По справедливости

 Как-то заходит в мастерскую мой приятель Валера - Парамон, это ему наши общие знакомые дали такое погоняло, потому, что он носил такую же бороду, как один из героев в фильме «Бег», и говорит:
- Я знаю, ты, умеешь малевать панно.
- Да, мне часто приходилось рисовать плакаты больших размеров, это началось тогда, когда я ещё служил в армии, а потом – пошло  и поехало, - и сразу интересуюсь , - а, что есть халтурка?
- Есть, - сказал он, - вот, - и достал фирменный бланк с договором, внизу которого красовалась сумма в семьсот пятьдесят рублей и синяя печать с подписями, а потом продолжил, - в одном из колхозов, где я недавно был, надо нарисовать большое панно размером два на четыре метра.
- Ну, это не большое, - усмехнулся я, - мне приходилось значительно больше делать, даже на фасаде здания Харьковского автодорожного института  намалевать Брежнева с авторучкой и длинна его была в несколько этажей. Так мы с моим напарником  это полотнище расстелили на полу в спортивном зале и по клеткам, которые сделали из чёрных натянутых суровых ниток, переносили рисунок с эскиза. Кстати у тебя эскиз есть?
- Нет, его надо будет тебе сделать.
- Ладно, намалюю, - легко согласился я, даже не спросив, сколько денег мне причитается, потому, что, это всё равно, что делить шкуру не убитого медведя.
- Только мне быстро надо, -  уточнил он.
- Хорошо, завтра с утра приходи.
И довольный Парамон выскочил за дверь, а я решил сразу сесть за эскиз, потому, как деньги нужны были дозарезу. Мне жена всю мою, только намечающуюся, плешь проела, типа, надо бы съездить к сестре Надежде в Пущино, а то лето пройдёт, а мы так и не увидимся.
И вот я ударными темпами уже к вечеру, на ваял его гуашью на картоне размером тридцать на сорок сантиметров. Изобразив, как было обусловлено в договоре, девушку-колхозницу в национальной одежде с караваем хлеба и рушныком, а на заднем плане – золотое поле и, комбайны убирающие пшеницу. Скорее всего, это панно хотели изготовить ко дню урожая, который праздновали в конце лета.
Так вот, когда я его закончил, уже почти совсем стемнело,  и я подумал: « А, не плохой плакат получился, дай-ка я его сфотографирую, может пригодится – в  будущем».
Фотоаппарат «Зенит», заряженный цветной немецкой плёнкой для слайдов,  у меня всегда был наготове, и я сделал несколько снимков.
 Утром, часам к десяти Валера уже штурмовал двери моей мастерской.
- Ну, как сделал? – нетерпеливо спросил он.
- Конечно!
- Давай, показывай!
    Глянув на вчерашний шедевр, он радостно заметил:
- Это, то, что надо! – а, потом, предложил, - давай я тебя тоже вставлю в договор, не возражаешь?
- Хорошо, записывай мои данные.
Когда он это сделал, то сказал:
- А вот, тебе, по справедливости, что бы долго не ждать -  сразу и гонорар, - и вытащил два фиолетовых четвертака с изображением Ленина.
Я сначала опешил, как-то не справедливо получается, вроде и в договор меня внёс, рассчитывая, что он меня возьмёт с собой делать панно, но, он – отмазался, мол, у него уже есть помощник, и он легко с ним его нарисует. А, я даже знал этого помощника, вернее помощницу – молодую девушку Иру, которую он, по секрету от своей жены,  подготавливал к поступлению в Худпром. Поэтому, в знак мужской солидарности, даже не возмутился, ведь, и за эскиз в то время, это были нехилые деньги. Работяги на заводе получали 250 рублей в месяц, а тут за вечер – полтинник. А Парамон, довольный, что так легко отделался от меня, схватив эскиз, побежал, наверное, собираться на халтуру, со своей помощницей.
