст исторического справочника, во всех красках представляет себе ландшафт, природу, людей и даже постройки давно ушедшей эпохи, от которой не осталось и следа. Так и сейчас Чарли и Чухлинка чувствовали, что уже были здесь, но в своем воображении, когда давно-давно читали какой-то текст. Но какой? Первым вспомнил Кузнечный. Всё вокруг напоминало ему сказку о Лукоморье, и хотя обычно художники-иллюстраторы рисовали его пышными и густыми красками юга, Чарли в своих фантазиях видел его на Севере.
Вспомнил он и детали, не упомянутые Пушкиным, а именно то, что дуб, описанный им, в старину именовался Мировым деревом, по ветвям которого, как считалось, можно попасть в другие миры, и будто бы именно поэтому у древних славян с малолетства дети учились лазить по деревьям, на случай, если они окажутся на краю света...
Майсы спросили у местных жителей - не здесь ли находится Лукоморье?
- Да, - ответили они, - за мысом есть большой залив, и вода там всегда замерзшая, даже летом. На лодке туда не доплыть - лёд СЛИШКОМ КРЕПКИЙ, так что даже ледокол его не возьмёт. Пешком туда не дойти, потому что лёд СЛИШКОМ ТОНКИЙ. На вертолёте туда не приземлиться, потому что остров ОЧЕНЬ МАЛЕНЬКИЙ. На парашюте туда не спуститься, потому что он ЗАПУТАЕТСЯ В ВЕТВЯХ МИРОВОГО ДЕРЕВА. Да и к тому же, кому всё это нужно? Никто сейчас не верит в другие миры...
- Так значит, оно правда существует? - воспряли духом ребята.
- Что? Дерево? Дерево есть! А что с него толку! Если отчаянные - попробуйте дойти! - сказал абориген и, презрительно хмыкнув, добавил, - туристы!
- Мы не туристы! - строго поправили его майсы.
- А кто же вы? - округлил глаза поселянин.
- Настоящие путешественники!
- А-а, ну тогда ладно, извините! - сказал насельник и по-доброму улыбнулся.
- Чухля, я всегда мечтал провалиться под лёд! - сказал Чарли, когда странники перевалили за сопку и увидели скованный холодом залив. - Наверное когда проваливаешься, испытываешь такие же ощущения, как Алиса, когда падала в кроличью нору, только ещё более захватывающие! Идешь ты идешь и вдруг — хрясь! И под тобой больше нет твердой поверхности!
- Наверное в этом что-то есть, - не без доли иронии ответила девочка.
- Я знал, что ты всегда поймешь все мои странности! - подыграл Чарли своей спутнице, хотя, конечно, звучавший в её голосе сарказм не ускользнул от его внимания. - Только давай, - продолжал он говорить с тем же воодушевлением, чтобы у Чухли и мысли не было увиливать от столь опасного предприятия, - давай, раз ты легче, а я с рюкзаком, ты возьмёшь эту палку и пойдешь с ней в нескольких шагах позади меня, чтобы если я провалюсь, ты протянула её мне?
- Хорошо, сказала Чухлинка. - Только зачем тебе рюкзак в других мирах? Там ведь, должно быть, и своего барахла навалом, а наше там бесполезно, на то они и другие миры! А с рюкзаком ты наверняка искупаешься, да еще и намочишь плёнку!
- А на что я буду в других мирах фотографировать? - заспорил было юноша.
- А ты уверен, в этих мирах есть солнце? - достойно возразила девочка.
- Ах да! Ну ладно, убедила! Давай оставим наши пожитки здесь, - сказал Кузнечный и спрятал вещмешок под выброшенный на берег ящик из-под чилийских оливок.
