Дождь

Капли - беженцы в поисках крова.
Раздаётся настойчивый стук
их почти что невидимых рук,
барабанящих снова и снова.

Дождь, как девочка у пианино,
клавиши робко трогая, бьёт
молоточками в войлоке влёт
по стеклянных струн гулким спинам.

Пар, льдом неба обжёгшись, парит,
расправляя стрекозные крылья, -
капли, как камикадз экскадрильи,
бьются грудью о жесть и гранит.

Мир (неясно, реальный ли?),
словно майский жук сине-чёрный, 
вверх тормашками перевёрнут:
лапки-струи сучат проворно,
доставая до самой земли;
перевёрнутые корабли
в такеллажах, разорванных штормом,
проплывают, как птичий клин;
косяки серебристо-свинцовых
рыбных туч выпускают из ртов
сонм наружу воздушной основой
в небо вывернутых пузырьков.

Волоча свои тощие ноги
по поверхности крыш и мостов,
книги-окна на полках домов
не листая,
не видя дороги,
дождь идёт,
дождь уходит -
всё глуше
шелестение пяток босых -
дождь идёт на свидание с
его ждущей ещё где-то сушью.

Дождь, как конница Наполеона,
мерно цокает по мостовым
так и не покорённой Москвы
вереницей поэскадронной -
постепенно поток вереницы
иссякает, копыта стучат
тише, реже - последний отряд
без боёв покидает столицу.

На оконных щеках бледно-сизых
высыхают следы влажных губ,
и мурашки по шеям карнизов
не стекают за вороты труб.
Исчезают морщины с лиц стёкол,
свет всё шире меж облачных щёк,
лишь лягушки всеславят ещё
мир, что так восхитительно мокр.