Маргарита человек разумный часть 534

Маргарита человек разумный часть 534


Первым из историков высказал свою версию о происхождении названия города князь А.Д. Козловский (1802-1845 гг.), один из основоположников костромского краеведения. В книге «Взгляд на историю Костромы», вышедшей в Москве в 1840 году, он писал, что «всего (…) вероятнее наименование Костромы произвести от города Костра, бывшего в Ливонии, недалеко от Юрьева (ныне Дерпта), или замка Кострума, где после построен город Ревель».
В научном отношении версия А.Д. Козловского практически ничем не отличается от простонародных «костров» леса. Вывод о связи названий русского города на Волге и находящихся более чем в тысяче километров от него города и замка в Прибалтике, основанный только на их некотором сходстве, позднее справедливо вызывал иронию. Более чем через сорок лет костромской историк И.В. Миловидов писал: «Основание для названия города Костромы от замка Кострума князь Козловский видит в сходстве с местоположением этого замка. Нетрудно заметить всю несообразность такого словопроизводства. Таким образом можно название Костромы произвести не только от замка или города в Ливонии, а пожалуй откуда-нибудь и подальше, даже из Африки».
Другую версию о происхождении названия Костромы выдвинул виднейший историк Костромского края протоиерей Михаил Диев (1794-1866 гг.). По его мнению, оно произошло от т.н. элтонского языка (т.е. искусственного языка офеней - бродячих торговцев), в котором слова «костр, кострыга» обозначали город. Прибавив к нему мордовское слово «мас» (красивый), о. Михаил переводил «Кострома» как «красивый город». Эту точку зрения разделил и А.С. Уваров (1828-1884 гг.), один из основателей Русского археологического общества и инициатор Археологических съездов.
К сожалению, версия о. Михаила Диева, признанного классика костромского краеведения, труды которого вошли в его золотой фонд, в научном отношении имеет такую же ценность, что и версия А.Д. Козловского, т.е. никакой. И дело даже не в том, что во времена основания Костромы вряд ли существовал язык офеней и не в том, что если бы он существовал, то вряд ли бы при наречении города прибегли к услугам офеней.
Порочна сама практика, для объяснения географических названий, искусственно соединять слова из разных языков, чего не могло быть в старину. И.В. Миловидов позднее писал о таком элтонско-мордовском объяснении имени города: «Сомнение в верности этого словопроизводства может возникнуть потому уже, что приходится составлять название города Кострома из двух слов… что едва ли отвечает действительности, т.к. трудно составить одно слово из двух, принадлежащих двум отдельным народностям».
В вышедшей в 1885 году в Костроме книге «Очерк истории Костромы с древнейших времен до царствования Михаила Феодоровича» ее автор, уже упоминавшийся выше историк И.В. Миловидов (1850-1898 гг.) выдвинул принципиально новую версию о происхождении названия города, которая получила большую известность и, по сути дела, так или иначе преобладает доныне. Опираясь на опубликованный в Москве в 1866-1869 годах фундаментальный труд выдающегося русского фольклориста и знатока славянской мифологии А.Н. Афанасьева (1826-1871 гг.).
«Поэтические воззрения славян на природу», И.В. Миловидов первым из костромских историков сказал о «божестве весны у языческих славян, называвшемся прямо Костромою». Он писал: «В числе языческих праздников и обрядов, в которых выразилась мысль о замирающих силах природы, был обряд, совершавшийся в летнее время, соответствующий нынешнему первому воскресению после Петрова дня, обряд, известный в народе под названием похорон Костромы, Лады, Ярилы». Описав, как в разных местах России совершался обряд т.н. «похорон Костромы», И.В. Миловидов делал вывод: «… мы вправе заключить, что название города … Костромою… славянское в честь именно этого божества весны…». И в другом месте повторял: «И вот от имени языческого божества весны «Костромы» получил название и самый город, жителями которого этот обряд совершался».
Разумеется, по сравнению с наивными предположениями А.Д. Козловского и М.Я. Диева, версия И.В. Миловидова значительно более серьезна. Конечно, на совпадение названия города и славянского языческого божества нельзя было не обратить внимания. Первым слабым местом версии И.В. Миловидова являлось то, что она игнорировала реку Кострому, говоря только о городе. Учтя это, И.В. Миловидов, выступая через несколько лет, в 1889 году, на VII-м археологическом съезде в Ярославле с докладом «О Костроме в историко-археологическом отношении», повторил свою версию, дополнив ее утверждением, что «от имени языческого божества весны «Костромы» получили название как город, жители которого этот обряд, вероятно, совершали, так и река, впадающая близ этого города в Волгу”15 .