Майсы осторожно вступили на тонкий прозрачный лед, сквозь который было видно, как гонялись друг за другом зубатки и окуни, как колыхались под водой тысячелетние заросли водорослей, подобные амазонским лесам, и как, зарывшись в них, дышали более робкие представители морского царства. Вы, наверное, подумали, что провалился только Чарли, потому что он тяжелее и вреднее? Вот и нет. В ледяном омуте по два раза оказались оба юных искателя приключений и все четыре раза им пришлось использовать найденную на берегу палку, чтобы выбраться из этого смертоносного плена. Так, ужасно промокшие и замерзшие, попали они в Лукоморье - маленький каменистый островок в Северном Ледовитом Океане, большую часть которого занимает Огромный Размашистый Старый Дуб, к которому, как вам конечно известно, золотой цепью прикован учёный кот.
Вот что, среди прочего, написал о нём в своем дневнике Кузнечный:
К тому же, конечно,
Как всем вам известно,
Коты бывают глупы.
Но в данном случае кот
Умён был, как Геродот.
Он знал по-французски, по-польски,
на хинди, как будет «Привет»,
Однако, с людьми не общался,
Он триста четырнадцать лет.
И в этой связи, он всё позабыл,
И вместо приветствий прощался,
Но в силу того, что животным он был,
Ему было до фонаря(зачёркнуто) декабря,
Как сильно он ошибался.
- До свидания! - сказал кот.
- Здравствуйте, - немного смутившись от неожиданного негостеприимства ответили майсы. Учёный кот посмотрел на них надменно.
- До СВИДАНИЯ! - подобострастно повторил он.
- Да... Но мы только что пришли и хотели бы попасть в другие миры, и поэтому вовсе не желаем прощаться... - преодолевая робость, сказал Чарли, у которого зуб на зуб не попадал от холода.
Кот закатил глаза к небу и, делая вид что не замечает собеседников, стал причитать, как бы жалуясь небесам на судьбу:
- Вот до чего докатилось человечество! Хотят всё и сразу, а как следует попрощаться не умеют!
- Как же нам с вами прощаться, если мы только встретились? - возмутились майсы.
- А вас, в ваших краях не учили правилам приличия?
- Нет... о... то есть учили, но...
- Ну так, видимо, не доучили! - тоном инквизитора выговорил усатый. - Значит придётся мне оторваться от СВОИХ ДЕЛ и дать вам представление о правилах хорошего тона! Итак... При встрече приличные люди и звери прощаются...
- Да? А у нас... А у нас...
- Ну, что у вас? - негодовал хранитель Мирового Дерева.
Тут майсы стали кое-что соображать. Они поняли, что кот всё перепутал. Впрочем, это показалось им очень забавным и они решили сделать прощание при встрече фирменным знаком майсов. И конечно же подыграли стражу Дуба.
- Простите, многоуважаемый кот, мы не хотели вас обидеть. Просто мы всё перепутали. До свидания! - дружно сказали ребята.
- Ну наконец-то! - снисходительно ответил усач. - До свидания!
- Скажите, а правду про вас пишут, что вы учёный? - сменила тему Чухлинка.
- Ну уж Гегеля от Гоголя отличу! Да и Бебеля от Бабеля тоже... Вы, надеюсь, не издеваться сюда пришли?
- Нет, ни в коем случае, - заверила его девочка. - А вот скажите, а вы из-за того, что так много знаете, не разучились ли мяукать? Ну, вдруг, под давлением всех тех фактов, что уместились в вашей голове, из неё что-то вылетело?
- Хм... - смутился кот. - Может статься и разучился... Но от этого я вовсе не страдаю!
- Что же, неужели вам совсем-совсем не хочется иногда по-мяукать... ну, например, на Млечный путь, или на Туманность Андромеды?
- Ну хорошо, - с неудовольствием признал кот, - иногда хочется...
- Вот и хорошо, тогда давайте так - я вас снова научу мяукать, а вы нам подскажете, по какой ветке нужно лезть, чтобы попасть ИМЕННО В ТОТ МИР, КОТОРЫЙ НАС ИНТЕРЕСУЕТ.
Кот протянул лапу и сказал:
- Пусть будет так.
И Чухлинка встала на колени и, выгибая спину и старательно вытягивая шею, стала стала по-кошачьи мяукать, обозначая звуки выразительными движениями губ. Не прошло и получаса, как кот уже вовсю мяукал что-то из собрания сочинений Канта.
