topology

In  childhood, when the city got swept by first November snow and puddles turned into grey icings, i used to put on tarpaulin boots with pulled out tops, quilted jacket and wrapped around scrawny neck a knitted ultramarine scarf.

Tarpaulin fucking beautifully slid on fresh ice; wrought toe juicily entered ankle of a sucker accidentally wondering into our courtyard; and if stitched on lace ears hung off of those boot tops, i could even proudly bitch that these are military boots and a gift from dad/uncle/big bro. It was a clear bullshit but nobody gave a fuck.

Pins with Lenin were put on the jacket. Pioneer and Comsomol organizations were smoothly sliding into oblivion, leaving sentimental ruins in shape of decayed summer camps, depopulated pioneer and comsomol rooms in schools, where now often at nights high school bands rehearsed. Homemade speakers cracked, spitting out chords taken on "Ural" guitars. There i was first taught to play "..oh, my defense" and other shit. Later i stole a manual in neighborhood library, a guitar with no strings or pins from an alcoholic neighbor, and went on.

Don't think that with all that, i was a thug--no. It's just that a part of me stayed with my thug friends who fell aside after the seventh grade watershed, while the other entertained soul with romantics of physical mathematical studies, Weierstrass theorem and induction method, to which as a free bonus was attached Brodsky with his Procession.

Nine to three our brains were fucked by math analysis; three to six we passionately discussed poets, bards and rock bands of the 80s; six to midnight i roamed with the boyz around the hood, clad in quilted jacket, tarpaulin boots and Lenin pins on chest.

I n august after ninth grade, i for the first time got fucked by a fat bitch from Liepaia, that came to visit her aunt in the village, and i never put on the quilted jacket again.
Former friends got scattered around colleges and business schools, and i was left alone with math and mad pals.

Nerd classmates slowly mutated into outright imbeciles and by school's end could drink way more that an average local thug.

One of my friends at the time, Maxim Taridze, had a fist the size of my head and for the third year was banging boards in a karate class at the cross of Tipanov and Cosmonauts. At same time we together partook and won higher math Olympics among students and staff, after which we went to a bar and heroically doodled cheap Zhiguli.

They didn't accept me to karate class, but did to taekwondo. It started an hour and a half earlier and was simpler for my then rather slim built and pretty good flexibility. Three times a week an hour each time, and a year later i started to understand something.

Now, instead of getting into a fight, i sought way to quickly and skillfully slide away faster than a bullet. Which doubtless several times saved my own life and those of my idiot mates, who thought they were Bruce Lee, Van Damme and Chuck Norris all in one.

Sadly, my classmate Max was one of them and one beautiful Petersburg evening in late November, he was hit by a piece of armament and left to kick the bucket in a filthy Petersburg puddle under an amazing grey sky nobody ever saw a star in.

Max didn't kick the bucket. He even made it out. But since then he stopped attending karate class. Half year he didn't attend anything at all, only rode around in a wheelchair and smiled at teachers like a moron. Only i knew he's sane, and that in the wheelchair's back pocket hides a thermos with vodka mixed with Yuppi.

I drove Max from math lab to physics lab. At every recess we drank a little, sipping from a rifled Chinese aluminum cup with a dragon.

At the year's end Max got fed up with riding, and i with driving. Not so, sadly, with vodka. The habit stayed on. And now, 30 years on, i don't even know if i should be happy, sad or just give no fuck about all this.
 
There were two friends in our class. No, not quite.
There were two idiots in our class. They were friends. Their names were Sasha and Stacik. The were magical imbeciles. How they got into physical-mathematical class with major in high algebra, topology and quantum mechanics, and then stayed in it for three years, i have absolutely no idea.

Stacik grew up in an intelligent family. His grandfather was a hero of Civil and Great Patriotic wars, friend of marshal Budyonny. On a photo that Stacik used to show us, his grandpa in devilish handlebar mustache stood on a gun cart. Next to him sat marshal Budyonny on a black n white horse, and pointed at something with his right hand. It was super cool and reeked of warm manure.

Then Statick would take out of a closet quite a fucking sizable saber, wrapped in colorful cloths, unsheathed it and everyone felt a bit terrified. White steel muddily shined in twilight of three bedroom apartment with windows facing east. Flies heroically fought in a tightly shut balcony. It smelled of slaughter, Civil war and Red Cavalrymen.

