Жизнь всегда

«Жизнь— вечность, смерть — лишь миг».
М.Ю. Лермонтов
Весна семимильными шагами врывалась в наш мир, постепенно встраиваясь в повседневную жизнь города и его многочисленных обитателей. Зеленели деревья и кустарники, небо всё чаще встречало нас нежно-голубыми оттенками, значительно поднимая настроение и прогоняя грусть-печаль последних недель, что навалились не только на отдельных людей, но и на всю планету и человечество.
Ситуация в мире не имела в настоящее время даже намёков на скорейшее разрешение, что, без сомнения, только утяжеляло восприятие действительности.
Слава Богу, происходящее вокруг нас не могло сказаться на течение времён года, смене «природного настроения» в пользу радостных ноток весеннего пробуждения.
Да, мы были узники нашего мира, нашей действительности, однако, звери и птицы, деревья и кустарники, цветы и свежие травинки существовали по своим законом, где слово «карантин» не значило ровным счётом НИЧЕГО.
Раннее утро, о котором пойдёт дальнейшее повествование, встречало нас лучезарной улыбкой нежных апрельских солнечных зайчиков, осторожно касавшихся земли, пробиваясь сквозь уже вполне окрепшие листочки берёз, тополей, клёнов. В московских парках и скверах уже безо всякой оглядки на отсутствие толп народа, а, может, и благодаря этому, активно щебетали и пели свои радостные, светлые песни прилетевшие из «южной ссылки» скворцы.
Как сладостно растворялись эти трели между стволами деревьев, как будто призывая бежать сюда всех желающих. Увы, толпы зевак не отмечалось и не могло быть. Все были вынуждены находится под строгим «домашним арестом». Последний не был чем-то немыслимым. По сути, это была наша скромная плата за весь тот необузданный, расхлябанный и в тоже время опасный образ жизни. Мы, а это не кучка людей вокруг, мы, как человечество, забыли о своём месте в природе. Да, да. Именно месте. К сожалению, последние десятилетия прошли под гимном вседозволенности, доступности и исключительности человека и его места в жизни нашей планеты.
Было ли это хорошо? Думаю, ответ очевиден и не приятен ни мне, ни каждому из нас. Мы стали заложниками своих же амбиций и теперь та плата — наше беспутство в течение всех лет эволюции, а особенно последних декад, стала жёстким уроком для всего человечества.
Выиграл ли кто-то от этого? По своей сути выигрывала лишь природа, поставленная на грань краха ещё несколько месяцев назад. Теперь-то мы были «в клетках» и оковах Её власти. Звери и птицы вновь возвращались в свои исконные ареалы обитания, а человек безмолвно созерцал, как жизнь планеты идёт в то время, как он сам стоит и топчется на месте.
Куда было деваться? Да, кто мог вырвались за город, на свои дачи и приусадебные хозяйства. Но были ли это толпы или всё же основная масса населения городов была заперта в бетонных коробках с возможностью лишь сожаления об упущенных шансах жить прежней, до толе наскучившей жизнью.
Где теперь те, кто так долго, настырно и в какой-то мере агрессивно призывал нас к определённому и столь полюбившемуся образу жизни? Кафе и рестораны прекратили работу; музеи были закрыта. Театры, магазины… список можно продолжать до бесконечности. Все они стояли как слепки-отпечатки нашей прошлой жизни. Вероятнее всего в скором времени мы вновь сможем выйти на улицу и посетить вышеприведенные заведения. Вопрос лишь - когда!? Сейчас же планета жила, а мы существовали. В одно мгновение мы стали зрителями процесса жизни, а не его активным участниками, коими мы должны были являться по определению.
Птицы пели так же как и год, и два, и три назад. Хотя, наверное в этом я не прав, они пели по иному. Их звонкие и мелодичные трели теперь были ещё более самобытными, чем ранее. Шум города, что пожирал ранее всё пространство, все звуки и всё сущее вокруг теперь был лишь тенью самого себя. Транспорт практически вымер. Лишь изредка можно было заприметить движенье автомобилей или, чутко прислушавшись, уловить звук шагов редкого счастливчика, идущего или на работу, или в магазин, ближайший к дому.   