А я продолжил доделывать работу для школы, где директором была, моя бывшая классная руководитель.
Через три дня заходит  в мастерскую Парамон с грустным видом.
А я, у него спрашиваю:
- Ну, что нарисовал панно?
- Да, где там, - говорит и продолжает, - пока мы собрались, то приехали в райцентре уже к обеду, это около тридцати километров от колхоза, и остановились в гостинице.  Ну, и с дороги решили пообедать, потом расслабиться и немного отдохнуть,  и конечно, в этот день не попали в хозяйство. А утром, после бурной ночи,  проспали и только  к обеду попали в колхоз.
Нашли председателя, которому эскиз понравился, и он сказал:
- Можете приступать, деньги в кассе – приготовлены, все вопросы – к парторгу.
Мы – к нему, а он вывел нас на площадь перед правлением и показывает металлическую конструкцию, на которой уже висит старое, облезшее и выцветшее панно, и до нижнего края -  два с половиной метра от земли, то есть, вся высота – четыре с половиной. А рядом растёт высокая ива ветки, которой свисают и закрывают половину конструкции.
- Да, как же тут рисовать? – спрашиваю.
А парторг, говорит, а вы начинайте малевать с другого угла, а мы ветки  немного подрежем. Ну, мы так и решили, что завтра и начнём, а сами поехали опять в гостиницу пообедать и отдохнуть.
На следующее, утро, правда уже немного пораньше, часам к десяти были на месте.
 Но, ветки никто не подрезал, стремянки – нет, а местный художник, которого мы нашли, сказал, что парторг  укотил на поля ещё в семь часов утра и ничего про обрезку ивы не говорил, а дал ему задание всякие молнии писать о сборе урожая, и, поэтому, у него и без нас работы валом.
Ну, мы, найдя какую-то старую лестницу, даже, хотели начинать рисовать со свободного угла, но железо на котором было старое панно – всё  в кусках старой краски и лущилось. Его надо бы зачистить щёткой и наждачкой, но вручную это делать, да ещё на солнцепёке, – уйдёт два дня, не меньше. В общем, я сам попробовал, наждаком почистить, потому, как у Ирины маникюр, и понял, что это - напрасный труд, и мы опять, поехали в гостиницу обедать и отдохнуть.
   А на утро Ирина совсем расклеилась, сообщив, что у неё внезапно начались месячные. Ну, ты знаешь, у женщин так бывает, в дороге. И ей лазить по лестнице, да ещё в жару, сам понимаешь, противопоказано.
Правда, я поехал в колхоз и рассказал председателю, что помощница заболела, но пообещал, что через пару дней приеду с другим напарником.
А этот гад, только гоготнув, сказал:
- Прывызы якогось хлопця, зручнишэ будэ!
Вот, я и вернулся, решив, что раз ты эскиз делал, так может и панно заварганишь?
А, как грошы будем делить? – спросил я, учитывая прошлый опыт.
- Да никак! Делаешь панно и все деньги забираешь себе, а я останусь с Ириной, это, ведь, я виновник её недуга, - грустно сказал Валера.
- Ладно, согласен! Давай договор и документы, - а потом, не без ехидства, добавил, - быстро же у тебя закончился медовый месяц.
- Ничего страшного, - сказал, уже веселее Парамон, - через пару дней, я думаю, всё наладится, - и выбежал из мастерской.
Сначала, я хотел - было дело, предложить эту халтурку, кому-то из своих друзей, но оказалось, что те, у кого были машины – заняты, а брать «безлошадных» особого желания нет, потому, как часто бывало: мы едем на моей машине, тратим бензин, да плюс - стоянка, а как дело доходит до дележа заработка, они это всё, не учитывая, хотят получить половину.
И у меня в таких случаях всегда, возникал вопрос:
-  Как делить?  По справедливости или пополам, - и они, не задумываясь, отвечали - , конечно, пополам!
