Приключение сельского врача. Глава 15

Возле крыльца на скамейке сидела Настя, откинувшись на спинку скамьи, вытянув ноги, подняв глаза к небу, разглядывала звёзды. Они ярко мерцали, словно алмазные гроздья в сиянии луны, рисунок свой проявляли.
А некоторые из них падали. Вначале Настя не замечала, а затем постаралась по  следу прочесть.  В сердце создалось умиротворение. Подошёл Ярославчик, сел рядом, Настя обняла его за плечи, притянув к себе.

– Я закончил мама, дрова уложены, мусор убран и утилизирован.

– Хорошо Ярославчик, хорошо, молодец. Ты мой помощник, с раннего детства помощник. И, чтобы я без тебя делала? Вы у меня молодцы, и ты и Любочка. Я счастливая мама.  О чём разговаривал с соседом?

– Я разговаривал? – С удивлением спросил Ярослав. Свет от фонаря падал на его лицо, и Настя видела лукавую улыбку сына, так он всегда улыбался, когда не хотел о чём-то говорить.
– Слышала, как вы смеялись.
– Аааа. Котёнок к нему прибился, я и посоветовал взять себе. Все же веселее ему будет.

– Интересно кто он?
– Котёнок? –  Ярославчик рассмеялся.
– Ах, не лукавь, сын, не хочешь говорить и не надо. Сосед, откуда появился?
– Не знаю, мамочка.
– Я просто спросила, скорее себя, чем тебя. Удивительный феномен.
– Удивляешься, мама?

– Непонятно всё, что-то со мной происходит, не пойму. Последнее время всё, что происходит, не совсем понятное мне. В себе бы разобраться.

Ярослав молчал, улыбался, с лаской смотрел на матушку, и спросил.

– Может, ты влюбилась, мамочка? –  Он отстранился от неё и посмотрел ей в глаза.

«Мамуле тяжело не с кем поделиться, тем, что происходит с ней, а со мной или Любочкой делиться боится. Считает нас малышами, и загружать нас не хочет. И не знает, что мы всё знаем давно, ещё до рождения. И папа давно не писал ей».

– Что ты такое говоришь?

Настя, нахмурив брови, легонько стукнула ладонью по плечу Ярослава, он тихо рассмеялся.

– Я влюбилась давно и на вечность, в твоего отца.
– Но его нет уже сколько, мамочка.
– И, что? Ты, что от бабушки заразился? Папа вернётся, и скоро. Я чувствую.

– Мамочка и я чувствую, папа скоро, совсем скоро вернётся. Я пошутил, просто пошутил, тебя хотел развеселить, как там у Есенина?
«Улыбнулись сонные березки, Растрепали шелковые косы».
Я сейчас стоял под вашими деревьями, мамочка,  так листочки берёзки словно вросли в дуб, а веточки обнимают друг друга. Какая энергия там идёт, я стоял и наслаждался.
Ярослав обнял матушку, ее окатило теплой волной, а она подумала.

«Совсем, как отец становиться, такие же движения, такая же нежность. Это прекрасно,  повезёт его любимой, только пусть будет у них без разлук».
И ей стало спокойно, а он прижался к ней и добавил мечтательно.

– Скоро мы будем все вместе, осталось совсем чуть, чуть, мамочка. Я помню самую первую песенку твою, ещё до рождения.

– Ты шутишь? Сыночек?

Ярослав рассмеялся, смотрел в удивлённое лицо матери, а она продолжила.

– Всё разыгрываешь меня, успокаиваешь. – И уже с интересом спросила. –
А какую? Ну-ка расскажи, а ещё лучше спой. Давно не слушала твой голос песней. Всё какие-то заботы, то у меня, то у вас с Любочкой. Прям мы все стали такими деловыми.
Мать с сыном посмотрели друг другу в глаза и весело рассмеялись.

– Это даже не песня была, а плач, плач души твоей, мамочка. Я ещё тогда, будучи не рожденным, видел и осознавал, какая сильная у вас любовь с папой.
Я купался в вашей любви.
Это такое внутреннее ваше состояние, где находится всё сразу, необъятность творений ПриРоды, Истока Творящего Я так был, рад, что мне выпала честь к вам воплотиться. А в тот миг, мне хотелось тебя обнять, защитить.

– Ты серьёзно? Ярославчик?