Весеннее утром зазывно улыбалось и манило из наших «склепов». Жаль только, но это становилось неосуществимой задачей для большинства пленников мегаполисов. А ведь раньше свободы были нерушимы. Можно ли было изменить это и вновь ринутся в привычную жизнь? На этот вопрос каждый должен был сам дать себе ответ, но последний и так был очевиден. Изменений не было и не планировалось. День за днём нам сообщали сводки роста числа выявленных случаев заболевания, и эта прогрессия давно была уже ужасающей. Где-то было хуже, но и здесь, в родных пенатах мы также болели, страдали, боялись и тряслись от неведомой доселе угрозе в лице маленького вируса, не просто напугавшего, а ввергнувшего в панику всё человечество.
Он или мы? Вот вопрос, достойный уст шекспировского Гамлета и ставший куда-более актуальным, чем знакомое каждому «быть или не быть». Конечно «быть», но вот кому, и где, и в каком качестве! К сожалению, в тот момент этих знаний нам не было предоставлено, как, впрочем, и в настоящее время.
Возвращаясь к тому весеннему апрельскому утру стоит отдельно описать диссонанс визуальной картинки и её восприятия нашим мозгом. Для всех нас город пребывал в анабиозе: улицы пусты, жизнь остановилась и практически повисла на грани существования. Было ли это так и насколько же драматично мы окрашивали происходящее в позиции не субъективной оценки, а объективной реальности?
Жизнь продолжалась, и её устои поменялись лишь для малой толики участников процесса — людей. Мы стали пленниками, арестантами, подсудимыми и мучениками. Так считали мы сами, а при этом мир жил и наслаждался каждый днём, часом, минутой, мгновением…
Разве не прекрасно было созерцание радуги после кратковременного прохлаждающего весеннего дождика? А какой слышался дурманящий запах озона этим утром? Могли мы это себе представить, когда расталкивая друг друга спешили кто-куда. Были ли мы способны раньше воспринимать мир, как целое и главенствующее, а не второстепенное и прилагательное?
Этой весной нам были даны исчерпывающие ответы. Человек - хозяин жизни, что, бесспорно, соответствует действительности. Но жизни кого или чего? Тут надо признать, что хозяева мы лишь своей судьбы, а никак не глобального ощущения действительности. Вокруг нас жизнь ни на секунду не снизила своих оборотов; всё было в срок. Просто часть «массовки», декораций, что привычно присутствовали в поле зрения, отсутствовала и не особо казалась нужной нашей планете. То заточение, что так тяготило и тяготит людей, длится считанные недели, а мир уже расцвёл красками столь буйными и яркими, что его стало уже не узнать. 
Подул лёгкий, слегка уловимый ветерок, что сотряс ещё не окрепшие ветви с едва зеленеющими листочками. Где-то на верхушке дерева, что даже не содрогнулось от этого дуновения вспорхнула и, переместившись на пару веток выше практически на самый пик, села птица с невероятно горделивым видом. Высоко разместившись  и наблюдая за происходящим внизу и в округе она ощущала себя, вероятнее всего, маленьким хозяином данного участка парка. А почему бы ей не думать именно так, ведь опровергнуть это никто не в состоянии, свидетелей практически нет и ареал её существования полностью принадлежит пернатым. Раньше бы шум толпы, детский крик или смех могли нарушить эту идиллию, но для этого требовалась бы машина времени или искажение реальности. Ни то, ни другое было не доступно в современных условиях, а, значит, именно эта птичка могла чувствовать себя в главенствующей роли здесь и сейчас.   