Then Stacik said: "Let's mark it!" He took out of same closet a bottle of Russian vodka with a cap on top, and poured for five. There were no snacks. We were eight graders and after this, felt like romping.

But there was nothing to romp with, except the remaining vodka. So we again pulled out the saber and tried our little friend's toughness. I mean the hobbit nerd with lop-eared named Senya, and equally topological last name Podkorytkin. (Simon Undertrough?). He was knighted, sabered in the head, causing falling off of a half of his lop-ear, bandaged and kicked home.

Next, Stacik successfully led our semidrunk mathematical pack to the stairs, said farewells and locked the door from inside.

We came down, crawled over the kindergarten fence, picked some wormwood, chatted a little and went our ways.

Next day, Stacik came to school drunk as fuck. He puked all over geometry class, knocked out window in teachers' quarters and broke a hand jumping out of second floor.

At the prom i remember asking him:"Stas, you SOB, what the hell happened then?" And he smilingly replied: "Nothing big. it's just daddy saw me drunk and forcibly poured me more, so i could really feel it."
What can you say, a revolutionary family. No wonder Stacik now guards the state values and has rank hardly lower than FSB colonel. What a beauty, ain't he.

Sashik was a Jew. Ears and nose simply screamed of it, but loudest of all screamed his sketching gift. If this moron studied at MUHA, it'd be joy to the world. But in reality..

In the 9th grade all school learned Sashik's mighty talent. At a history class we were studying World War 2. Among other pictures, our manual had no bull unknown lithograph of Molotov blabbering something through an ancient radio microphone to the Moscow Levy fighters going off to sure death. In reality, i always looked at this photo with sadness, trying to imagine what they felt--our fathers, grandfathers, brothers...no matter who! Like Roman legionnaires they went off to death and greeted their Caesar. Warriors..Yes.

This schmuck, perfectly sensing the solemn moment, skillfully drew around the mic, making it into a dickhead, and forced the poor Molotov into tasting the sticky liquid flowing from it.

The work's results were supposed to be put in a special envelope, and signed. Passed through the rows to the teacher. Then it was supposed to be mailed as part of exchange, to the sister city of Plovdiv.

In a few days historian lady showed up in our class accompanied by the principal and a couple comrades in militia uniform.
Sashik was dragged around together with his parents, for a couple months. Yest he wasn't kicked out. Perestroika, topolocy, Mobius sheet, Gorby and other shit.
Where's he now, i don't know. In hell, maybe?
Fuck knows.

Gale Mayorova's pussy was like a woodgoblin. No eyes, but magnificent beard. It shielded the pubis with silk tulle and hung down in beautiful jets of soft wool. To get to the clitoris was an entire quest, as they'd say these days. But there was chance. Again, it didn't go without Stacik and Sashik. They for long courted this Georgian, whose place long should've been in a Kavkazi prince's harem, rather than in a school with high math emphasis. They took her to halls and cribs, treated to warm beer and Rkatseteli. Still  somehow she wouldn't hustle. A size four fattie and drumbeat butt wouldn't hustle for anyone. She licked, showed her tits and even let finger her turgid pussy. But--did not hustle.

Tired of this drag, the two mofos brought her to me. They rang my door and stole away, leaving drunken Gale ready to hustle, and me.

I dragged her to penthouse of the nine story building, and did all same moves as my classmates--with only difference being that that summer i already got fucked, so i knew what goes where.

Yet Gale ably left. Tits were sticking up, and all. And an hour later she phoned me and asked to come.

Now was my time to stay away. In the end, i fucked Gale Mayorova two years later on the Ladoga coast, at the prom. She lost her virginity a year prior to a friend of mine from Kupchino. He later got killed in Chechnya. Pity he went to militia, he'd better stayed a watchman.

Saw his grave recently. A year ago was passing it by with another friend, to honor his dad. I see last name on a cross: Plavsky. I looked closer--him. Crossed myself, drank a little, to his peace. Scary.

Wish he lived. But ok. We'll all gather there. They'l sort us our like a pack of cards. Veer around the table. Stars will turn in a dance in which millions of years are like one moment, like deeds in the ears from Lord's bells.

and ain't this a sin for us, to think of all this. for not our hand wags the
pen or the finger, squeezing these thought in the memory's tape. no, it's no sin.

but we too will burn in the bonfire of recollections, as so will those we recall and those who we wanna forget.

