Маргарита человек разумный часть 777

Маргарита человек разумный часть 777

Согласно осетинской мифологии, Уастырджи, кроме того, всегда заступается за людей перед небожителями, и даже перед Стыр Хуыцауом (Великим Богом). И то, что небожители одаривают людей подарками (Фалвара – мелкой домашней скотиной, Хоры-Уацилла – хлебными злаками, и даже непреклонный Афсати разрешает людям охотиться на зверей, находящихся под его защитой), люди приписывают Уастырджи, который обратился с такой просьбой к Всевышнему. Великий Бог сам всегда выбирает Уастырджи посланником к людям.
Многие исследователи и имя, и образ Уастырджи отождествляют с христианским Георгием. Некоторые же авторы возводят Уастырджи к имени и образу родоначальника скифов – Таргитаю. В частности, В.С.Газданова пишет: «Анализ функций Уастырджи свидетельствует о том, что он объединяет в себе жреческую, военную и хозяйственную функции одновременно. Эволюция данного божества осетинского пантеона происходила не от скифского или аланского божества войны, и прообраз его надо искать не в трехфункциональной модели мира. Наиболее близок Уастырджи к скифскому Таргитаю, с которым он связан не только функционально, но этимологически». Но, как бы ни трактовали данную этимологию, все исследователи едины во мнении, что образ осетинского Уастырджи своими корнями уходит в язычество.
В своих работах В. Ф. Миллер, Ж. Дюмезиль81 и В. И. Абаев82 доказали, что многие языческие боги алан впоследствии приняли христианские имена. Но если говорить о таких заимствованиях, то, в частности, Уастырджи перенял не только имя христианского Георгия, но и некоторые черты и функции Георгия Победоносца. Даже праздник в честь Уастырджи совпадает с праздником христиан в честь Георгия, который справляется во второй половине ноября и называется по-грузински «Георгоба» (день Георгия).
Уастырджи обнаруживает много сходных черт и с Индрой – главой пантеона Ригведы, Богом грозы и войны. Подобно Уастырджи, Индра принадлежит к наиболее антропоморфным богам древнеиндийского пантеона. В Ригведе подробно описывается его внешний вид (части тела, лицо, борода). Основной миф Ригведы, повторяющийся из гимна в гимн, повествует о том, что Индра убил Вритру-змея, развалившегося на горе и запрудившего течение рек. Тем самым дал свободно течь рекам, пробуравив им русла.
Второй по значимости миф, связанный с Индрой, - это освобождение коров, спрятанных демоном Вала в скале. Индра отправляется на поиски коров, вступает в бой с демоном, разбивает скалу и выпускает коров. Этот подвиг Индра совершает с помощью божественной собаки Сарамы и семи ангирасов (класс полубогов, сыновей Неба). На общность имен мифологических собак Ригведы и Нартовского эпоса обратил внимание исследователь скифской культуры А.И. Иванчик. Это – спутница Индры, собака Сарама и, связанная с Уастырджи, собака Силам.
В генеалогическом сюжете нартовских сказаний о рождении Шатаны Уастырджи является отцом Шатаны, первоконя и первособаки, рожденных дочерью владыки вод Дзерассой. По ряду вариантов отцовство приписывается самому Уастырджи, не может быть сомнений, что искажение первоначального варианта, в котором отцом всех выступает сам Уастырджи в трех ипостасях; в виде волка – пса, коня в антропоморфном виде.
В легенде «Почему Уастырджи называют Л;гты-дзуар» в такой же последовательности просматривается мотив убийства змея, препятствующего доступу людей к воде и насыщение водой быков, прорывающих русла рек. На основе анализа этой легенды и Ригведы В.С.Газданова делает вывод, что Уастырджи/Уасгерги совмещает в себе функции и черты Ашвинов и Индры. Далее в своих исследованиях В.С.Газданова обращает внимание и на то, что Уастырджи были присущи также функции Митры–Варуны. Клятвенные формулы обращения к Уастырджи в ритуальной практике осетин в случае арда (присяга, клятва) подтверждают функциональную близость этих божеств.