– Да, мамочка. И всё же ты как врач, и как любящая мамочка знаешь, что дети ещё внутри мамочки всё видят, знают, даже больше, чем родители.
– Да, сыночек, знаю, ещё при первых знакомствах с твоим папой, у меня открылось видеть невидимое обычным глазам. Вначале было страшно, особенно изучая медицину. И видела, как деткам больно, когда их лишают жизни. Боль сердца, души, тельце рвут на части. –
Настя содрогнулась, Ярослав сильнее её обнял, а она продолжила. –
И как я благодарна папочке нашему, он отговорил меня стать женским врачом, а посоветовал стажироваться на терапевта и больше изучать кардиологию.
Я вообще позже хотела стать кардиологом, но папочка увёз меня в мой родной посёлок, сказал, что здесь я больше пользы принесу, чем быть в общей толпе.

– И правильно сделал. Мамочка, какая ты сильная.
– Ну и где песня, та, которую ты слышал?

– А она не самая первая, раньше я слышал радостные, а эта была первая грустная. Ты пела, обнимала Любочку, я, слушая её, обнимал тебя, а папа обнимал нас. Его я видел ясно.

– А я не помню, что я тогда пела, пела Любочке на ночь.

– Ты ей пела, как всегда её песенку, а потом запела папе. Ярослав тихо запел.

«Свет звезды твоей с высоты горит, освещает нам путь, мы остались втроём, но в душе моей, ты всегда со мной, и каждый миг мне с тобой дорог. Где бы ты ни ходил,  по земле ли, а может по необъятной вселенной, знай всегда, я люблю и благословляю твои дороги. Благословляю деяния твои, ты не можешь быть другим, и не можешь быть плохим, это чувствую сердцем, но оно тревожится. Мы любовью дорожим и продолжаем жить, ты моя жизнь, ты моё счастье, знаю, будет оно у нас. Знаю, труден путь твой впереди, своим сердцем тебе его освещаю».

Настя сидела, обняв сына, и слушала его красивый голос, похожий на голос Славия. Ярослав замолчал, посидев в тишине, он вновь продолжил.

– Все слова пропел? Мамочка?
– Ярославчик, я не помню.

– Даже дело не в словах, а в энергии, той духовной субстанции, что шла между строк, из сердца твоего ему, она его окрыляла. Она придавала ему силы. Мамуль, а ты представляешь, каким сейчас он стал?

– Представляю, сыночек. Нет, нет, я точно знаю, он не изменился, а такой, как был, лишь возмужал, как бы наша бабушка сказала, «заматерел». Пойдём в дом, уже поздно.

Ярослав улыбнулся, рассказывать, открывать ей то, что видел её с отцом в мире безвременья, не стал.
«Рановато ещё, папа сам ей поможет открыться, ей уже самой открывается, порывается меня спросить, но ещё боится, волнуется, думает, что я ещё малыш»,  подумал он, и произнёс.

– Мне ромашковый чай с мёдом.

– Он есть. Ой! – Вскрикнула она, когда Ярославчик её потянул за руку, а затем  подхватил на руки. – Сумасшедший, надорвёшься, ты ещё ребёнок. Нельзя поднимать такие тяжести тебе.
Ярослав расхохотался, и поставил матушку на крыльцо.

– Я сильный мама, я сильный, и уж такую пушинку, как моя мамочка поднять мне легко. Ты даже легче Любочки.
– Скажешь тоже, легче.

После вечернего чая, разошлись по своим комнатам. Настя прихватила свой ноутбук, что был на кухне, ушла к себе, в надежде, что там уже есть письмо от Славия.
Открыла ноутбук, затем почту, и первое что она увидела, был рисунок.

Рисунок, набросок, девушка со скрипкой. Внимательно всматривалась в рисунок, отчего-то почувствовала что-то знакомое, сердце за пульсировало, как бы пробивалось дежавю.
Где-то в глубине сердца Настя знала – это она. А портрет продолжался рисоваться. Стали выраженней глаза, её пухлые губы замерли в улыбки. Продолжалось рисоваться дальше, выделилась рука со смычком, на плече лежала скрипка.

– Это когда я такой была? – В удивлении спросила она.

И сейчас же остановилось рисование, и появились слова. Рисунок исчез, а появилось улыбающиеся глаза Славия. В них такая лукавая загадка, Настя рассмеялась, спросила вновь.

– Похожа на меня, я чувствую, внутри я, точно такая. Но когда? Слава?

«Когда ты была Лияночкой, Настенька. Вспомни».

И вновь рисовался портрет. Настя сидела и любовалась, как Слава вырисовывал её и скрипку. И скрипка засверкала солнечными лучами, словно солнце отражалось в ней. А вокруг седой солнечный океан, волны и над нею чайки.