Sequence of deaths circles around constantly. it ties the threads of the suffering Nornas into the knots. And always around, always around. As if pulling into a whirlpool.

After being accepted into the institute, my chief teacher was hit by a streetcar. Just like always: he walked drunken, didn't notice it, died.

His wife at once aged, but held on. She was a neonatologist and when my first son was born, for just a small fee led him through life until one. Her two daughters, twins Anya and Alena, were fuckable like rabbits. We were pulled to each other like magnets. Finally, when i was already in the middle of divorce, Alena came, even as i always wanted Anya, but who gives a fuck, and a great fucking occurred. Volodya played guitar, she touched on strings and playfully whetted my strained dick.

i was telling her(or Anya?): hey, broad, take all of me and i will be fire!
Maybe she got turned off, maybe something else..

I moved to village and went drinking.
Then we sold the house.
Then, memory.

Then everyone died and seagulls fly over emptied roof and there's nobody anymore. And even if there will ever be, it's not my business, not our and not yours.

I dashed around like a lost mutt. Corner to corner. Rock n roll and jazz constantly blew in my ears.
In Limassol, a cabbie woman took up to drive me from one side of the island to another for whole five days, for 150 euros. It just wasn't the season; rain splashed onto thin road, like from a sieve, and miserly houses with piercingly lentil roof were freezing without umbrellas in rocky bights. Trees his the stone freaks chiseled by Ancient Greeks for the role of kitchen gods. Of this horde i like the most Priap with huge dick and Dionysus full of grape bunches. At the Aphrodite's rock i puked. Autumn on Cyprus is fucking sad.

I reached forty in unpublished scribbles, underwhelming love, morning jazz promenades and maddening sense of dead end.

Petersburg fugue squeezed the soul, turned inside out with September rains, chased torn up leaves of sawed down poplars around the park.

I sat on a bench near my home an old Teddy bear and each morning looked out the window expecting someone to steal it. Nobody wanted it. Morning undraping became a ritual. Meanwhile the bear froze, since at night temperature fell lower and lower.

Finally i came down, took back Teddy and stuck in his ripped up ass a little New brand. Don't judge me hard. It was the only working hole of the old
plush bear and plus New brand is not a total garbage. I wasn't concerned he'd get poisoned too hard, given overall level of plastic in his organism. Meanwhile vodka can be stored indefinitely and might serve good service, treating my hangovers. 

Life no more seemed a smooth highway Riga-Moscow, with quiet rivers, jolly bitches and colorful beer stands.

Friends marched in slender column, distributing themselves through the area cemeteries; the world was rolling into hell; leaves were chased over concrete by cold October wind.

I expected at least some kick out of heck knows what, but i didn't get it and died. Later a few times someone called my cell. Only the number didn't, show, so i never picked up.

There are more stars in Petersburg at night now.
But i still can't see them.

When you don't wanna finish the story, just keep shut.
Or go to sleep.



Топология (Владимир Борейшо)

В детстве, когда город заметал первый ноябрьский снег и лужицы превращались в серые ледянки, я надевал кирзовые сапоги с заломанными отворотами, ватник и обматывал вокруг тощей шеи длинный вязаный шарф цвета ультрамарин.

Кирза охуенно скользила по свежему льду; кованный носок смачно входил в голень случайно зашедшему в наш двор лоху; если на кожаных отворотах болтались пришитые уши из тесьмы, можно было гордо с****ануть, что это десантные и батин/дядин/старшего брата подарок. Было понятно, что это чистой воды ****ёж, но всем было похуй.

На ватник лепили значки с Лениным. Пионерия и Комсомол плавно съезжали в небытие, оставляя за собой трогательные руины в виде разрушенных летних лагерей, обезлюдевших пионерских и комсомольских комнатах в школах, в которых теперь по вечерам частенько репетировали старшеклассники. Самодельные усилки трещали, выплёвывая септ-аккорды, взятые на электрогитарах Урал.
Там меня впервые научили как играть «... о-оо, моя оборона» и прочую ***ню.
Потом я с****ил в районной библиотеке самоучитель, у знакомого соседа - алкаша гитару без струн и колков, и понеслась.