- Вот так хорошо, - по-учительски похвалила девочка своего воспитанника, - удивительно, как хорошо вы знаете Канта!
- Спасибо! - довольный собой промурчал кот. - Так в какой же мир вы хотите попасть?
Майсы пошептались друг с другом и, наконец, озвучили свое решение:
- В такой мир, где есть много старых вещей... но из нашего мира. Хорошо бы эта была целая планета, заваленная старьем! Планета старых вещей!
- Хотите покопаться в барахле? Понимаю, понимаю... Есть все миры, которые вы только можете себе вообразить, и даже больше.. Но что до мира предметов вышедших из употребления, если я вас правильно понимаю... то их целых два. Один - это как вы и подумали, целая планета и если вам угодно, вы можете сейчас же на нее попасть.
- А другой?
- А другой - это барахолка возле станции Удельная, в Санкт-Петербурге...
- И что, туда тоже можно? - возрадовались майсы, предвкушая легкую дорогу домой, в город Новое Море.
- Почему нельзя? Здесь осуществимо всё, что мыслимо, как говорил старина Мао...
- А можно попасть и туда и туда? - с робкой надеждой спросил Чарли.
- Не вижу для этого никаких препятствий..
- Вот и славно! Но сначала на планету! - уточнил Кузнечный, после чего кот, без лишних слов, указал майсам на нужную ветку.
Карабкаться по ветвям Мирового Дерева оказалось так просто, будто дело происходило в невесомости. Правда, вначале ребятам, чтобы подняться по ступенькам, прибитым к стволу, понадобились небольшие усилия. Но когда они оказались на уровне кроны, появилась такая легкость, что в ступеньках не было уже никакой необходимости. По нужной ветке они доползли до облаков, где перестали понимать, движутся они вниз или вверх, однако продолжали держаться намеченного курса. Наконец, дымка рассеялась, и странники увидели поверхность, похожую на лунную, на которой в беспорядке стояли старые шкафы.
Что было внутри? Старые детские книжки с картинками на всех языках мира, куклы всех исторических эпох, часы, пистолеты, посуда, виниловые пластинки с музыкой, костюмы и парики всех веков и со всех континентов... Словом, в них было всё, чем когда-либо пользовался человек. Чтобы описать лишь малую часть того, что можно было увидеть на этой небесной сфере, не хватит всей бумаги на земле, ведь каждый шкаф был настолько огромен, что на его полках мог уместиться и старинный автомобиль, и кирпичный дом, и даже выдолбленная в скале статуя Будды.. Отворив дверцу и заглянув внутрь, можно было открыть еще один новый огромный мир, причудливым образом помещавшийся в небольшом, обитом деревом пространстве высотой не многим выше майса... Но что понравилось Чарли и Чухлинке больше всего, так это Эрмитажи - небольшие дворцы, где помещались удобный диван и проигрыватель грампластинок со всем необходимым для их прослушивания.
В этих креслах сидеть было так удобно, будто вы расположились на мягких, обнимающих ваше тело облаках, а помещения были такой формы, что звук был даже лучше, чем на живом акустическом концерте. Но самое удивительное заключалось в том, что на дверях эрмитажей, с внешней стороны, висела табличка «Не Беспокоить», будто на совершенно безлюдной планете кто-то мог бы потревожить любителей понаслаждаться прекрасным в тишине... Но и это было не единственной гарантией безмятежности. Помещение, в котором стояла аудиоаппаратура, находилось за пятью тяжелыми дубовыми дверями, закрывавшимися на засов. Таким образом, даже если кто-то, вопреки настойчивой рекомендации, всё же постучится в первую преграду, то за последней стук этот точно не будет слышен.. Словом, окажись вы там, вам не пришлось бы беспокоиться о том, что кто-то неожиданно ворвется в комнату в тот момент, когда будет звучать ваша любимая композиция.