Вот, я и решил поехать сам, тем более, что Парамон проговорился, что там есть местный художник и я подумал, что в случае чего смогу его уболтать – мне помочь.
Загрузив в багажник, своей недавно купленной «Копейки»,  краску, кисти и шлеф-машинку на всякий случай, проявив плёнку, на которой получился отличный слайд эскиза и, взяв проектор, я отправился в путь.
   Выехав в пять часов утра, я прикинул, что  к семи – буду на месте. Трасса в это время - не загружена, да и ехать по утренней прохладе лучше, чем по жаре. Так и случилось, и я, приехав в полвосьмого утра, застал и председателя и парторга на планёрке.
Объяснив, что Ира  и Валера заболели, но он, как человек ответственный прислал меня с товарищем, который сейчас устраивается в райцентре в гостинице, а я, готов  приступить прямо сейчас.
Парторгу понравилась такая оперативность, и он заключил:
- Вот, сразу, видно, что ты человек серьёзный, сосрання работаешь, а не то, что некоторые.
Я понял, в чей огород брошен камушек, но, нисколько не смутившись, сказав:
- Я посмотрел, на ваше старое панно и там, на краске такой сильный кракелюр, прямо кусками отслаивается, давайте, чтобы новый красивый плакат висел долго, возьмём чистые листы железа, а я, вот этой хорошей эмалью ПФ, загрунтую и нарисую, и оно простоит ещё десять лет.
 Парторг, видно не совсем понял, что произошло с его старой краской, но мысль  про десять лет - понравилась, видно, потому, что долго не надо будет заморачиваться с этой наглядной агитацией и не тратить деньги, и он, улыбнувшись, сказал:
- Ну, десять, - это ты загнул, ну, хотя бы – пять, шесть – простоит,  и на том спасибо! – и, добавил, - поехали на склад.
Там оказалось, только оцинковка размером метр на два, так, что в аккурат – хватило  четыре листа, а я подтвердил, что это даже лучше – дольше простоит.
- Работать можно на сцене, в клубе, там всё равно никто не шастает, все по вечерам на улице танцуют, - и, потом предложил, - я тебя познакомлю, с нашим художником, он тебе поможет.
И мы, заехав за клуб, зашли в мастерскую, находившуюся в торце здания.
 - Это Ваня, - сказал он, и, обращаясь к мужчине, примерно, лет тридцати пяти, с загорелым лицом и  черной вихрастой шевелюрой, в пиджаке с разноцветными пятнами,  добавил, - помоги товарищу, разгрузиться, ну, и всё остальное, - а сам, пошёл в правление.
Увидев, с какой неохотой местный художник помогал мне выгружать из машины банки с краской и кистями, я врубился в чём дело, поэтому сказал:
- Так, Иван, меня зовут Евгений, давай сразу решим один, как говорят, - шкурный вопрос. У тебя, какая зарплата?
- Да, сто двадцять карбованцив нарукы отрымую.
- Это значит, если разделить на двадцать два дня, то получается, чуть меньше шести рублей в день, правильно?
- Та, десь прыблызно так и е, - согласился он.
- А, я тебе в день за помощь, заплачу – двадцать! Согласен?
Он с недоверием, глянул на меня, а потом спросил:
- Ты нэ брешишь, це – точьно?
- Да, чтоб я здох, - говорю смеясь, как герой «Джентльменов удачи», - век воли не видать!
- Ну, цэ другэ дило, - тоже гыгикнул он, и добавил, - що, робыты?
- Для начала все листы вытаскиваем на улицу и грунтуем вот этими поролоновыми валиками, - начал я командовать, - так эмаль быстрее высохнет.
Когда мы разложили их перед клубом на подиуме, дав один Ивану, а другой взяв сам, открыв, банки, начали их грунтовать.
Как, говорится, - в два смычка, работа пошла быстро, и уже после обеда листы оцинковки стояли беленькие, как ватман.