Не стоит думать, что при всём при этом я был отморозью - нет. Просто часть меня оставалась с отвалившими в сторону после водораздела седьмого класса друзей - гопников, а другая, тешила душу романтикой физмата, теоремой Вейерштрасса и методом индукции к которым в качестве бесплатного бонуса прилагался Бродский с его Шествием.

С девяти до трёх нам ****и мозги матанализом; с трёх до шести мы увлечённо обсуждали поэтов, бардов и рок-группы восьмидесятых; с шести и до двенадцати я пропадал с пацанвой на районе в ватнике, кирзачах и значком Ленина на груди.

В августе после девятого класса меня первый раз трахнула толстая сучка из Лиепаи, приехавшая погостить к тетушке в деревню и больше ватник я не надевал.
Бывших друзей разбросало по техникумам и ПТУ, я остался наедине с матаном и чокнутыми друзьями.

Ботаны - одноклассники медленно мутировали в откровенных долбоёбови к концу школы могли выпить намного больше среднестатистического купчинского гопника.

Один из моих тогдашних друзей, Максим Таридзе, имел кулак с мою голову и третий год ебошил доски в секции карате-до на углу Типанова и Космонавтов. При этом мы вместе участвовали и побеждали на олимпиадах по вышке среди абитуры и студентов, а после шли в ларьки и браво накидывались дешевыми жигулями.
В карате меня не взяли, но взяли в таэквондо. Оно начиналось на полтора часа раньше и было попроще для моей тогдашней субтильной комплекции и неплохой растяжке. Три раза в неделю по часу и через год я кое-что стал понимать.

Теперь, вместо того, чтобы ввязываться в драку, изыскивал возможность резко и технично съебаться быстрее пули. Чем несомненно несколько раз спас жизнь и себе и дурачкам - одногруппникам из секции, которые полагали, что они Брюс Ли, Ван Дамм и Чак Норрис в одном лице.
К сожалению, мой одноклассник Макс был в их числе и одним прекрасным питерским вечером в конце ноября его переебали арматурой и бросили подыхать в грязной питерской луже под удивительным серым небом в котором никто и никогда не видел звёзд.

Макс не умер. Он даже выжил. Но с тех пор на карате не ходил. Он вообще полгода не ходил, а ездил на колясочке и улыбался учителям, как ****утый.
Я один знал, что он нормальный, а в заднем карманчике инвалидного кресла лежит термос с водкой, смешанной с Юппи. 
Я возил Макса из кабинета математики в кабинет физики. На каждой перемене мы выпивали по чуть-чуть, прихлебывая из китайского алюминиевого стаканчика с резьбой и драконом.
К концу года Макса заебало кататься, а меня катать. Насчёт водки это, увы, не сработало. Привычка осталась. И теперь, спустя тридцать лет, я даже не знаю радоваться ли, огорчаться или просто забить на это всё говно ***.

У нас в классе было два друга. Нет. Не так.
У нас в классе было два долбоёба. Они дружили. Их звали Сашик и Стасик. Это были феерические утырки. Как они попали и умудрились целых три года проучиться в физмат классе, с приоритетным изучение высшей алгебры, топологии и основ квантовой механики я совершенно не представляю.

Стасик рос в интеллигентной семье. Его дед был героем Гражданской и Великой Отечественной. Другом маршала Будённого. На фотографии, которую Стасик нам показывал, дед в залихватски крученых усах стоял в шароварах на тачанке. Рядом на черно-белой лошади монументально восседал командарм Будённый и что-то показывал правой рукой. Это было круто и отдавало тёплым навозом.

Потом Стасик вынимал из-за шкафа нехуёвых таких размеров шашку, завёрнутую в цветастые тряпки, доставал из ножен и всем было немного жутко. Белая сталь мутно светила в сумерках трехкомнатной квартиры с окнами на восток.
В наглухо закрытый балкон героически бились мухи.
Пахло резнёй, Гражданской и красными кавалеристами.

