Забытая деревня

      

Уж много лет роскошный дол
Забытый, Богом..., но,
Однажды, я пришёл туда:
Увидел там: двоих уродов.
Да клячонка топчется одна,
Взбивая вихрем комья снега.
Бедная, старается до дна...
О! Господи, как давно?
Я дома не был.
Корявые ворота на замке,
И на изношенных петлицах,
Старикашка вышел во исподнем,
И в сопливом сюртуке,
Узнаю черты в знакомых лицах.
Рассмотрел дедок тут и меня,
Как невидаль какую,
По-детски чубчик ворошил,
И мне показывал дулю.
Видать, дедок не мало согрешил:
Приседал, как будто в пляске,
То, вдруг, за опуш брался он,
То на меня глядел с опаской.
Он на меня - я на него,
Лупим, глазами, не мигая,
Не заметил в нём я ничего
У старичка в душонке камень.
Не помнит он от роду никого,
И, даже, как зовут его?
А, уж лет ему тем более.
Лишь только крестится:
-Дай, Бог!
И показал коня на воле.
А конь стоит:
На перекрёстке трёх дорог.
Добрый конь - ровесник деду!
От жалости к обоим изнемог,
С дедом я всё-таки, завёл беседу.

- А-а-а! Помню — помню...
Алёшкой звать,
Ишь, хулиган — отшельник!
Кем был, дряхленький дедок?
Кряхтел, ладонь держал,
Под белый хохолок,
То в небо, вдруг,
Устраивал дулю,
То резал кулаком он воздух,
Вдоль и поперёк,
То вспоминал историю простую.
Афонасием!
Афоней, ты, меня кличи!
Давным-давно имел я чин
Егерник!
А по нонешним-от дням,
Белый шут и мельник!
По призванью, так сказать
Не приходилось голодать.

Гляжу: на деда я того,
И вспоминаю важно.
Не помнит, дедка, ничего,
дело-от, чай, бумажно.
Искурил он метрики свои,
Давным-давно, в кой веки,
Афоней дед себя назвал:
Уж вымерли те други-человеки.
-Пошто, дедулька,
Так, зовёшь себя?
Назывался, ты, иначе.
-Так, хошь горшком,
Меня, ты, обзови,
Равно не заплачу.
И мой дедок рукой качал,
Глядел он в сторону глухую,
И в нос себе он мох толкал,
Чихнув, начал историю простую:
А в доме, том-от, в дальнем,
Ещё старуха в ём аще живёт...
Номер дома?
Эвот, рядом, крайнай.

Чай, заходит
детство вспомнить,
молодость свою, чай!
Говорит, однажды:
-дедка, выручай!
Афоня, я так тебя люблю!
И зачесался мой лобок,
Мне вспомнить юность захотелось,
На полшестого, правда, мой свисток,
А в непотребном месте засвербелось.
дедок сказал:
Он засмеялся, как ребёнок,
Из моха трубку дососал,
Весёлым стал,
Словно кобылицы жеребёнок.
Разогнулся он,
Закандылял,
Меня за руку взял, повёл он в хату.
Меня уж Гринькою назвал,
Просмешник мой горбатый!
Усадил за стол, поставил чайник,
Хлебцов нарушил он,
Бывший мой начальник.
-Так, ты, откеля и куды?
Кем, ты, будешь, странник?
Эвот я тепереча один
Сам себе охранник.
Правда, есть бабёночка одна,
Эвот, накось!
Пододвинь-от, чайник.
Е-э-эсь, бабёночка одна,
Ходил я к ёй однеся,
У ёй хатёнка холодна,
Всё пропадает здеся.
Я к ёй - она ко мне,
Мотамся так от края ко краю,
Скушновато нам наедине
Вдвоём-от, где и опрокинем
Чашку чая.
Хотел ёй что-нибудь сробить:
Кака там помощь от меня?

