Фи!

Давно, когда  мой  мир – расцвёл, но  не  поспел
и  был  бескрайне  тесен,
я, будучи  в  гостях, под  шестиструнку  спел
пяток  бодрящих  песен.
Всё, в  целом, как  всегда: звон  рюмок, буйный  смех,
«Sharp», на  кассету  запись.
Короче, хо-ро-шо! лишь  ты, – одна  из  всех –
кривила  губок  завязь.

Я, кажется, дня  два  с  тобой  прожил, увы –
без  пользы  для  здоровья; 
хотя, не  только  я, – ещё  и  пол-Москвы
с охватом  Подмосковья!
Не  смаковал  молву, от  слухов  изнывал,
не  сплетничал  предметно;
про  сущность  же  твою – и  так  лишка  я  знал,
подробно  и  конкретно.

Не  свят  я, мне  ль  тебя  винить  или  судить
за  все  твои  аборты?
Ну да, тебе  ж  не  в  кайф – с  резинками  блудить:
они, мол, дискомфортны…
А  тот  судебный  спор  по  поводу  «угла» 
(Волхонка, ближе  к  Храму)?
Мне  точно  не  понять, как  ты  отдать  могла
в  дом  престарелых – маму…

Пока  по  струнам  бил, покуда  сотрясал
припевами  пространство,
твой  возмущённый  взгляд  подчёркнуто  кромсал
намёк  на  хулиганство
в  тех  песенках  моих, где  добрый  юморок –
всегда  слегка  недетский,   
где, если  невзначай  проскочит  матерок,
то – нравственно-эстетский!

Едва  я  замолчал,  аккорд  последний  взяв,
чтоб  малость  отдышаться,
а  ты  уже  была  не  в  силах, – долгу  вняв, –
словесно  не  вмешаться.
И  отхлебнув  вина, из  дыма  свив  кольцо,
подсев  предельно  близко,
вдруг, – закатив  глаза, – влепила  мне  в  лицо:
«Сорокин! Фи! Как  низко!!!»