   Пока я распаковывал инструменты, Иван, даже между делом успел, у себя в мастерской, написать какую-то молнию, типа, - «Поздравляем вторую бригаду комбайнёров перевыполнивших план!»
 Глянув, на его работу, я взял кисточку и сбоку внизу, несколькими штрихами нарисовал комбайн, а на заднем плане - поле и автомобиль.
- Ух, ты! – удивился Иван, - классно получилось! Ты, дэсь вчився?
- Вчився, вчився! – сказал я ему в унисон.
- А, дэ и скилькы?
- Ну, если, считать школу Репина, училие и худпром, - то получается, почти, десят лет.
- Ни фига, себе! - удивился местный художник, - я б стилькы нэ вытримав.
- А, я до сих пор учусь, - сказал я, - ведь, недаром говорят: «Век живи – век учись!».
- А, дурнем – здохнэшь, - засмеялся он.
- Ладно, относи свою молнию в правление, - и, достав червонец и протянув его Ивану, сказал, - заскочи в сельпо и купи чего нибудь перекусить на своё усмотрение, а потом, ближе к вечеру, будем листы заносить в клуб, они уже к тому времени должны подсохнуть.
Через пол часа Иван приехал на велосипеде и  притащил большую чёрную сумку, в которой оказалась, кастрюля с парующей молодой картошкой, почти, с десяток варёных яиц, помидоры, огурцы, шмат сала и серый хлеб. Это всё он вывалил на стол в мастерской, а под конец, как факир, который из чёрного цилиндра за уши вытаскивает кролика, извлёк бутылку со слегка мутной белёсой жидкостью, закупоренную кукурузным початком.
- Я помиркував, - сказал, как бы оправдываясь, Иван, - щё в сильпо крим хлиба, ничёго купувать, ось и прынис з дому йижу, це жинка швиденько зробила, - и, протянув мне каие-то деньги с мелочу, добавил, - це здача.
Я, невольно в душе, даже улыбнулся такой наивности этого простого селького человека, и сразу сказал:
- Ты, тут притаранил, еды больше чем на червонец, поэтому – спрячь  деньги. Это я тебе ещё должен доплатить.
Иван замахал руками:
- Та ни нэ треба, це все  мое, - и хотел уже откупорить бутылку.
Но, я упредив события, сказал:
-  Я за рулём и мне вечером надо ехать в райцентр, а бутылку давай разопьём, когда работу закончим, - и, не дожидаясь ответа, спросил, – согласен?
И местному художнику ничего не оставалось, как принять моё предложение, а я, чтобы не подаваться соблазну спрятал её в машине.
За ужином мы немного разговорились…
 Он поведал, что нигде не учился, но ещё в школе  рисовал стенгазеты, а потом и плакаты под руководством учителя по черчению. По окончания - работал в полевой бригаде, на ферме, а после армии, где немного научился писать плакатным пером, парторг предложил ему поработать художником. Зарплата не большая, но зато – времени хватает заниматься своим хозяйством, а оно у него немалое: корова, два кабанчика и свинья, кроли, куры, утки, да ещё и два огорода. Пять лет назад женился и у него уже двое детей.
А, я что родился в Харькове, тридцать лет назад, и - с семи всё учусь и рисую, и ресую, а потом показал ему эскиз.
- Гарна, вродлыва дивка, на мою жинку схожа, - сказал Иван.
- Так, принеси фотографию, я её и нарисую, - предложил я.
- Та, нэвдобно як-то.
- Да всё это глупости, - парирую, - вот Васнецов даже в Киевской лавре, свою возлюбленную нарисовал в виде мадонны.
- Кого-кого?- переспросил Ваня.
- Кого? – передразнил я, - Богоматерь, а тут будет с караваем хлеба твоя жена-колхозница. Ведь, она колхозница? – не унимаюсь я.
- Ага! – подтвердил он.
- Вот и приноси фотографию, и мы её – увековечим.