– Слава, а чайки точно были? Я, что одна в океане была, на волне? –
 Хохотала Настя.  – Ох, представляю, играю на скрипке в волнах океана. А акул там не было? Ох, Слава!

«А жизнь ведь прекрасна и ярка, Настенька, пели наши души, свободой наслаждались. Встретили дивный свет небес, где солнце сверкает и звёзды мерцают. И мы продолжаем свой танец. Колыхнулся легонько океан земной, лишь мирные чайки кричат над волной. Шар голубой парит во вселенной, наполняется он любовью нетленной».

Исчезли буквы, появился вновь рисунок, и рука Славия вырисовывала огромный лайнер с красивым названием «Солнечный ветер».
И волны, на которых он словно качается, что даже Настя себя ощутила на этом лайнере, и как покачивался лайнер на волнах, то поднимался, то опускался.
И Настино сердце в данный момент тоже, то поднималось, то опускалось. И ясно прозвенело в её сердце:

«Девушка, а поедем со мной на Манарагу».  И на неё смотрят с любовью и надеждой зеленые, словно солнечные изумруды, глаза

– Ах, Страз, мой милый Страз, так вот откуда этот Страз. – Настя захлопала в ладоши. – Вспомнила, Славочка, вспомнила. Но я хотела задать вопрос о моём пациенте. Слава, отчего молчишь?

«Настенька, смысл,  в  определении  Сути,  всегда  был  –  первичен. Рисунок остался лежать на столе, плывёт одиноко на лайнере этом, потянулся за ней, но гордая скрипачка даже  не взглянула, божественное личико от него отвернула.
А художник в печали тогда произнёс,
«Никто и не знает наперёд, кого и с кем судьба сведёт».
Богини с упорством он стал добиваться, на каждом пути ей встречаться. Он вспомнил и знал, одно в них сердце, одно на двоих. Отчего же скрипачка не знает об этом?  Забыла?
Забыла в тот раз, и не вспомнила сейчас. Вспоминай».

Настя читала строки и не могла сосредоточиться. В мыслях летели картинки, но они не останавливались, что бы ясно увидеть, рассмотреть и вспомнить.

– Слава о чём ты? Ясно скажи мне, кто он? И для чего я выходила на лестницу веера. Ведь это был веер?

Но Славий улыбнулся ей сквозь слова и дальше продолжал писать.

«И как-то, на полянке, где красные маки танцуют свой танец с ромашками, влюблённый пилот со свитой идёт, поведать спешит о любви своей к скрипачке. Танцует скрипачка, играя на скрипке, вокруг никого не видит. Танцуют даже звери в лесу, своим счастьем его наполняя.

Очарованный её художник пилот, на опушке стоял. На танец смотрел, сердце его вспыхнуло солнцем. Помнил он ярко, как поделённое сердце одно на двоих в творение Истока Всевышнего легло в им сердцами, и как из своего сердца Он лучик солнца обоим вложил, чтобы ярко друг другу светили.

Сколько веков, иль тысячелетий друг друга искали. Он помнил её малышкой, а он уже взрослым парнем был.
Однажды в селенье на празднике был, невесту искал, девчушка к нему подбежала, в глаза посмотрела, улыбнулась, и тихо прошептала.

«Нет, не ошиблась душа моя, это ты любовь моя. Знала, что ты прибудешь на вимане»

Чуть подпрыгнув пред ним, венок ему на голову водрузила. Зарделись, загорелись, румянцем щёчки, под смех народа
«Малышка, а тоже себе, в невесты вышла», в лес убежала.

Видел он сердцем её слезы, бежала, рыдала, ветки берёзок её обнимали. За ней побежал, тот пилот, успокоить её, искал, но не нашёл, и вот каждый год прилетал на праздник, а она так и не показывалась.
Сердцем он чувствовал, в лесу её надо искать. И увидел её на полянке, танцующей и на скрипке игравшей, а на лайнере позже она его не узнала, но в лесу на поляне, вспомнила в танце, на скрипке играя».

У Насте открылась картинка, Из леса выходит её любовь долгожданная, о которой с раннего детства мечтала и ждала. И даже вскрикнула.

– Высокий почтенный, леший-пилот Сергей, я тебя узнала. А когда-то в ромашках плакала, рыдала, появления твоего ожидала, пилота голубого вимана, а потом забыла.
И когда ты встретился на лайнере, я тебя действительно не узнала, я ведь стала другая. Тоже Лияна, но всё же, другая.
Даже в сердце не ёкнуло ничего, так мне сейчас вот пришло.

