Маргарита человек разумный часть 774

Маргарита человек разумный часть 774

Карачаевцы, балкарцы, ногайцы, кумыки и др., считали, что усмиренная Алмасты/Албаслы помогает по дому. Согласно поверьям, Алмасты можно подчинить человеку, достаточно завладеть ее волосом, или каким-либо из принадлежащих ей предметов (магической книгой, гребнем или монетой). Сюжет всех этих повествований сводится к тому, как однажды кто-то поймал Алмасты, вырвал из ее косы волосок и спрятал в какой-нибудь щели. Алмасты вынуждена работать на «своего» хозяина до тех пор, пока ей не удается завладеть спрятанным волосом. В работе «Адыгская мифология» А. Т. Шортанов приводит один такой сюжет: Однажды (кто-то) «поймал алмасты, и из косы ее вырвали волосок и спрятали его в щели дверной перекладины. Если из косы алмасты спрятать волосок, то всю жизнь прислуживать будет, - говорят.
Где был положен (волосок), их (хозяев) маленькая девочка увидела. Однажды все их мужчины и женщины ушли на похороны. Осталась (дома) одна алмасты. Она спросила маленькую девочку: «Где мой волос лежит, не знаешь ли, голубка?». Та указала место. Алмасты взяла свой волос. Варили курбу. Поймав маленькую девочку, она ее вниз головой сунула (в курбу). Вниз головой сунула ее, а сама ушла». Иногда, вместо волоса, для подчинения Ал-басты применяется железная игла. «Рассказывают, что старик по имени Султанахмед поймал Албасти, которая полоскала в речке внутренности роженицы. Он вколол ей в голову иглу, превратив ее в слугу.
Однажды, когда хозяев не было дома, Албасти попросила их семилетнюю дочку, чтобы та почесала ей голову. Девочка обнаружила иглу и удивленная спросила у Албасти, что это такое. Та застонала, заплакала и попросила девочку вытащить иглу, поскольку из-за нее болит голова. Добрая девочка, не раздумывая, вытянула иглу. Албасти, почувствовала свободу, будто сошла с ума: покружилась, повертелась на месте, потом стала все, что она делала, портить: кизяк весь растоптала, разломала, посуду побила, в комнатах намусорила, а потом схватила за ноги девочку и бросила вниз головой в кипящий котел. И после всего этого скрылась».
У адыгских народов «все фольклорные источники единогласно утверждают, что стоит только вырвать один волосок из косы алмасты, доходящей до земли, как она тут же делается во, всем послушной и не отходит от дома, где хранится волосок».
У осетин бытуют рассказы о том, как некий Секинаев (или Сагкаев) поймал черта и заставил его работать на себя. Подчинение черта воле человека происходит также с помощью волос. Разница лишь в том, что в осетинских вариантах не волос прячут, а сбривают клочок волос. Схожие с осетинским сю- ясеты бытуют и у чеченцев и ингушей. Чеченцы и ингуши, поймав черта, также сбривают ему голову. При этом, и осетины, и чеченцы, и ингуши рассказывают эти легенды, как реально происшедшее событие.
Жители Дигорского ущелья до сих пор показывают камень около с. Махческа с огромным отпечатком ладони (приписываемый черту), под которым исчез сбежавший черт. Такой же камень могут показать и ингуши.  Осетинский и ингушский черт отличается от дагестанского Албаслы только тем, что, оказавшись на свободе, не губит ребенка. По всей видимости, мотив убийства ребенка Албаслом перед уходом отсутствует по той причине, что черт ни у одного народа не связывается с духом-покровителем рожениц или с богиней плодородия.
С чертом Албасты единит и то, какими средствами человек борется с ними. Согласно поверьям многих народов, защитить от Албасшы может человек, подчинивший ее, или шаман, мулла. Защитой от них служат острые различные железные предметы: нож, ножницы, игла и пр. До сих пор на Северном Кавказе верят, что ножницы, подложенные под подушку роженицы или ребенка, защитят их от Албасты или черта. Согласно поверьям грузин, злым чарам Али может противостоять «заговор от Али» или произнесение имени Георгия.
Осетины же считают, что при встрече с чертом достаточно показать ему нож (кинжал, револьвер, ножницы, волчьи когти и пр.) или произнести формулу «бис-миллахи», и они исчезнут. Апотропическими предметами у балкаро-карачаевцев были различные железные изделия: ножницы, ножи, гвозди и брусок. Карачаевцы для отогнания злых духов к люльке подвешивают иногда когти волка и рыси. Черти любят танцевать. Все, кто сталкивался с ними ночью, заставали их пляшущими под лунным светом. То же самое говорят ингуши про Алмаса. «Любимое их занятие - пляска; закинув груди на спину, подняв руки вверх, они пляшут при лунном свете». По поверьям дагестанцев, встреча с Албаслы может привести к помешательству человека или заболеванию. К такому же результату, по поверьям многих народов, приводит и встреча с чертом.
В качестве резюме можно сделать вывод, что образ Алмасты/Албасты в своей основе восходит к глубокой древности и связан с древними верованиями в богиню плодородия. С течением времени она принимала функции покровителя рожениц, богини охоты, а также духа-покровителя леса и лесных зверей. Со временем, с утверждением патриархальных отношений, а также с развитием монотеизма, она трансформируется в демоническое существо. Ареал распространения образа Алмасты выходит за пределы Северного Кавказа.
Аналогичный образ имеется, кроме кавказских народов, и у тюркских, монгольских, иранских, семитских народов. Вопрос о происхождении Алмасты недостаточно ясен. Одни авторы считают ее персонажем тюркского происхождения, другие - иранского. Предполагают, что Алмасты/Албасты состоит из двух частей: «ал» (которое большинство авторов считают иранским словом) и «басты» («маеты»). При этом, последнюю часть слова одни трактуют как тюркское «надавил», другие выводят из индоевропейского.
«Вероятно, в основе слова «ал» лежит древнее наименование божества, родственное «илу» семитских народов, а фонема «басты» - индоевропейский термин, означавший «дух», «божество» (родственный русскому «бес», осетинскому «уас»)». Но, скорее всего, наиболее архаичной формой произношения названия данного персонажа необходимо считать чечено-ингушское (дагестанское, монгольское) Алмас/Алмаз и армянское Алмазы. В таком случае слово будет состоять из сочетаний «ал» и «маз» («мае»), где «маз» («мае») является древнеиранским словом таг-, означающим «великий». В целом же Алмас/Алмаз будет означать «великий ал» («великий бог»). (Ф.М. Таказов).