Видно, этим аргументом я окончательно развеял сомнения Ивана и он согласился.
    После сытного ужина, мы, немного отдохнув, занесли уже практически высохшие, железные листы и поставили их вертикально на сцене.
- Так, - сказал я, - ты мне здорово помог, едь домой – занимайся своим хозяйством, а я начну рисовать панно.
Он так и сделал, а я когда ещё больше стемнело, подключил проектор, со слайдом эскиза. Изображение было не очень ярким, но контуры были хорошо видны, и мне оставалось только их перевести карандашом на белые железные листы.
Заняло это, примерно, часа два, когда уже совсем стемнело, и я решил никуда не ехать, а разложив сидения спать в машине, возле мастерской.
Ночь была безлунная, а воздух свеж и неподвижен…
Когда-то классик писал: «Тиха украинская ночь…» , ну, и так далее, а мне, как назло, спать не давало, жужжание комаров над ухом, да трескотня цикад, пребиваюащаяся далёким собачьим лаем.Пришлось закрыть окно. Хоть, я и прихлопнул несколько, комаров, но остальные, затаившись где-то, периодически устраивали нападения, не давая спать всю ночь и лишь, только под утро я уснул, не реагируя на них.
Разбудил меня стук в окно, это Ваня, притащив бутылку парного молока, приглашал меня завтракать.
- Сколько времени? – спросил я, раздражённо.
- Пив на сёму, - сказал он, я вот тилькы з дойки прыйихав.
- Ты, что сам и корову доишь?
- А, як же, надо ж жинци допомогаты.
- А, фото принёс?
- Ой, забув! Вона у чора, коли я  зайшов у хату тверезим, аж перехрестилась и запитала: « Що, трапилось, ты що – не пив горилку?». Ну, я и росповив, що допомогаю художнику з Харкова, а вин – не пье. Так вона дала молока, и пообицяла, щей  пырижкив напекты к обиду.
- Вот и хорошо, тогда и фотографию привезёшь, а сейчас давай панно рисовать.
Иван, когда увидел на сцене большой рисунок карандашом, аж, присвистнул:
- Да, я бачу, ты справжний майстер.
- Так, - продолжаю я командовать, - вот кисть и голубая краска, - замызывай небо, а я пока за рушнык возьмусь и вышиванку.
И работа закипела. Иван, всё хватал, как говорят, - на лету, и через час уже освоился и сам, глядя на эскиз, заливал различным цветом площади. Мы так увлеклись, что не заметили, как малая стрелка на циферблате моих часов перевалила за цифру три.
- Что, есть охота, - сказал я автоматически.
А Ивану, это только и надо было и он, сев на велик, рванул домой, а я только успел ему крикнуть вдогонку, чтобы он фото жены захватил.
В этот раз, к традиционному обеденному набору, были добавлены ещё и с сыром пироги.
- Вот, фотокартка моейи дружины, колы мы познайёмылысь, - сказал торжественно Ваня.
- Хорошо, сейчас попробую наваять, - сказал я, и  стал карандашом набрасывать лицо, а местный художник продолжал замазывать фон.
И, когда за окнами начало темнеть, карандашный рисунок портрета был готов.
Ивана остался доволен, и я его отправил домой, а сам, принялся прорабатывать его уже цветом и закончил только поздно ночью.
 Наученный горьким опытом, я сразу полотенцем по выгонял всех комаров и задраил окна, поэтому, спал, как убитый до утра.
Утром мой новый напарник, опять пришёл с молоком,  пирожками и парторгом, которому уж очень не терпелось, посмотреть, что же я за два дня на ваял.
  Увидев панно, полностью закрашенное краской, он внимательно уставился на портрет колхозницы, а потом сказал:
- Эта женина мне кого-то напоминает, я её, где-то видел.
Я чуть не ляпнул, что это жена Ивана, но заметив, как он, стоя за спиной парторга и глядя на меня, приложил указательный палец к губам, типа, молчи.