Майсы набрали пару десятков пластинок, в основном с музыкой древних шумеров, ассирийцев, вавилонян, хеттов, кумранитов, филистимлян, амореев, в общем, действительно редкие записи, которые не разыщешь на музыкальных толкучках обеих столиц. Но запираться ребята не стали. Чухлинка вообще сказала, что не любит закрытые двереи. Чарли же посетовал, что в духоте не способен воспринимать прекрасное. К слову, на планете этой было светло без солнца и без лампочек даже в помещении, как во сне, когда заходя в тёмную комнату, не чувствуешь никакого дискомфорта... Майсы поймали себя на этой мысли и, основательно покопавшись в памяти, пришли к выводу, что ни тот, ни другой никогда не видел темноты во сне. Получается, что тот Волшебник с Площади Ильича был прав? Выходит, что каждую ночь мы попадаем в мир после Смерти?
Странникам не хотелось ни есть, ни пить, ни спать и неизвестно, сколько дней, месяцев, а может столетий провели они на этой планете, но только когда они обошли её кругом и наткнулись на вещи, которые уже видели, им захотелось домой. Они подняли глаза от шкафов к тому месту, где, будь они на Земле, находились бы небеса, и увидели кончики ветвей Мирового Дерева, схватившись за которые они вновь с легкостью добрались сначала до облаков, а потом, по дощечкам прибитым к стволу, спустились на нашу прекрасную планету, в Лукоморье, к Коту, рядом с которым уже лежал рюкзак Чарли.
- Думаете я не догадался, что вы хотите поскорее попасть домой? Как бы ни так! Я обо всём подумал, и чтобы вы не мокли, сбегал за вашими вещами, пока вы разгуливали по другим мирам!
- А как же цепь? - раскрыли рты от удивления странники.
- Цепь... это что-то вроде добровольного затворничества... Ведь только скованный физически может обрести полную свободу... Теряя всё, мы находим ещё больше...
- Да... Мы это слышали, - вспомнили майсы разговор с одним из водитей на Дальнем Востоке.
- Ну вот и я — самый несвободный в мире, мыслями свободнее всех!
- Что же, вы перенесли сюда рюкзак мысленно?
- Конечно нет! Просто у меня есть ключ от замка, которым я прикован к Дубу! Вот он, под тем камнем! Я нарочно сам приковал себя здесь, чтобы Мир с его суматохой не мешал мне думать, а излишняя свобода не мешала фантазировать! Собственно, мне-то самому и не нужны другие миры... Мне достаточно путешествий в самого себя, от которого, надо признать, вы меня сильно отвлекли.. Поэтому полезайте-ка вот по этой ветке, и попадёте прямиком в город Новое море. Так вам не придётся ещё и тратиться на билет от Удельной! Мяу!
Майсы ужасно обрадовались, стали обнимать кота, а Чарли достал из рюкзака ириску и подарил её четвероногому мудрецу-затворнику.
- Спасибо, - ответил он. - Глюкоза - пища для ума!
- Не забывайте хотя бы раз в день мяукать, тогда вы точно не разучитесь! - напутствовала кота Чухлинка уже со ступенек Мирового дерева, когда оба майса махали ему руками.
- Мяу! Спасибо! - мяукал он и тоже поводил лапой по воздуху.
12. Башня Забвения.
И увидел я новое небо и новую землю, ибо
прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет.
Евангелие.
И увидели майсы город Новое Море. Увидели они его с ветки дерева, рядом с колесом обозрения в парке. И спустились по ней на аллею, ведущую к теперь уже казавшемуся им южному и тёплому морю.
Оказавшись дома они, кроме всего прочего, узнали и о плохих новостях. Рабадза, вводивший совсем недавно налог на хорошее настроение, окончательно сбрендил и возомнил себя диктатором. Он, очевидно из своей глубинной, но до поры до времени тщательно скрываемой ненависти к детям, запретил жителям города Новое Море гулять по крышам. Ну кого мог касаться этот закон, как не детей, юношей и подростков? Конечно, сразу появились энтузиасты, которые собравшись на городской площади стали организовывать митинг протеста, а чтобы демонстрация эта выглядела по возможности более дерзкой – в следующий раз собраться было решено на крыше одного из высотных домов. Встреча была назначена на двенадцать часов следующего дня, но еще накануне вечером к ребятам заявились ребята в чёрной форме, похожей на полицейскую, но ни Чарли ни Чухлинка не были уверены в том, что это полицейские, потому что представляться они вовсе не собирались. Они вели себя нагло, прошли в комнату, не снимая обуви и без приглашения сели на незаправленную, по обыкновению майсов, постель.