Не смело, можно даже сказать робко и осторожно, она затянула свою песню тонким и прерывистым щебетанием. Вероятнее всего, ей казалось, что опасность и возврат к былым временам могли быть доступны в любой момент и мгновение. По истечению пары минут всё отчетливее и настойчивее прорезался её голосок сквозь кроны деревьев и просторы лесопарковой зоны. Ещё несколько мгновений и миру явился ответ из соседней чащи: видимо кто-то подхватил утреннюю песенку и продолжил мотив на свой лад. Два голоса, как два инструмента, слились в дуэте и, переливаясь с одной верхушки на другую, из одной части леса в соседнюю, пробуждали ещё сонное, заспанное лесное царство. К данному музыкальному этюду довольно быстро присоединился ритмически рисунок стука дятла об очередной древесный ствол. Были ли это два соло инструмента и ритм-секция или постепенно новоиспеченное трио превратиться к полудню в оживлённый оркестр? Пока, к сожалению, не ясно, но уже сейчас стало очевидным, как тихо было изначально и как же не хватало звукового сопровождения нашей текущей жизни.   
Постепенно один за другим все представители лесной фауны включились в эту звуковую перекличку, дополняя друг друга и затмевая весь имевшийся акустический вакуум.  То слева, то справа, то сверху, то снизу доносились гаммы, трели, а также шуршание и  иной звуковой орнамент. 
Внезапно всё это копошение и проявление жизнедеятельности застыло и беззвучный, практически бездыханный режим вновь вернулся в минуту назад бушевавший лесной мир. С момента помещение людей, как наиболее активно-создающей звуковой фон массы, в свои «бетонные тюрьмы» на время карантинизации, природа постепенно стала отвоёвывать исконные права не только на гегемонию в мире, но и на представителей животного мира всё чаще возвращаться в места первоначального обитания. Подобное происходило в каналах Венеции, где впервые за сотни лет вновь появились не только рыбы и воды стали прозрачно-чистыми, но также были отмечены случаи заплывания дельфинов, как иллюстрации идеальной экологической ситуации. Похожие наблюдения проявлений власти и главенствующей роли природы может отметить и в иных регионах, а вышеприведенная лесо-парковая зона Покровское-Стрешнево и не рассматривалась нами как вариант исключения. Птицы и звери всё активнее выходили «в свет» и не пугались одиночно-шатающихся особей человеческой расы, а, наоборот, смело и деловито занимали предоставленный ареал обитания, освободившийся ввиду отсутствия привычных толп людей в городе вообще и в парках, в частности.
Возвращаясь к вышеописанному самобытному оркестру, стоит с настороженностью проследить нависшую и ужасающую тишину. Там, где еще минуту назад кипела жизнь и всеми красками фонтанировали жизнеуспокоенность и позитив, в одночасье стало тихо и крайне неуютно. Что это такое? Ничего не происходило, но был жутко страшно и не комфортно, как будто невидимая рука опасности тянулась к нам сзади, а мы её просто ещё не успели узреть.
Опасность и правда была близка, только обнаружить её было сложно и точно не сзади или спереди: нужно было поднять свою голову и устремить взоры в глубокое синее, почти безоблачное, небо. Вдали на горизонте виднелось маленькое пятнышко, стремительно нараставшее и приближавшееся к замершему от ужаса кусочку леса. Спустя всего пару мгновений стало ясно, этим пятнышком был никто иной, как ястреб-тетеревятник. Крайне редкая особь, являющаяся уже много лет как занесённой в «красную книгу». И это здесь, практически в самом центре мегаполиса? В это было бы невозможно поверить, если только не наблюдать подобное воочию.
Взмах крыльев надвигающей птицы не просто поражал, он пугал и ужасал. Казалось, на тебя движется монстр, с каждым взмахом нависающий над тобой всё больше. Кто бы не пытался убежать, ускользнуть или скрыться от этого свирепого ястреба был обречён на неудачу. На какой-то миг показалось, что его полёт был просто вариантом облёта и контроля территории, а крылья даже тормозили потоки воздуха, позволяя зависнуть над лежащим внизу замершим миром.
И именно в эту секунду, когда пауза начала затягиваться где-то в валежнике на земле, среди корней ели, на самой границе леса, появилось едва уловимое взором движение. Судя по всему это была маленькая мышь-полевка, что копошилась под старыми ветками либо по своей невнимательности, либо уверовав, что опасность уже миновала. То ли по оплошности, то ли по своей рассеянности маленькое существо высунуло свой носик и в тут же секунду стало не просто объектом, а главной целью парящего монстра. Трансформация ястреба из грациозно скользящего на ветру небесного наблюдателя до стрелы, устремившейся к визуально обнаруженной цели, просто поразила и ошеломила. При первой же попытке шебуршания внизу синхронно со звуковой волной складывающихся крыльев тень монстра ринулась строго вниз, рассекая потоки воздуха как отлично заточенный нож слой скользит сквозь слой нежного свежего масла.