Таким образом, змееборчество или драконоборчество Уастырджи тождественно аналогичному мотиву христианского Георгия, а также биографии ведийского Трестоны, победившего трехглавого дракона Анжи-Дахака и освободившего в ходе подвига его жен, которые семантически тождественны мифическим коровам.88 Близок к этим мифам и индийский аналог – Трите и, по утверждению Д.С. Раевского, десятый подвиг Геракла – убийство чудовища Гериона, имевшего три головы и три сросшихся туловища.
Феномен образа осетинского Уастырджи в том, что в нем сконцентрированы не только различные эпохи, но и различные религиозно-мифологические прообразы. Не остался в стороне и ислам, который оказал определенное влияние на сюжетные мотивы сказаний про Уастырджи и на его функциональную сущность. В одних легендах Уастырджи выступает поборником торжества ислама, помощником и ближайшим сподвижником пророка Магомета, в других – проводником идей ислама, в третьих – как правоверный мусульманин.
В легенде «Уасгерги и его жена Фатимат, дочь пророка Магомета» герой, оставаясь типично осетинским мифологическим персонажем, перенял некоторые черты сподвижника и зятя пророка Магомета – Али. Являясь в данном сюжете мужем дочери пророка Магомета Фатимат, он так же, как и Али, борется против врагов ислама. Даже меч Али оказывается в руках Уасгерги.
У осетин никогда не было принято каждый раз, после упоминания имен своих божеств, воздавать им хвалу. Это идет от мусульманства, где после каждого произношения имени пророка необходимо было произнести формулу «Да приветствует его Аллах». В устах осетина эта формула звучит так: «Да будет ему табу! (молитва, мольба, просьба, слава, величие, милость). («Табу ин у;д!») или же «Да приветствует его Бог!». («Хуцауи хуарз салам ;й у;д!»). Поскольку осетинам-мусульманам имя Али ни о чем не говорит, и они, вообще, плохо знакомы с его деяниями, данная формула никогда не применялась относительно его. Тем более интересен этот сюжет, по всей видимости, испытавший на себе влияние шиизма.
В легенде говорится, что, когда Уасгерги - да будет ему табу! – был еще земным человеком, то он получил от Бога шашку Сарфакал. Он странствовал с ней и узнавал тех, кого Бог не любил, таким образом: когда он замахивался на них шашкой, то она удлинялась, размножалась во столько раз, сколько было делателей зла, и истребляла их. А жена Уасгерги – да будет ему табу! – была дочь пророка Магомета Фатимат. Она не любила своего мужа. Поэтому Уасгерги в день убивал только двести врагов Бога, положено же ему было – триста. Сто спасались от него, ибо он был охвачен тревогой о том, почему жена не любит его. Фатимат много раз посылала к своему отцу, просила, чтобы он развел ее с мужем. Он назначал ей срок на пятницу, но под тем или другим предлогом переносил срок с одной пятницы на другую и не разводил их.
Однажды враги Бога стали преследовать пророка Магомета, а Уасгерги оказался рядом и принялся их истреблять. От чрезмерного труда рука его прилипла к шашке. Когда он вернулся домой, то похвастался своей жене Фатимат:
- Ненаглядная моя, я сегодня спас твоего отца, а ты все-таки держишься со мной отчужденно! Посмотри-ка, посмотри!
Он повернул шашку острием вниз, и земля покрылась кровью.
Наступила очередная пятница. Пророк Магомет прибыл к своей дочери и заявил ей:
- Чистосердечно даю тебе последний совет: в нижнем квартале живет пастух, который пасет крупный рогатый скот; присмотрись к его жизни, после этого я тебя разведу с мужем.
Фатимат пошла к пастуху. Пастух днем ходил в лохмотьях, а между тем в доме его было много всякого добра. В углу его комнаты, за дверью, стояли палка и хворостина, головки их были перевязаны платками.
День клонился к вечеру, и жена пастуха принялась хлопотать, готовиться к возвращению мужа.
«О боже! – удивилась Фатимат. – Она – жена пастуха и хлопочет, чтобы получше встретить того, кто ходит в лохмотьях!».