Потом Стасик сказал: - Давайте отметим!
Он достал из того же шкафа бутылку русской с кепочкой и разлил на пятерых. Закуски не было. Мы были в восьмом классе и после этого захотелось шалить.
Шалить
You sent Yesterday at 8:02 PM

Денис sent Yesterday at 8:04 PM
Шалить, кроме оставшейся водки, было нечем. Поэтому мы снова вытащили саблю и попробовали на крепость нашего маленького друга. Хоббита и вундеркинда с лопоухим именем Сеня, и не менее топологической фамилией Подкорыткин.
Сеня был назначен рыцарем, переебён саблей по башке, отчего у него случайно отпало пол лопоухого уха, перевязан и пьяным выпилен домой.

Стасик благополучно вывел нашу полупьяную математическую кодлу следом на лестницу, распрощался и запер за собой дверь с внутренней стороны.

Мы спустились, перелезли ограду детского сада, нарвали полыни, немного поговорили, разошлись по домам.
На следующий день Стасик пришёл в школу пьяный в говно. Он заблевал урок геометрии, вышиб окно в учительской и сломал руку, выпрыгнув со второго этажа.

Уже на выпускном я помню, что спросил его: - Стас, сука, что тогда случилось то?
А он, улыбаясь, ответил: - Ничего особенного. Просто Папа меня увидел пьяного и напоил силой ещё, чтобы прочувствовал.
Хули тут говорить - революционная семейка. Немудрено, что по слухам Стасик теперь бережёт скрепы и звание имеет вряд ли меньше, чем полковник ФСБ.
Красавчик, ну.

Сашик был еврей. Уши и нос об этом просто кричали, но больше всего орал его талант рисовать скетчи. Учился бы, придурок, в Мухе, было б счастье. А так...

В девятом классе вся школа познала могучий талант Сашика. На уроке истории мы изучали WWII . Среди прочих репродукций, в учебнике была беспесды неизвестная литография Молотова, который что-то втирает в допотопный радиомикрофон уходящим на смерть рядам Московского ополчения. На самом деле, я всегда с грустью смотрел на эту фотографию и представлял, что чувствуют наши отцы, деды, братья... Да неважно кто! Как Римские легионы они уходили на смерть и приветствовали своего Цезаря. Воины.... Да.

Этот мудак, прекрасно чувствуя высокий момент, ловко обрисовал микрофон, сделав из него золупу, а бедолагу Молотова заставил пробовать на вкус клейкую слизь, тянущуюся с неё.
Результаты работы попросили положить в отдельный конверт и подписать. Передать по рядам учителю. После этого они должны были уйти по обмену с городом - побратимом Пловдивом.
Через несколько дней историчка явилась в класс в сопровождении директора школы и ещё пары товарищей в милицейской форме.
Сашика тягали с родителями месяца два.
Но, так и не выгнали. Перестройка, топология, лист Мёбиуса, Горбачёв и прочая ***ня.
Не знаю, где он сейчас.
В аду, может?
*** знает.

У Гали Майоровой ****а была похожа на лешего. Глаз не было, но борода шикарная. Она закрывала шёлковым тюлем лобок и свисала чудными струйками мягкой шерсти. До клитора нужно было добраться и это был целый квест, как сейчас говорят. Но возможность была. Опять же не обошлось без Стасика и Сашика. Они долго водили эту грузинку, которой место было давно в гареме ахетинского князя, но не в школе с углубленным изучением высшей математики. Таскали по параднякам и квартирам, поили тёплым Ркацители и пивом. Но она почему-то им не давала. Толстушка с четвёртым размером и барабанной жопой не давала никому. Лизалась, показывала сиськи и позволяла теребить набухший клитор. Но - не давала.

Денис sent Yesterday at 8:04 PM
Устав, двоица долбоебов притащила ее ко мне. Позвонилась в дверь и съебалась, оставив бухую Майорову, готовую сношаться и меня.
Я отволок ее на чердак девятиэтажки и проделал те же действия, что и мои одноклассники. С единственным отличием - меня этим летом уже выебали и я знал что к чему.
Но Галя ловко ушла. Хотя сиськи были торчком, всё такое и вообще. А через час позвонила и попросила приехать.
А я вот не повелся. И кончилось тем, что Майорову я трахнул в лесу на берегу Ладоги через два года на Выпускном. Девственности ее лишил мой купчинский друганза год до этого события. Его потом убили в Чечне. Зря он пошёл в ментовку, лучше остался б сторожем.