И я объяснил, что это собирательный образ украинки, и язвительно спросил:
- А, что не нравится?
- Нравится, нравится, - быстро согласился парторг и вышел из клуба.
- Ты, чего шифруешься? – спросил я у Ивана.
- Да, ну його, вин такый, завистный, щей  забажае, щоб його дружину намалювалы. Ты и за гроши, мои не росповидай, а то вин, йих вывэрны з моейи зарплаты.
- Хорошо, - легко согласился я, - давай постараемся сегодня дорисовать панно.
И мы принялись за работу…
 Иван, пошабашил в часов пять, а я - только к двенадцати ночи положил последний мазок.
Ночью спал, - богатырским сном, видно сказывалась, трёх дневная усталость.
 Утром мой напарник пришёл, как всегда рано, и мы быстро позавтракав, решили приступить к монтажу панно,  загрузив листы  в багажник.
Сначала Иван, поставив стремянку, обычной ножовкой быстро и просто отрезал толстую ветку вместе со всеми листьями и маленькими веточками, оголив полную поверхность панно.
Потом, взяв гвоздодёр, начал отрывать от деревянного подрамника старые железные листы и когда остался последний самый крайний, вдруг из-под него вылетел рой ос. От неожиданности Ванька спрыгнул с лестницы, а осы начали кружить, выискивая обидчика.
 Тогда он, заскочив ко мне в кабину, предложил:
-  Я збигаю, в майстэрню за брызгалкуой вид колорадскых жукив, а ты сыды тут, - и он, открыв дверь быстро побежал по направлению к клубу.
Осы, ещё немного покружив и ужалив несколько зазевавшихся колхозников, выходивших из правления, потихоньку угомонились, залетая под лист железа, где у них, явно, было гнездо.
Когда Ванька прибежал назад я его даже не узнал. На нём был армейский АЗКа, подпоясанный поясом с блестящей пряжкой со звездой, в виде плаща с капюшоном на голове, а на лице был противогаз, в руках, одетых в резиновые перчатки, которыми пользуются электрики, он держал, что-то вроде, большого велосипедного насоса с форсункой на конце.
Уже, более смелее, он подставил лестницу поближе к листу, одиноко висящему на каркасе, и брызнул в щель под железо, тут же опять вылетел рой тёмных точек, а Иван, как настоящий воин, брызгал и брызгал, надавливая на шток. Когда, жидкость закончилась, он соскочил с лестницы и кинулся ко мне в машину.
Сняв в кабине противогаз, он сказал:
- Во, зараза, одна чи дви, вкусыли мэнэ.
Видя, такое стихийное бедствие, которое поставило под угрозу завершения работы и получение наших кровных денег, я предложил:
- Может их огнём выкурить, типа, паяльной лампы.
- Та ни, там дэрэво сухе можэ вспалахнуты.
- А если, самогонкой побрызгать, они напьются и попадают пьяные, - сказал я, как бы в шутку и достал припрятанную мною бутылку, заткнутую кукурузным початком.
- Ну, що, тут зробыш, двай! – и мы, открыв бутылку, начали наполнять брызгалку.
Второй удар по осиному гнезду он нанёс более тщательно, сразу выдавив ударную дозу самогонки за железку, рой появился не сразу и как-то вяло начал летать, тогда Иван, вытащив из-за пояса гвоздодёр быстрыми движениями начал отрывать последний лист, не прошло и  минуты, как он брякнулся на землю. Тут-то и обнажилось осиное гнездо, и он гвоздодером сорвал его вниз. Оно упало и из него стали ещё сильнее вылетать злые насекомые, но, как солдат химзащиты и не думал отступать. Спрыгнув с лестницы, он выдал последнюю порцию алкоголя прямо в тёмную дыру из которой ещё появлялись осы.