- Мы не знали, что сегодня маскарад! - пошутил Чарли, намекая на странную похожесть этих двоих на стражей порядка. - Что вам нужно?
- Нам угодно довести до вашего сведения, - развязно, с чувством хозяев положения сказали они, - что если вы собираетесь появиться завтра на митинге, то вас, как уже однажды замеченных в антиобщественных мероприятиях, будут судить по всей строгости и в самом худшем для вас случае вам может грозить даже тюрьма.
- Хм...
- Вот, распишитесь, пожалуйста здесь...
- Где? - спросил Чарли.
- Вот в этом документе.
- А почему бы вам самим в нём не расписаться? - уже дерзко ответил Кузнечный.
- Ладно, хорошо, тогда если не хотите расписываться, просто будьте хорошими мальчиками и девочками, и пообещайте дядям, что завтра в двенадцать часов пополудни вы БУДЕТЕ ДОМА смотроеть ТЕЛЕВИЗОР.
- Мы бы с радостью, с хитрой ухмылкой сказала Чухлинка, но мы не пророки и, к тому же, ПЛОХО СЕБЯ ЗНАЕМ. Поэтому мы НИЧЕГО НЕ МОЖЕМ ОБЕЩАТЬ. И вообще, почему бы вам не исчезнуть, так же неожиданно, как вы появились!!! - почти переходя на крик выпалила девочка.
- Таааак. Значит молодые люди изволили дерзить. Ну ладно, посмотрим, как бы это не вышло вам боком, - сказали таинственные незнакомцы и жестом показали, что провожать их не надо. Они открыли окно и спустились вниз по уже приставленной, вероятно им самими, лестнице.
- Проклятые фигляры, позёры! Им непременно нужно произвести впечатление крутых ребят, будто они какие-то супермены! Ничего у них не получится! Мы будем завтра на крыше, и точка! - воскликнула возмущенная всем произошедшим Чухлинка. - А всё этот Рабадза, диктатор несчастный, развёл нахлебников! Им бы фотографироваться для женских журналов, а не пугать детишек!
- Хм-да, - только и хмыкнул Чарли, не ожидавший от своего товарища такого задора и страсти к обличительству.
На следующий день майсы вместе со всеми были на одной из городских крыш. Тут были все знакомые Чарли и Чухлинки. Аня Сова держала транспорант с лозунгом - «Мы народ — а ты сумасброд», историк Зефир Кефирович держал табличку со словами - «У Рабадзы прохудилась крыша и он нам завидует!», Сердилей Валерианович был с плакатом - «Рабадзу - в Арктику или в другую галактику!», а Петр Абажуров просто кричал - “Людям свободу — диктаторов в воду!”. Даже Аркадия Львовна Скоропостижная пожаловала на демонстрацию. У неё в руках был транспарант - «Радио — тем кто слышит, крыши — для тех, кто дышит». Майсы ужасно расстроились что не приготовили никаких растяжек, но вскоре ситуация стала накаляться и требовала раздумий уже другого толка. На чердак стали ломиться люди Рабадзы. На этот раз, через чердачную дверь они кричали слова: «Полиция, откройте!» Конечно, никто и не думал следовать их указаниям. Все стали размышлять — как быть? Кто-то предложил спуститься по пожарной лестнице, но эта идея тут же была отвергнута, так как нападавшие наверняка предвидели эти действия. Кто-то сказал: «Давайте подожжём чердак и вызовем пожарных. Они нас спасут», но все пожалели красивый дом, который может пострадать от огня. Тогда с предложением выступила Аня Ким. Она сказала:
- Я давно заметила, что самые вежливые полицейские работают в парке! А еще я знаю, что полиция парка — это самостоятельное отделение, подчиняющееся только департаменту полиции Петербурга. Так давайте вызовем полицию парка, чтобы они разобрались с этими грубиянами!