«В тот миг ещё и я тебя не узнал, лишь внутри зашевелилось, но зато ты узнала меня здесь, когда встретились в кофейне.
Да, Настенька наши пазлы сомкнулись, лучи в сердцах наших навсегда соединились.

А тот веночек я помнил всегда. И снилась мне девочка с ромашками, долго же я искал тебя. Ты похожей была тогда в ту пору, на Любочку нашу. Ей бы голубые глазки  и она копия ты.
Тебе не говорил, для чего засорять было твоё сознание, теперь же время наступило, всё ты должна знать и вспомнить кто ты.
Мир изменился, для нас изменился, и не важно, что люди не замечают, мир меняется. Голубеют небеса над нами и чудеса сбываются.
А теперь пациент твой, которого ты оживила, он тот, кого ты серебряный век называла, вспомни слово короткое,  Свек»

– А можно прямо сказать мне? Слава!? Думаешь, так легко вспоминать? Можно подумать я гигант мысли, это же озарение нужно или вглубь подумать. Мне такое ещё нелегко.

«Нельзя, хочу, чтобы ты вспоминала. Себя восстанавливай. А ему больше помогать не надо. Хороший подарок тебе он подарил? Понравился?»

– Какой подарок? Слава?

«Камень-фонтан. Так, тебе он понравился?»

– Фонтанчик? Интересное творение, я им удивлена. Но он не дарил, он его забыл, почему-то ушёл, ничего не сказал, и рядом в соседях у нас оказался.
Дом у Таниной дочки, Людмилы, купил. Но кто он? Всё же ответь. И почему я называла его «Свек»?

«Настенька, вспомни, красавец мужчина, не стар и не молод, тысячелетие ему, а быть может и более. Серебряная борода, изумруды глаза, такой же, как я, и всегда говорила, что мы очень похожи».

– Так, так, уже интересно, даже очень интересно, так вот почему я его при обследовании с тобою сравнивала. Твой отец? Он им был тогда?

«Он был им всегда. Мы с ним не терялись никогда».

– Та-ак! Делааа! И что мне с ним делать?

«Ничего, живи, как жила, у тебя свои творения-дела, а у него свои, своя миссия. Может быть, когда-то и сойдутся совместные дела. А так вы просто соседи, до моего возвращения».

– А зачем я на лестнице была?

«Портал открывала».

– Слава, шутишь что ли? Ну, как я могла? Я же, не дурочка, осознаю, что это такое. Скажешь тоже. Смеёшься надо мной?

«Нет, не шучу, Настенька, конечно, ты не причём, портал открыл, тот, кто открыл, а тебя ему проявляли, и чтобы ты унесла его с собой.
Но получилось, так получилось, без предупреждения тебя, теперь вершить ничего нельзя. Ты изменилась и это хорошо.
Досталось, конечно, отцу, хорошая встряска была и удар получил, запомнит на века, как вместо того, чтобы сосредоточится, он любовался тобой.
Всему свое время».

Раздался смех Славия, а с ним засмеялась Настя, не слышала, как открылась дверь, и вошёл Ярослав.

– Мама!? Ты общаешься с папой? Извини, прервал.
– Ярославчик, а постучаться?

– Извини, мама стучал, но вы так заразительно смеялись, что ты даже не услышала. А я всегда знал, что вы письмами общаетесь. Не закрывай ноутбук, мамочка. – Увидел, как Настя потянулась закрыть. –
Я многое, что о вас знаю, что даже папа не догадывается, а ты уж подавно. –
Ярослав рассмеялся, увидел удивлённое лицо матушки, продолжил. –
Бабушка звонила, говорит, что вновь разболелась спина, знаю все её причуды и уловки хитрые, мы сами с Любочкой сходим, навестим.
Быстро её вылечим, по всей вероятности, свидание тебе готовит с соседом.  Продолжайте беседовать. Пап возвращайся скорее, а то бабушка никак не успокоится. И хватит маму в заблуждении держать.
Всё уже можно и отсюда выполнять, с твоим-то мастерством. У меня-то получается, и потом мы не принадлежим куполу, мы вольные.

– Хорошо сын, скоро прибуду. А маму понемногу просвещаю, –
Ответил голосом Славий.

– Аааа! – Воскликнула Настя.
Мысли у неё остановились, а затем побежали со скоростью, но всё же она смогла вымолвить. – А почему ты раньше не говорил? Вот, я не зря всегда сомневалась, когда ты писал, что я не услышу тебя, ты–то слышал. А ты упорно утверждал, что я не услышу.