Мать донбеттыров
В осетинской нартиаде донбеттыры - обитатели подводного мира, с которыми нарты связаны тесными родственными узами с самого начала своей эпической истории. Из донбеттыров происходит Дзерасса - жена Ахсартага и мать виднейших нартовских героев. Практически все исследователи представляют Дзерассу, прежде всего, как дочь грозного морского владыки Донбеттыра. В то же время В. А. Цагараеву принадлежит весьма интересное наблюдение, позволяющее по-иному взглянуть на иерархию в обществе подводных жителей.
По мнению автора, царство донбеттыров находится под властью не хозяина, а хозяйки: «Хотя поздняя мифологическая традиция формально объявила, что это дом донбеттыра, водного владыки, мы нигде не встречаем (в основных эпических сюжетах) божественных супругов вместе, главой подводного дома является женщина-мать». Справедливости ради следует отметить, что существуют и такие сказания, в которых владыкой подводного царства выступает Донбеттыр, отец Дзерассы, тем не менее, в количественном отношении преобладают «матриархальные» варианты.
В наиболее полном на сегодняшний день шеститомном издании осетинского нартовского эпоса интересующая нас сюжетная группа представлена 21 вариантом. Отец девушки, похищавшей нартовские яблоки, упоминается в семи. В трёх из них Ахсартаг, попавший в подводное царство, ведёт переговоры только с отцом, а в остальных четырёх неизменно присутствует женский персонаж. В трёх случаях это бедная женщина (м;гуыр ус), у которой остановился на ночлег Ахсартаг, и при помощи которой происходят все остальные действия по исцелению раненой девушки и её соединению с Ахсартагом. Для чего понадобилось усложнять схему новым неясным элементом в виде посредницы между нартовским героем и правителем подводного царства?
Оставшийся вариант показывает, что речь не идёт о вольности сказителя, поскольку здесь «промежуточный» женский персонаж - жена самого правителя. За исцеление раненой дочери она своей властью, как полноправная хозяйка, обещает отдать её в жёны Ахсартагу. Отцу при этом отводится второстепенная, если не сказать эпизодическая, роль. Кажется, его упоминание здесь служит лишь одному - примирению главенствующего положения матери, унаследованного, очевидно, от древней схемы сказания, с привычными для сказителя патриархальными реалиями.
Ощущение большой значимости матери или замещающего её персонажа подтверждается девятью вариантами сказаний данной сюжетной группы, где главой донбеттыров выступает только мать без какого-либо упоминания отца-правителя. Сюда же примыкают три варианта, в которых мать замещают сёстры, причём в одном из них говорится, что за столом они сидят «выше» братьев, то есть занимают более высокое положение во внутрисемейной иерархии. Из оставшихся двух вариантов в одном героя встречают мать и отец, а в другом о родителях раненой девушки и вовсе нет никаких упоминаний.
Бледная и схематичная фигура отца несопоставима с образом властной матери донбеттыров. В ряде вариантов имеются описания её выдающейся внешности, правда, диаметрально противоположного характера. В одном случае мать донбеттыров предстаёт несравненной красавицей: ; конд;н д;р, ; уинд;н д;р ;мбал н'адт;й («не было ей равных в стройности и красоте»).
Наиболее очевидное сходство матери донбеттыров и лягушки иранского мифа - их гигантские размеры. Сказитель называет мать донбеттыров великаншей, сравнивает её с горным кряжем, а противница иранского Гокарна - самое крупное из творений Ахримана. Её огромная величина характеризуется необычной способностью раскусывать надвое едва ли не все создания Ормазда. Похожей чертой наделяется и мать донбеттыров, встретившая Ахсартага не очень дружелюбными словами: («Съела бы я тебя, сгодился бы ты мне, чтобы поковырять тобой в зубах»). И в это легко поверить, учитывая имеющееся во всех вариантах описание её чудовищных клыков.
При всех своих устрашающих характеристиках мать донбеттыров не обнаруживает каких-либо явных признаков зооморфизма. Однако её дочь (иначе - ипостась, воспринявшая некоторые её функции) определённо такими чертами обладает, выступая в образе разных представителей водной фауны. В одном варианте дочь Уазыхъхъ сравнивается с рыбой, а её имя - К;сагуыр - означает «имеющая тело рыбы» и может указывать, как на способность превращаться в рыбу, так и на устойчивое зооморфное обличье. Ещё более важен другой вариант, в котором она выступает в виде лягушки (6, т. III, с. 291), что позволяет допустить (хотя и опосредованно, через дочь) возможность такого же зооморфного воплощения и для матери донбеттыров... (Дарчиев А.;В.).