Его могилку видел намедни. Мимо год назад с другом шёл отца его помянуть. Вижу, фамилия на кресте- Плавский. Посмотрел - он. Перекрестился, выпил немного за упокой души. Страшно.

Жил бы. Впрочем, ладно. Все там соберёмся. Растасуют, как колоду. Веером пустят по-вдоль стола. И звёзды закружится в танце, в котором миллионы лет, как мгновение, а миллиарды, как дел в ушах от колоколов Господа.

И не грех нам ведь думать об этом всём. Ибо не наша рука направляет перо или палец, мысли эти выдавливающий в ленте памяти. Не грех.

Но в костре воспоминаний сгорим и мы, и те кого помним, и те, кого забыть хотим.

Череда смертей кружит вокруг постоянно. Путает нити страдающих Норн в узлы. И все вокруг, вокруг да около. Словно засасывает в водоворот.

После того, как поступил в институт, моего главного преподавателя сбила электричка. Как обычно, шёл пьяный, не заметил, умер.

Его жена враз постарела, но выдержала. Она была неонатологом и когда родился первый мой сын, за небольшую плату вела его по жизни до года. Две её дочки, двойняшки, Аня и Алёна, ёбкими были, как кролики. Нас друг к другу тянуло как магниты. Наконец, спустя десять лет, когда я уже находился в процессе развода, Алёна, хотя я всегда хотел Аню, впрочем, похуй, приехала под вечер и случилась прекрасная ебля. Вова играл на гитаре, она перебирала струны и задевала игриво мой напряженный ***.

Я говорил ей (или Ане): - Слышь, шалава, бери меня всего и я буду огонь!
То ли побрезговала, то ли еще что...

Я уехал в деревню и запил.
Потом, продали дом.
Потом, память.
Потом умерли все и чайки летят над опустевшей крышей и больше никого нет. А если и будет когда, то дело это не мое, не наше, не ваше.

Я метался, как потерянная псина. Из одного угла в другой. В ушах постоянно гремел джаз и рок-н-ролл.
Баба - таксистка в Лимассоле подрядилась возить меня с одного края острова до другого целых пять дней за сто пятьдесят евро. Просто был не сезон, дождь бросало на узкое шоссе, как из сита и сирые домики с пронзительно чечевичными крышами стыли без зонтиков в скалистых бухтах. Зелень скрывала каменных уродцев, выбитых в древними греками в качестве кухонных божков. Из этой своры мне больше всех нравился Приап с огромным ***м и Дионис, полный виноградных гроздей. На камень Афродиты я наблевал.
Осенью на Кипре ****ец как грустно.

К сорока я подъехал в неизданной писанине, невнятной любви, джазовых утренних прогулок и сумасшедшему ощущению цейтнота.

Питерская фуга сжимала душу, выворачивала наизнанку сентябрьскими дождями, гоняла по парку рваные листья спиленных тополей.

Я посадил на лавку у подъезда старого Винни-пуха и каждое утро выглядывал из окна, ожидая что кто-нибудь его с****ит. Винни никому не был нужен. Утреннее отдёргивание занавесок превратилось в ритуал. А медведь замерзал, поскольку ночью температура падала все ниже и ниже.

В конце концов я спустился, забрал Винни и вставил ему в дырявую жопу малёк Новой марки. Не стоит строго судить. Это была единственная рабочая дырка старого плюшевого медвежонка и к тому же Новая марка не совсем палево. Я не боялся, что он сильно отравится, учитывая общее содержание пластика в его организме. А водка может хранится бессрочно и вполне могла сослужить службу, опохмелив меня.

Жизнь больше не казалась гладким шоссе Рига - Москва с тихими речками, веселыми шлюхами и цветными ларьками с пивом.

Знакомые маршировали стройной колонной, распределяя друг друга по окрестным погостам; мир катился в тартарары; листья гонял по бетонке холодный октябрьский ветер.

Я ждал хоть какого-то прихода от непонятно чего, но не дождался и умер.
Мне потом несколько раз кто-то звонил на мобильный. Номер только не определялся и я так и не снял трубку.

Звёзд в Питере по ночам стало больше.
Но я до сих пор их не вижу.

Когда не хочешь договаривать - просто молчи.
Или иди спать.