– Настенька, но так ведь было интересней. И потом когда мы стали общаться письмами, ты ещё в школе училась. Сколько мне пришлось потрудиться над этим, найти тебя и сотворить, чтобы у тебя появился раритет ноутбука.
А позже, вспомни, как ты не хотела покупать ноутбук у человека, присланного мной, но все же купила. –
Славий виновато улыбнулся, видя, как Настя застыла на вдохе и в удивлении молчала, продолжил. – Настенька, очнись!
А письма писать, это же было романтичней. И я так к этому привык, мне хотелось писать тебе, и писать. А говорить мог, ты бы слышала меня  и голос и мысли, но хотелось романтики, Настенька.

–  Романтик! Вот подожди…. – Настя еле выговорила, но не закончила, её перебил Ярославчик.

–  Ну, вы тут разбирайтесь, а мы пошли с Любочкой, а то бабушка уж стол накрывает, графинчик из холодильника вытаскивает, надо остановить ещё приглашения соседа, что понапрасну старается.

Любочка стояла в дверях и тихо смеялась над родителями. Ее взгляд был мягким и необыкновенным, светился.
И они оба, и сидящая здесь в кресле перед ноутбуком Настя, и по ту сторону экрана Славий, почувствовали, как невидимые лучи, выходящие из её изумрудных глаз, даже больше цвета морской волны, из самой глубины её сердца проникают каждому в самое сердце. Почувствовали такие энергии блаженства, что Настя удивилась, а Славий радостно улыбнулся, подумал.

«Выросла девочка моя и стала сильной, и как-то всё произошло незаметно. И как-то мало самому приходилось с ней заниматься, сама всегда старалась. Стремилась познать и познавала».

И Настя, поняла. «Какие оказывается, у неё сильные дети и видят всё, что происходит у неё внутри.
Ох, а ведь они читают меня как открытую книгу, и повидимо было так всегда, лишь делали невидимо и незаметно для меня».
Вспомнилось, как Любочка старалась отобрать у неё из рук совсем кроху, недавно родившегося Ярослава, «Отдай мама, я старшая, я буду его оберегать».
Да она тогда уже вероятно знала всё.

– Осторожнее с бабушкой, не опалите её душу. –
Произнёс им вослед Славий, а Ярославчик оглянулся в дверях и ответил.

– Свое дело знаю, не подпалил же деда.
– Деду ты устраивал хорошую встряску.
– Было забавно на него смотреть,

Славий рассмеялся и уже обратился к Насте.

– Беляночка, Настенька, любимая, но ведь письма интересней. Всё же признай этот факт. Разговор, он и есть разговор .

– Да, да, Славочка, письма интереснее, сознаю. Как бы без них я жила. И я их могу читать, когда захочу, и я благодарна тебе за письма, а разговор, он был и уйдет быстро, а письма останутся.
И я часто их перечитываю, порою позже осознаю смысл, и новая подсказка идет из твоих написанных слов.
Порой много замудривал, что долго приходилось осознавать, но я тебе благодарна за письма, за детей, за тебя, мой любимый.
Во мне сейчас так много, что чувствую себя не уютно, видеть всё по-другому стала. Тяжело Слава.

– Это пройдёт, привыкнешь, просто старайся не замечать, то, что тебе пока не нужно или не понять и не осознать. Не торопись.

– Мы разговариваем? Слава, а слова красивые пиши, я буду читать. Ты же не завтра появишься.

– Нет не завтра, но скоро, ты уже сама догадалась.
– К моему дню рождения?

– Не буду точную дату говорить,  так в мире всё не постоянно, всё меняется, но вернусь это точно.

– Напиши мне, напиши. Слава напиши, я так люблю читать твои письма.
– Только, что возмущалась. –  Смеялся Славий.

– Ну и что же, это я от неожиданности. Я помню, мама моя читала письма папины ещё из армии, и потом, когда он был в плавании, они ежедневно писали друг другу. От папы приходили пачками.

– А ты их не читала?

– Нет, они же не мне предназначены. Но когда-нибудь прочту, они сохранились, так и лежат, даже сложены по годам. Помню, мама улыбалась, когда читала, кое-что мне читала, что касалось меня. Папа мне отдельно ещё писал, для меня.
– Настенька, отдыхай, и мне пора.

Уже засыпая, Настя услышала ясно.
– Голубые глазки засыпают…


Продолжение следует....
Таисия-Лиция.
Фото из интернета.