Все поддержали эту идею. У Аркадии Львовны оказался с собой мобильный телефон, и Аня, как автор спасительного плана, набрала заветный номер:
- Алло, полиция? Здравствуйте! Дело в том, что мы находимся в переулке Неясного Смысла, и нас, кажется? хотят захватить в плен какие-то дикари! Они кричат, что они полицейские, но мы им не верим. Полицейские так себя не ведут! Как не ваш район? Разве вы не присягали новоморцам и не обещали защищать их пока существует на земле правда и пока во всём мире ненавидима ложь? Вот так-то! Очень сильно вас ждём! До свидания!
На этот раз всё окончилось благополучно. Подоспевшие стражи порядка были вынуждены уличить своих коллег в нарушении закона и вежливо, как их учили, так как в парке им в основном приходится общаться с детьми, попросили их не мешать волеизъявлению горожан.
Но на этом Рабадза не остановился и не снёс этот укол своему самолюбию. Он решил извести измену что называется на корню, в самых глубинах подсознания жителей Нового моря. Он запретил им... видеть сны крамольного содержания, а чтобы выведать, какие образы рождает освобождённое о уз суетного мира воображение людей, наводнил город своими соглядатаями, искусными в деле выуживания из людей различных секретов. И вот в одну из жарких летних ночей Чарли Кузнечному приснилось, что Имя Рабадзы начинается на неприличное слово, но что никто в городе кроме него этого не замечает. От ужаса осознания всеобщей невнимательности Чарли и проснулся в холодном поту. На следующий день на рыночной площади к нему пристал с разговором с виду совершенно милый человек, которого сложно было заподозрить в служении Диктатору, которому Кузнечный со спокойным сердцем выложил все свои сокровенные мысли о Рабадзе и с которым они дружно посмеялись над вышеизложенным ночным видением. Но уже через час с небольшим Чарли оказался на допросе в подвале башни мэра города, а по окончании дознания произошёл скорый и жестокий суд, на котором не могли присутствовать ни адвокаты, ни друзья, ни родственники узника режима. Кроме судьи на слушании присутствовал только представитель полиции и сам градоначальник. Приговорён Кузнечный был к вечному пребыванию в Башне Забвения - уцелевшему зданию старых городских укреплений на окраине, в котором гнездятся вороны и которое жители всегда обходят стороной. Но смысл наказания был не только в самом заключении, а в первую очередь в том, что о Чарли Кузнечном - государственном преступнике все остальные новоморцы должны были забыть и никогда больше не упоминать его имя, под страхом такого же наказания. Этот способ расправы над своими врагами градоначальник позаимствовал из практики жестоких царей Древней Персии.
Что же было делать Чухлинке? Могла ли она забыть своего милого друга? Конечно нет. Ни секунды она не сомневалась, что должна пойти до конца в своих попытках спасти своего милого Чарли из холодных лап тюрьмы.
Но как поступить? Пытаться собрать людей на новый митинг? Нет, соглядатаи тут же заметят её активность и изолируют «возмутителя спокойствия» от общества. Объявить голодовку? Но тогда её поймают и будут насильно кормить. Нужно чтобы голодовку объявили все! Но как уговорить всех присоединиться к ней и остаться незамеченной? С этим вопросом она пошла в гости к Ане Сове и вместе они стали думать.
- Идея! - после нескольких мучительных минут размышлений воскликнула Аня. - Все диктаторы ужасно глупые, им просто крышу сносит от самообожания и они просто перестают соображать. Поэтому они уже не могут сами писать речи, а нанимают специальных людей, которые кропают для них прокламации. И читают они свои торжественные обращения машинально, не в силах сосредоточить свое внимание на слишком длинных предложениях!
- Хм, да... Но каков же план? - не до конца понимая идею подруги сказала девочка.
