Продавец рубинов. Глава 30

Он стоял на причале и спрашивал у воды:
«Ты все знаешь, все видела в этом мире.
Любой беды
Отголоски тебе знакомы и скрыты в твоей глубине.
Ты, должно быть, для слез человеческих
служишь века пиалой?»
И вились на ветру его косы цвета ночных фиалок,
Словно змеи в смертельном танце,
касаясь едва ступней.

Он стоял на причале и спрашивал у воды:
«Может ли видеть сердце,
Если мир вокруг превращается в едкий дым,
Застилает его, как вата, если белесая пелена
И все, то, чем ты жил,
растворяется в мутной бездне?»
И светились глаза его той синевой небесной,
Что с дождем васильки садовые
впитывают в будущие семена.

Он стоял на причале и спрашивал у воды:
«Есть ли в мире такое место,
где сумел бы я быть, как ты:
Честным прежде всего и всех к самому себе,
Не портретом чужих времен, а их отражением?
Где б я мог быть собой, а не полем сражения,
По которому все бегут от того, кого любят,
Как при стрельбе?»

Он стоял на причале и спрашивал у воды:
«Что страшнее: пустеть от засухи
или сохнуть от пустоты,
Возвращаясь по кругу всегда из конца в начало?
Каково это: вечность за вечностью быть одной,
Становиться пеной, затем убегать волной?
Человек бы так смог, скажи?»
Но вода молчала.
А затем океан расступился,
перед ним обнажая дно.

Она шла по нему такая, какой он Её и помнил:
В кружевах цвета спелых оливок и босиком.
Золотистые искорки в яшме Её зрачков,
Превращавшиеся в потемках в шальные молнии,
Были так же чудесны, как в прошлых жизнях.
Сколько раз они жили их, сколько сменили лиц?
Он стоял на причале,
дрожал, как под долгим ливнем.
Он смотрел и не верил.
Но вот он сорвался вниз.
Он обнял Её,
и их длинные волосы переплелись,
А затем завязались намертво
в яркий и прочный узел.

И тогда океан шумно выдохнул,
и воды его сомкнулись.
Словно книга,
которой вернули недостающий лист.