Во мне осталась токо гниль,
Мне б торчать на печке,
У огня.
да, што там, кака там подмога
От меня?
Та-а-ак, друг ко дружке
для сугрева,
Бежим на кружку чая.
Житуха быдто бы светлее,
друг без дружки мы скучам.
Шутить старушка норовит,
В нутрях становится теплее.
Чаёк-от, пей!
Угощать-от нечем!
От скуки часто всё болит,
дай, Бог, проходит.
Как приходит человечек.
Ты, знашь, её родиму,
Што старушка говорит?
-Мне б женишка ишо,
мой милай,
Петрушка есть тут у меня,
Уж потяну я жилы.
Я ёй шепчу:
-Да, голуба,- говорю,-
Ты, с меня потянешь жилы?
Где сядешь, там и слезешь,
Боле не омманешь до могилы.

Долго слушал деда прибаутки,
Но в каждом слове есть наказ
и... доля правды шутке.
Ночку всю дедок роптал,
Бросал дрова в печурку,
Чтоб не замёрзнуть надевал,
Он на меня тужурку.
Он сидел: с чурки ноги свесив,
Сосал зелёный мох,
А за окном злой дух гудел.
Старик качал длиннющей бородой,
И был совсем не весел.

Вдруг, он вышел из избы,
Крикнул в темень громко:
-Иди, ты, подь, сюды,
Треклята, старушонка.
И старуха, тут, как тут,
Под стрехой будто ночевала,
- Какой-от, сход-от у тебя?
Ничего я не слыхала.
Милочек, уж повтори сначала.
А я лежал смиренно,
Глядел по сторонам и в потолок,
Вдруг, пришёл ко мне намёк:
Утащу с собой обоих непременно.
И, вдруг, увидел я:
дедок за стол старуху поволок,
Чтоб разогреть её чайком,
Она ж стояла вовсе босиком.
Он растирал ей руки, ноги,
Да справлялся, как?
Не ожидая помощи, подмоги.
Она сидела за столом,
В кружку капали оттаявшие слёзы.
- Дедулька, не гони меня потом,
И за столом уснула в грёзах...
Как знать? Как быть?
Не стану ль я таким уродом??
Быть может здесь остаться?
Навсегда, с эдаким народом?
Долго думал я,
на дедовской лежанке.
Клопов не мало замечал,
До боли в сердце,
Мне уродов стало жалко.
Соскочил!
Горбатым я с постели.
Усадил я рядом старичка,
А за окном метёт метель, и...
Решил я распрощаться на пока,
На месяц, три недели.
Моя старушка спохватилась,
Да так, наверняка!

- Уж оставляют нас,
Сыночек силы,
Уж поживи, хотя бы,
Три денька,
Вдвоём с тобой,
Да с кобылицей,
Ещё бы можно нам пожить,
Не уж ли у тебя,
Никто и не родится?
Деревню можно возродить!
Дело стало за небольшим,
Долго им тянул ответ,
Не казал им рожу больше,
Деревенька та сгорела,
И старичков в живых уж нет.
Они сошлись началом с краем,
Между ними не было зимы,
А кобылица?
Травку выгрызая, одичала,
Так, безо всякой кутерьмы.
долго я не мог забыть обиды,
Старичков оставил я одних.
Квартиру ведь держал
не для Корриды!
Нет бы, поделить,
Квартиру на троих.

О деревне я хочу сказать не много:
Словечко вымолвить хочу!
Вдруг, Бог не дай!
Случиться голод!
Куда, тогда я полечу?
Искать ту дохлую кобылу?
Ту живность, что зимою
Грызла лёд?!
А кто же нас согреет?
И подаст нам милость?
Ведь в той деревне,
Никто уж не живёт!

2006 год отправлена поэма в литературную газету.
Мне на это ответили: «Деревни возрождаются, вы не правы»
Однако, что я вижу коль сама живу в сельской местности, кругом  идёт развал деревень. Сельский житель в поисках пропитания в городах, оставляя семьи на произвол судеб. Деревни заполоняют дачники. И это одна жуть.
Хочется выть по-волчьи.