Однако и с такой коррективой у версии И.В. Миловидова осталось много слабых мест. Ведь Кострому, судя по всему, хоронили повсеместно на Руси (во всяком случае - в эпоху, когда на берегу Волги возник город, получивший название Кострома). И почему в таком случае Костромой назвали только один город? И почему именно в честь Костромы? Разве в нашем крае не почитали других, несравненно более важных языческих богов - Перуна, Велеса, Рода и других? Но даже и это не главное. И.В. Миловидов и те, кто поддерживал его точку зрения позднее, плохо представляли себе саму практику наименования нашими предками рек и речек.
Представим себе, что мы живем на берегу реки, название которой нам неизвестно. Как мы будем называть эту реку? Конечно, мы будем называть ее просто «рекой»; будем говорить: «пошли на реку», «мы были на реке» и т.д. И на языках всех народов мира огромное количество рек называется просто «река». Потом на место одних народов приходят другие и для них слово «река» на языке предыдущих насельников зачастую становится уже именем собственным.
Люди редко живут в местности, где протекает только одна река, а для того, чтобы различать разные реки, требовалось дать им какие-то имена. И имена эти давались по простым и незамысловатым признакам. Так появлялись названия: «большая река», «малая река», «черная река» и т.д. И в этой практике наименования просто не оставалось места для названия рек в честь каких-нибудь божеств (только много позднее могли появиться такие искусственные названия, как например, река Лаврентия в Северной Америке).
Судя по всему, прямым следствием выступления И.В. Миловидова на Археологическом съезде стало то, что в вышедшем в 1891 году в Петербурге 2-м томе своей книги «Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период с 1238 по 1505 гг.» историк А.В. Экземплярский, говоря о Костромском княжестве и его столице, заметил, что «вопрос о происхождении названия города остается и, кажется, долго должен оставаться в области бесплодных предположений и фантазий».
Однако, несмотря на скептицизм столичных авторитетов, указанное И.В. Миловидовым совпадение названий города и языческого божества не могло не произвести своего впечатления на костромских краеведов. Значительная часть авторов, писавших в начале ХХ века о Костроме и ее истории, как правило, разделяли версию И.В. Миловидова. В вышедшем в 1909 году в Костроме «Кратком путеводителе по Костроме и Костромской губернии» П.А. Алмазов писал: «Наиболее вероятным представляется предположение, что название города произошло от имени «Костромы» - славянского божества весны, олицетворяющего собою живительные силы природы». В опубликованной в 1913 году в Петербурге книге В.К. и Г.К. Лукомских «Кострома» - этой настоящей поэме в прозе о нашем городе и его памятниках старины - В.К. Лукомский заметил: «Быть может, от имени языческого у славян божества весны - Костромы - воспринял и город это поэтическое название».
Противостоять версии И.В. Миловидова попытался только костромской краевед Л.П. Скворцов (1855-1918 гг.). Заметив в своей вышедшей в Костроме в 1913 году книге «Материалы для истории города Костромы», что «многие… говорят, что город Кострома получил свое название от реки Костромы (как и Москва); река же в свою очередь получила название от громаднейших костров леса, заготавливаемого по берегам реки зимою для сплава», он предположил, что «вернее г. Кострома дал свое название реке, а не наоборот».
В подтверждение этой версии он сослался на известную летопись Воскресенского Солигаличского монастыря, в которой говорилось, что «когда галичский князь Феодор Семенович, основатель Солигалича, в 1335 г. прибыл туда для построения Воскресенского монастыря, то не знал и не мог наведаться, какая река протекает тем местом, почему и построил лодку, чтобы узнать имя реки; посланные плыли до г. Костромы и там узнали, что это река Кострома». О происхождении названия города Л.П. Скворцов писал, что «в наших древних летописях, особенно псковских, слова Костр, Кострыга, Кострум встречаются в значении крепости, укрепленного места, и т. к. в прежнее время каждый город был в то же время и крепостью, то естественнее всего предположить, что это общее название (кострум - крепость) и осталось за городом».
Однако, версия Л.П. Скворцова неверна по всем пунктам. Летопись Воскресенского Солигаличского монастыря, на которую он опирался, является, как признают занимающиеся ею специалисты , источником по преимуществу поздним. Во многих местах древнейшей части эта летопись явно баснословна. Никакого галичского князя Федора Семеновича никогда не существовало, как не было и предпринятых по его указанию розысков по установлению названия реки Костромы. Но дело даже не в этом.