Друг мой, Сева, тебя не хватает

Друг мой, Сева, тебя не хватает. Не с кем поговорить. Первый снег к ногам, будто прошлым, тает. Ночь – чтобы парИть. Выбираю, Сева, суровый Тибет, в скалах монастыри, воздух мечтателя.  Утром дочь отругает, что ночь напролёт летаю, щёлкаю выключателем. Сева, ты пел и пил, собирая крошки. Спал в приютах, в стогах, во ржи. И, как будто, искал подножки в этом спутанном мире лжи. Где поэт проступает в стихах водяным, неопознанным знаком. И одним, но уверенным взмахом, обрывается битва со страхом, если Шамбалу сыщешь в горах. Демиург, упираясь большим крылом, приказал не смотреть – потому не Лебедь. Не иллюзия. Мg и В1 – потому не хлеб ведь. Не видать столбов золотого огня, в золотой пыли только мысли. Но, если нет Его, то и нет меня. Демиург и Я – только мы с ним. Не художник я. Не писатель. Поэт – себе. А по жизни – так просто дура. Но мой холст во мне, и на том холсте из огня моя сигнатура. Как объяснить графоману, Сева, что плагиат – это всё-таки некрасиво. Он меня не услышит, он всё равно напишет: «Что наша жизнь? Игра…» Пушкин перевернётся, знаешь где. Мне пора… Не говорю, что поздно, но поглазеть на звёзды, как свежий кофе с утра. Я без бубна и карт – шаман-ворожея. Равнодушна ко всем магазинам, Сева. Но в последние дни за дорогой, слева, я всё чаще заглядываю в оружейный…