Наступил вечер. Пастух, сгорбившись, распустил сопли свои и в таком виде заявился домой.
- Вот кто к ней явился! – удивляется Фатимат.
А жена пастуха была необыкновенной красавицей. Днем же, приблизительно после обеда, она вышла во двор в одной сорочке и долго сидела под дождем. На удивленный вопрос Фатимат она ответила:
- Потому я так сижу, что сейчас дождь идет и там, где мой муж, и когда дождевая вода намочит ему спину, я буду лучше понимать, как ему трудно.
Как только пастух прибыл домой, жена быстро вынесла шубу на меху из курпей и накинула ему на плечи; живо подала башмаки; стала кормить лучшими кушаньями, ласково обходиться с ним; под изголовье его она положила пуховую подушку. Прошло немного времени, и кто-то прокричал в их ворота, что его корова не вернулась с пастбища, пропала. Пастух заворчал, что ему снова придется одеться. Затем схватил палку и принялся избивать жену. А та сама подставила ему свою спину. Пастух вышел, быстро вернулся обратно и сказал:
- Скотину я нашел! Да постигнет их горе, я и тебя еще побил без вины!
И с этими словами он лег спать. Фатимат на ночь осталась в их доме. Утром пастух снова оделся в лохмотья и отправился пасти свое стадо.
- Раз ты своему мужу-пастуху оказываешь такую честь и внимание, – сказала Фатимат его жене, – то я – большая преступница: ведь Уасгерги летает между небом и землей, а я его ни во что не ставлю. Научи меня, как мне быть.
- Я тебя научу, как искупить свою вину перед ним, - говорит ей жена пастуха. – Подложи под верхнюю одежду какое-нибудь тряпье, пройдись мимо нихаса, и люди скажут: «Вот жена Уасгерги Фатимат опять сбежала к пастуху, прелюбодействовала с ним и забеременела!».
Фатима так и поступила. Она вернулась домой. Если раньше она даже полы не подметала, то теперь принялась за уборку и навела необыкновенную чистоту в доме, «превратила его в солнце и луну».
Уасгерги продолжал дело служения Богу. Когда же он вернулся домой, Фатимат, улыбаясь, выбежала ему навстречу и говорит:
- Прибыл, любимец божий! Ты много потрудился!
Уасгерги домой возвращался обычно печальный, с опущенной головой и поднятыми плечами. На этот раз он поднял голову высоко и сказал:
- Благодарение Богу! Хорошо, что я дождался улыбки Фатимат.
Ночью она ласкала его, и Уасгерги сказал:
- Если бы я нашел рычаг вселенной, то ухватился бы за него и перевернул Вселенную.
И только тогда, только один раз, Бог остался недоволен им.
Последствия этого Уасгерги вскоре испытал на себе. В первый раз, увидев на дороге рукоятку кнута, он не смог ее поднять. Второй раз Уасгерги поднял яблоко, и когда разрезал его, оттуда повыскакивали все мерзости мира: лягушки, змеи и прочее. Уасгерги хочет смыть с рук своих следы от яблока из кумгана, который он увидел на дороге. Но в третий раз оттуда вместе с водой выпали еще большие мерзости, чем раньше, и он заплакал.
- О боже! – сказал он. – Каким большим врагом твоим я стал! До сих пор ведь ты меня очень любил!
А потом пришло ему слово от Бога:
- Да будет прощено тебе, потому что ты раскаялся.
И он возобновил свою работу.
В этом сюжете традиционные осетинские фольклорные мотивы и образы сочетаются с мусульманскими, с исламской идеологией. Употребление здесь имени Уасгерги вместо Али не случайно. Для убедительности следует сравнить сюжет про Уасгерги с сюжетом Батраза, описанным В. Пфаффом. Одним из самых ранних текстов повествовательного характера о принятии ислама, со временем трансформировавшимся в миф и давшим повод первому его исследователю отнести данный памятник устного народного творчества к сказочному жанру, является сказание «Принятие осетинами мусульманской веры», записанное доктором В.Пфаффом в 1869 г. в Куртатинском ущелье, в с. Каккадур.