По-разному можно оценивать длительность момента и его восприятие. Сам по себе это полёт, а точнее пике, в погоне за целью длилось считанные секунды, в то время как по ощущениям данная картина была не просто долгой, а ужасающе растянутой и от того ещё более пугающей. Были ли шансы на спасение? Как тут можно говорить в абсолютных понятиях? Шанс есть всегда, правда, в этот момент наличие даже эфемерной возможности спастись следовало считать напрасным авансом. Практически вонзившись клювом в землю птица резко развела крылья, что с одной стороны, позволило сбросить скорость и притормозить движение, а с другой стороны, за счёт брошенного потока воздуха окончательно пригвоздило жертву к земле. Жаль, невозможно сделать стоп-кадр, как располагалась эта птица-убийца в каких-то полутора метрах от своей новоиспеченной жертвы: крылья широко разведены, оперение синевато-серого цвета с легким черным отливом, клюв слегка приоткрыт, когти как лезвия бритвы готовы схватить и разорвать в клочья всех и всё.  Что  оставалось окружающим? Так это только слышать жалобный, тонкий и отчаянный писк жертвы, длившийся долю секунду. Почти синхронно с акустическим сопровождением надвигающегося ужаса свирепые когти птицы-палача пронзили плоть мышонка и вырвали его из родного края, унося всё дальше и дальше в далекие бескрайние простора небесной глади.  Как же хрупка и уязвима жизнь и, возможно, не справедлива. Мышонок был дотоле самой незаметной фигурой на этой лесной сцене, однако именно ему была удостоена важнейшая роль. Лишь с его появлением стала возможна кульминационная развязка, не сулившая никому, кроме ястреба, радужного исхода. Веселившиеся и певшие возбудители покоя робко вжимались в толщу зеленых веток, дабы не быть распознанными и также  атакованными, как и маленький грызун.
Снова сияло солнце, дул лёгкий ветерок и плавно шелестел зеленеющей листвою, постепенно возвращалась активность обитателей «лесного городка». С каждым взмахом могучих крыльев улетающей тени смелее копошились маленькие певуны в толще березовых крон. Всё было таким же, как и прежде, и вскоре секундный ужас, державший всех вокруг в оцепенении растворился без следа. Только лишь пара разбросанных веток и чуть примятая, тонкая, ещё не окрепшая трава со следами вдавления жертвы отдалённо напоминали окружающим о события пятиминутной давности.
Жизнь индивида действительно очень хрупка, но жизнь всех особей на этом никак не заканчивается, а продолжается без изменений или перерывов. Спустя какое-то время звук за звуком всё отчетливее зазвучал тот самый, полюбившийся нам лесной оркестр, не поменявший ни репертуара, ни настроения, ни даже темпа исполнения своих сонат. Минус один слушатель. А много ли это? И стоит ли оплакивать жертву пищевой цепочки, по сути также бесцеремонно уничтожавшей своих жертв? А сколько таких жертв? И ведь далеко не все они являются обязательными или требуемыми…
Животный мир не терпит слабости, но терпит ли её мир человеческий?
Боюсь, что последний является самым жестоким и далеко не справедливым по отношению к природе, миру и окружающим живым существам. Мы и есть этот ястреб. Ему нужно пропитание, а нам зачастую нужна просто кровь. Кровь не столько в физическом, сколько в фигуральном плане. Мы жаждем её и наших жертв, питаемся чужими страданиями. Всегда ли так было? А будет ли всегда? Вопросы никогда не закончатся, однако в последние недели очевидным стало лишь одно — мы были единственным охотником лишь до поры, пока сами не стали жертвой! Окончательно или роли вновь изменятся?
Жизнь - хоть и хрупкая чертовка, но она, надеюсь, покажет...