Вот тут, и я решил внести свою лепту в победу. Схватив спички, я поджог приготовленную свёрнутую в трубочку бумажку и, подбежав как, можно ближе к гнезду кинул её. И, что самое удивительное, оно моментально пыхнуло. Бедные насекомые, которые остались живые, лишившись своего законного жилья, некоторое время ещё кружили, но потом, разгоняемые ветром и людской несправедливостью, начали медленно разлетаться в разные стороны...
 И я заметил, что некоторые представители рода человеческого с любопытством наблюдали из окон за нашими действиями.
Когда Иван, снимал АЗКа, я поинтересовался, типа, откуда у него такое снаряжение.
- Та, цэ я з армии привиз, де служыв  у химвийсках.
- Да, я смотрю, и навыки у тебя ещё остались по обеззараживанию техники, - пошутил я и добавил, - да, и самогон был, наверное, крепкий.
- В мене горилка градусив пьятьдесят не менш, - гордо сказал Ваня, - на жаль, мы так и нэ покуштувалы йийи.
- Ничего страшного, давай побыстрее панно монтировать.
Это заняло у нас часа полтора, не больше, и уже после обеда, когда подписали приёмо-сдаточный акт, я получил долгожданные, честно заработанные деньги.
Расставаясь с моим новым приятелем, я,  поблагодарив за помощь,  дал ему сто рублей.
Он, немного удивившись, сказал:
- Цэ,  забагато, я ж робив четыри дни.
- Всё правильно, по справедливости, тебе ещё и премия - двадцатка за поединок с осами, которые тебя покусали.
Он засмеялся, а потом сказал:
- Моя дружина, як побачить свий портрэт, так будэ дуже вдячна тоби, - потом предложил, - можэ к нам в гости пойидэмо?
- Давай, как-нибудь в следующий раз, когда я буду в ваших краях, - отмазался я, догадываясь к чему он клонит.
 И сев в машину, рванул назад в Харьков…
Когда я ехал, то из головы не выходила одна мысль, - может, надо было, больше дать ему денег, ведь мужик почти четыре дня со мной работал.
 А с другой стороны: работу нашёл и составил документы – Парамон, эскиз – сделал я, краска и инструменты – мои, машина и бензин, тоже за мой счёт, и пахал я больше, а самое главное – умение. Сам Иван никогда бы такого не сделал, да и в будущем - на вряд ли, сможет.  Значит – всё  правильно, справедливо, а на счёт оплаты, - я вспомнил известную притчу из Евангелии,  про работников, которых нанимали на работу: одних с утра, других, после обеда и так далее, а платили – одинаков, и что из этого вышло. Так за размышлениями я и не заметил, как часам к пяти прибыл на место…
Когда я разгружался, то увидел Парамона с Ириной, идущих по улице. Не знаю, может они специально прогуливались, а может меня ждали.
Увидев, как я разгружаюсь, и подойдя ближе, приятель удивлённо спросил:
- Что,  у тебя тоже не получилось нарисовать панно?
- Почему, не получилось? Я уже его намалевал и даже деньги получил.
- За четыре дня на ваял?
- Конечно!
- Ну, ты молодец! - сказала Ирина.
- Да и я бы смог, ели бы ветки не мешали и некоторые помощники, - немного с завистью сказал Валера.
Решив реабилитировать приятеля в глазах его подруги, я сказал:
- Валера, подожди, надо деньги разделить по справедливости, значит так: ты работу – нашёл и оформил договор, - это десять процентов, потом заплатил мне за эскиз – пятьдесят  рублей, и того с моральной травмой, набежало, для ровного счёта – сто пятьдесят рубликов. И, невзирая на удивлённое лицо Парамона, выдал ему три зелёные купюры с портретом вождя.
Он, немного опешил, но потом, взяв деньги, заключил:
- Да, это справедливо! Хотя, в ту поездку, никакой моральной травмы я не получил, а скорее наоборот, мы с Ириной прекрасно провели время…