- А вот такая! Завтра Рабадза будет выступать с официальным докладом перед горожанами по случаю Дня всех Самовлюблённых! Людей насильно сгонят на площадь, слушать глупые речи этого старого идиота! Надо подменить листок с его проповедью, и в длинных предложениях написать призыв - начать всеобщую голодовку, чтобы свергнуть тирана! Если все начнут голодать - то он испугается и пойдёт на попятную. Не сможет же он править мертвецами? Для этого ему самому придётся спуститься в мир мёртвых!
Сказано — сделано. Речь Рабадзы была написана и подменена. В начале это была обычная речь Деспота. В цветастых выражениях он хвалил себя перед толпой, расписывая свои несуществующие достижения и все присутствующие, запуганные его служаками, послушно кивали в такт его ритмичному бормотанию. Никто, даже составители его подлинного доклада, не заметили ничего подозрительного, поражаясь собственной красноречивости. Но вот начались длинные предложения, и Рабадза задремал, продолжая, тем не менее, ритмично бухчать. В произносимых словах содержался призыв ко всем, дабы защитить себя и своих близких от произвола зарвавшегося самодура и угнетателя, прекратить вкушать пищу до тех пор, пока все людоедские законы не будут отменены и все несправедливо заключенные не будут отпущены из тюрем.
Никто не кричал, не махал руками. Все просто разошлись по домам и перестали ходить в магазины. Прошел день, другой. Магазины пустовали, в казну не отчислялись налоги. Рабадза забеспокоился. Где мой народ? Ворочаясь в кровати не мог заснуть он от тревожных мыслей. Почему граждане не радуются, не веселится, а самое главное, не ПОКУПАЮТ ничего? Люди должны, просто обязаны что-то покупать! Иначе, клянусь Вакхом, хозяйству города придёт крышка. Да что города - вся мировая экономика пострадает! Мне не на что будет покупать осеннюю листву в Австралии, у Австралийцев не будет денег на... Что там покупают австралийцы? В любом случае, всё в мире провалится в тартарары! Ах я бедный, бедный, правитель... Так он жалел себя и в продолжении всей ночи не смог уснуть.
Пришлось ему наутро выяснять, в чем дело, но оказалось что у него нет никаких других способов общения с горожанами, кроме как отправить к ним наряд наглых головорезов в тяжелых сапогах и с дубинками за поясом. Но ослабленные голодом люди не в силах были перебороть подступающее к горлу возмущение и сказать что-то вразумительное этим грубиянам. Тогда сам Рабадза вышел на улицу и постучался в первую попавшуюся дверь. Мягким, лукавым голосом он спросил:
- Что случилось? Может быть вам нездоровится? Что-то давненько вас не видно в городе...
И получил страшный для себя ответ. Весь город объявил ему голодовку!
- Они что, умирать собрались! Да кто им это позволил! Как им не стыдно! В такой тяжелый момент для города они саботируют общественно важные мероприятия! Клянусь Вакхом, я это так не оставлю!
Но чем дальше он думал, тем больше грустнел, потому как понимал, что у него нет достаточно верных людей, чтобы силой кормить каждого новоморца по три раза в день. И, в конечном счете, ему пришлось признать поражение. Он пригласил людей на площадь и сказал:
- Милые люди, простите. Я был не прав. Я больше так не буду.
Все глупые и жестокие законы были отменены, а Чарли, отсидевший в Башне Забвения шесть дней, был отпущен на свободу, но еще много дней и ночей ему снилась тюрьма, потому что нет для ищущей души и любознательной натуры более страшной пытки, чем полное бездействие и отсутствие связи с внешним миром, по крайней мере, в столь юные года.
А на следующий День всех Самовлюблённых, в память об описанных событиях, майсы, вместе с Аней Совой, подарили ему одеяло с напечатанными на нём законами города, чтобы он укрывался им и помнил, что законы должны быть, как покрывало, над правителем, а не под ним, как матрас.
Часть 5. В Облачный край
© Copyright: Пётр Абажуров, 2021
Свидетельство о публикации №121060403093
Свидетельство о публикации №121060403093
Рецензии